— О’кей. Спасибо. — Я успокаиваюсь, чувствуя абсолютную подавленность.
Заталкиваю грязную одежду в пакет и приклеиваю прокладку к трусам. Затем натягиваю леггинсы Тити и аккуратно мою руки, рассматривая следы крови повсюду.
Когда я, наконец, успокаиваю свои нервы достаточно, чтобы выйти из ванной, я застаю Лусиана, сидящего на диване, переключая каналы, будто бы ничего необычного и вовсе не произошло.
— Спасибо, — говорю я, чувствуя себя ещё более нелепо, чем раньше. — Думаю, мне надо подняться наверх и подождать возвращения мамы.
Лусиан оборачивается ко мне и кивает головой; на столе стоит стакан с водой и пару таблеток лежат рядом.
— Ох, нет, спасибо, я в порядке, — говорю, — я даже почти ничего не ощущаю.
— Моя мать всегда их принимает. Без них у тебя будут спазмы. Если ты хоть немного похожа на мою маму, то ты отключишься.
Я принимаю таблетки, их трудно глотать. Я благодарна Лусиану, но также чувствую себя глупо и пристыженно из-за случившегося.
— Как ты думаешь, другие парни будут смеяться надо мной в школе? — спрашиваю, с ужасом ожидая его ответа.
— Если они только попытаются, Белен, обещаю повыбивать им все зубы.
— Я чувствую себя такой глупой.
— Почему? У всех девушек такое бывает. Лучше на крыльце, чем в школе или ещё где-нибудь далеко от дома и от тампонов, — говорит он и пожимает плечами, будто эксперт по месячным.
— Почему для тебя это всё не проблема? — я оттягиваю прощание.
— Я же живу с женщиной. Здесь вообще нет ничего необычного, Белен — это должно было произойти рано или поздно. Ты больше не ребёнок.
— О’кей, спасибо, Лусиан, — говорю я, но слова кажутся шепотом.
Он снова смотрит в телевизор и бесконечно переключает каналы. Хочу попросить его о поцелуе. Я вроде и сама хочу его поцеловать. Но, кажется, он потерял ко мне интерес, поэтому я ухожу, даже не зная, как отблагодарить его.
Три месяца спустя моё состояние уже вчерашний день. Теперь у меня есть прокладки, тампоны, адвил и записка, освобождающая от физкультуры. Лусиан верен своему слову, никто не дразнил меня. Не знаю, как именно он заставляет всех его слушать, но никто мне об этом и слова не сказал, а это главное. Думаю, может это и хорошо, что все случилось перед Лусианом, он все же моя семья. Возможно, теперь, когда я превратилась в женщину, он будет воспринимать меня всерьёз. Но мы не оставались наедине — рядом всегда мама или Тити. Я хочу поблагодарить его и, признаться, поцеловать его.
Однажды вечером после драмкружка, я, открывая дверь, чувствую запах табака. Я знаю, что так пахнет практически от каждого бывшего маминого ухажёра. Запах усиливается, когда я поднимаюсь по лестнице выше. Поднявшись на последний этаж, я вижу, что дверь на крышу открыта, и кто-то курит там. Засовываю ключ в замок и толкаю дверь.
— Белен! — я слышу чей-то шепот; резко подпрыгиваю и закрываю дверь снова.
— Лаки? — спрашиваю, всматриваясь в тёмную дверь.
— Я на крыше, сестрёнка. Поднимайся, посмотрим на луну.
— Ты один? — думаю, что он там с девушкой.
— Да, чертовски один, а теперь тащи свою задницу сюда.
Дверь на крышу — это люк, и надо ещё взбираться вверх по металлической лестнице. В нашем здании нет выхода на крышу, поэтому Лаки должно быть испортил охранную сигнализацию. Толкаю люк и просовываю голову в дыру. Он сидит на заднице рядом с люком и рассматривает звёзды.
Рядом с ним выкуренная сигарета и кучка табака. Здесь же лежит мешочек, полный травки, а я реально не хочу ввязываться в эти проблемы. Но желание быть рядом с Лаки сильнее, чем мой здравый смысл. На крыше нет никакого защитного барьера, так что ты можешь влезть туда, перевернуться и упасть в темноту, раскрошив свой череп о тротуар. Так можно запросто стать свежей горячей новостью завтрашних газет.
Отталкиваюсь руками, но, кажется, я не сумею преодолеть дистанцию между последней ступенькой и открытым люком. Немного кряхчу, пытаясь залезть, и Лаки встаёт, пошатываясь, и подхватывает меня под мышки. Совместными усилиями я забираюсь через люк наружу. Здесь практически полная тишина, так далеко от улицы. Ночное небо бескрайне и безоблачно — идеально для созерцания звёзд, если бы вы, конечно, вообще могли разглядеть их над Манхэттеном.
— Хочешь закурить? — спрашивает Лаки, поднимая наполовину сожженный косяк.
Я качаю головой, и он кладёт его обратно, пожимая плечами.
— Почему ты здесь один?
— Просто надо было немного свободного пространства, — говорит Лаки задумчиво.
Я полностью его понимаю, ведь его мама точь-в-точь как моя, и они могу потерять чувство меры, когда вмешиваются в наши дела. Лаки скрещивает лодыжки и откидывается назад на вытянутые руки, растопырив пальцы. Он смотрит на небо и вздыхает; я, как и он, поворачиваю голову вверх, к небу.
— Как хорошо. Кажется, мы уже целую вечность не проводили время вместе, — говорю я и теряю дар речи, ведь мои слова звучат слишком откровенно.
Лаки кивает, глядя на меня, тогда как я утыкаюсь взглядом в свою руки.
— Ты знаешь, я пытался держаться от тебя подальше после случившегося.
Киваю. Я знала, что он это скажет, но всё равно вздрагиваю от боли, причинённой этими словами. Он избегал меня почти год из-за того, что я поцеловала его. Должно быть, он считает меня отвратительной.
— Прости, — шепчу, слёзы против воли катятся из глаз, достигая уголка рта. Я вытираю их руками, гадая, стоит ли мне уйти сейчас.
— Не извиняйся, Белен. Это мне не следовало целовать тебя, — говорит он, убирая волосы с моего лица. Я не поднимаю глаз и киваю. Мне вообще не надо было сюда залазить.
— Ты красивая, умная и замечательная во всех отношениях. Ты идеальна, Белен, и я не имел права… я воспользовался своим преимуществом.
— Я не настолько невинна, — говорю, смотря ему прямо в глаза. — И я сама хотела тебя поцеловать.
— Я не хочу быть плохим парнем, — отвечает Люк, и я не понимаю, что на самом деле он имеет в виду. — Ты лучшая часть моей жизни, и я хочу, чтобы так и было в будущем.
— Ты никогда и не был плохим парнем, Лусиан. Никогда. И, между прочим, я всё ещё хочу тебя поцеловать.
Святое дерьмо! Я сказала это. Возможно, это заняло целую вечность, но все же фраза прорвалась на поверхность.
Лусиан смотрит на меня, и его взгляда достаточно, чтобы остановить вращение планеты.
— Я бы сделал для тебя столько всего, если бы мог, — наклоняясь ко мне, шепчет он мне прямо в ушко. Его губы легко касаются мочки и посылают лёгкие волны дрожи по всему моему телу; они поднимаются по плечам и скользят по затылку. Это ощущается просто волшебно. Лусиан всегда своим присутствием доказывал существование магии для меня. Но прямо сейчас он заколдован, как и эта ночь. Дрожь превратилась в жар, я могу чувствовать оглушающий грохот пульса в ушах.
— Я хочу тебя, — говорю, удивляясь своей дерзости.
Я всегда твержу, что сохраню себя до брака, вместо того, чтобы перецеловать кучу парней, каждый из которых думает, что получил меня. Не хочу быть девушкой, о которой все болтают в школе, девушкой, которая, в конечном счёте, забеременеет и останется матерью одиночкой как мама или Тити. Но что я действительно желаю больше всего на свете так это, чтобы Лусиан взял меня и использовал так, как он делает с другими девушками. Даже если он бросит меня после этого, я всё так же неистово хочу пережить эти моменты, быть желанной им, быть тем, кого он хочет, сводить его с ума своим телом, чувствовать его язык у себя во рту; хочу, чтобы его стояк упирался мне в ногу, хочу ласкать, гладить его член руками; хочу тихих стонов, затруднённого дыхания и его бёдер, трахающих и вжимающихся в меня. Но есть Лаки с его бдительностью и сдержанностью. Я никогда не смогу отделаться от воспоминаний и безостановочно хочу быть с ним.
Я действую импульсивно, хватаю его за руку и тяну так, чтобы мы оказались лицом к лицу.
— Поцелуй меня снова, Лаки, я хочу этого. Пожалуйста? — прошёл почти год, но казалось, будто мы так и не покидали той кухни.