Часам к одиннадцати у дверей налогового управления остановился автомобиль, который никак не мог пробиться сквозь толпу, запрудившую улицу. Судьбе было угодно, чтобы как раз в этот день через город Нанжикур проезжал министр налогов, направлявшийся в сопровождении секретаря министерства в свой избирательный округ. Выглянув в окно машины, он был поражен стечением публики к налоговому управлению и решил узнать, в чем дело.

Сборщик налогов встретил министра и секретаря министерства без тени смущения. Он извинился, что принимает их среди такой толпы налогоплательщиков, и добавил с улыбкой:

— Нет, я не смею сожалеть об этом. Перед нами — свидетельство того, что налоги поступают исправно. Смотрите, господин министр, я заприходовал уже двадцать пять жен.

Министр и секретарь министерства изумленно переглянулись. Сборщик налогов с готовностью ответил на все вопросы. Выслушав его разъяснения, секретарь министерства наклонился к министру и тихо сказал: «Он сумасшедший».

— Гм, гм, — ответил министр. — Гм, гм!

С крайне заинтересованным видом он осмотрел внесенных в казну женщин и, глядя на самых красивых из них, подумал, что здесь, возможно, кроется источник немалых доходов для государства. Не ускользнуло от его внимания и то, что многие из жен, проявив чисто женскую непоследовательность, явились в налоговое управление, надев свои самые дорогие украшения. Министр задумался. Не смея нарушать ход его мыслей и уже догадываясь, о чем думает шеф, секретарь министерства разглядывал супружеские пары, терпеливо ожидавшие своей очереди у окна.

— Просто диву даешься, до чего дисциплинированны эти люди, — заметил он.

— Да, да, — пробормотал министр. — Меня это тоже поразило.

Оба государственных деятеля обменялись многозначительными взглядами. Потом министр с чувством пожал руку сборщика налогов, посмотрел в последний раз на казенных жен и пошел к автомобилю.

Через день было объявлено, что Готье-Ленуар назначен сборщиком налогов первого класса. Пользуясь туманными намеками, министр налогов стал говорить о некоем важном проекте, осуществление которого произведет подлинный переворот в налоговом деле.

Но началась война…

САПОГИ-СКОРОХОДЫ

Перевод И. Степновой

В один из декабрьских дней Жермена Бюж вышла из квартиры мадемуазель Ларриссон, где она в течение двух часов производила основательную уборку под наблюдением дотошной старой девы. Было четыре часа. Уже два дня как стояли морозы. Ветхое пальто Жермены служило плохой защитой от холода. С годами его тонкая полушерстяная ткань так износилась, что от пальто осталась одна видимость. Северный ветер свободно проходил сквозь редкую материю, точно сквозь оконную решетку. Пожалуй, столь же свободно ветер проходил и сквозь Жермену, такую же прозрачную и нереальную, как и ее пальто. Хрупкая, с узким, вечно озабоченным лицом, она казалась бесплотной тенью; это было одно из тех жалких созданий, для которых даже их нищета и безликость — милосердный дар судьбы, словно они иначе и не могли бы существовать, так мало у них для этого повода. На улице мужчины не замечали ее, да и женщины редко обращали на нее внимание. Торговцы не помнили ее имени, и знали ее, вероятно, только те, кто нанимал для уборки.

Поднимаясь по улице Ламарк, Жермена ускорила шаг. На углу улицы Мон-Сени ей встретилось несколько школьников, бежавших вприпрыжку по крутому спуску. Занятия только что кончились. Перед школой, у подножия большой каменной лестницы, ведущей на Монмартрский холм, собралась шумная ватага школьников. Жермена остановилась на углу улицы Поль-Феваль и глазами поискала среди них Антуана. Через несколько минут почти все школьники разбежались, рассыпались по улицам, и Жермена встревожилась, не видя нигде своего сына. Вскоре перед школой осталась лишь небольшая группа: пять-шесть мальчиков, которые обсуждали спортивные новости. Они должны были разойтись в разные стороны, но им так не хотелось расставаться, что они старались всячески оттянуть этот момент. Жермена подошла к ним и спросила, не знают ли они Антуана Бюжа и не видели ли они его. Самый маленький из ребят, по виду ровесник Антуана, сказал, снимая свой картузик:

— Бюж? Я его знаю. Я видел, как он уходил. Он вышел сразу же после звонка вместе с Фриула.

Огорченная Жермена постояла еще минуту, потом повернулась и пошла обратно.

С другого конца улицы Поль-Феваль Антуан видел, как мать искала его. У него сжалось сердце, и он почувствовал себя виноватым. Прячась за спинами ребят, он даже спрашивал себя, не побежать ли ему за матерью.

— Делай как знаешь, — сухо заметил Фриула. — Отказаться всегда можно. Но только тогда ты уже не будешь в нашей команде, вот и все.

Сраженный этим доводом, Антуан остался. Он не желал прослыть отступником. Да и вообще ему очень хотелось быть в команде, хотя нередко власть их вожака проявлялась довольно грубо. Да, Фриула был грозным командиром. Ростом не больше Антуана, коренастый, очень живой, он ничего и никого не боялся. Однажды Фриула даже обругал взрослого. Нодэн и Рожье сами слышали, так что это не какая-нибудь басня.

Сейчас пять членов команды ожидали шестого, Юшмена, который жил на этой же улице и пошел домой отнести свой ранец и ранцы своих товарищей.

Наконец Юшмен вернулся, теперь вся команда была в сборе. Антуан, все еще грустный, в нерешительности посматривал на школу, раздумывая, не вернуться ли ему домой к матери на улицу Башеле.

Фриула, заметив колебания Антуана, ловко отвлек его, дав ответственное поручение:

— Вот ты пойдешь на разведку. Посмотрим, на что ты способен. Будь осторожен, это очень опасно.

Порозовевший от гордости Антуан галопом помчался вверх по улице Соль и остановился на первом же перекрестке. День клонился к вечеру, прохожие попадались редко — Антуан встретил всего-навсего двух старух и одну бродячую собаку. Вернувшись, разведчик сдержанно доложил о выполненном задании.

— На меня, правда, не было нападения на улице Сен-Винсен, но там дело нечисто.

— Мне все известно, — сказал Фриула, — и я уже принял меры предосторожности. А сейчас — в путь. Все за мной, гуськом, держаться вдоль стен. И чтоб ни один без моего приказа не выходил из строя, даже если на меня будет нападение.

Баранкен, белобрысый мальчуган, впервые участвовавший в операции, казался взволнованным, он стал расспрашивать Антуана об опасности, которая им угрожала. Но Фриула строго призвал его к порядку, и он молча встал в строй, не проронив больше ни слова. Подъем по улице Соль прошел без всяких происшествий. Несколько раз Фриула приказывал своим людям ложиться ничком на холодную мостовую, не объясняя, какой опасности они подвергаются. Сам он в это время, словно какой-нибудь легендарный полководец, бесстрашно стоял во весь рост и, приставив к глазам руки наподобие бинокля, озирал окрестности. Никто не осмеливался ничего ему сказать, хотя все находили, что он чересчур уж старается сделать все правдоподобным. Когда проходили по улице Корто, он два раза выстрелил из рогатки и тоже не соизволил ничего объяснить товарищам. Дойдя до перекрестка улицы Норвэн, команда остановилась. Антуан решил воспользоваться этой передышкой, чтобы выяснить, что же произошло на улице Корто.

— У меня нет времени заниматься болтовней, — резко оборвал его командир, — я отвечаю за экспедицию. — И добавил: — Баранкен, тебе задание — произвести разведку до улицы Габриэль. Бегом, да поживее.

Начинало темнеть. Маленький Баранкен, по-прежнему немного трусивший, пустился рысью выполнять задание. Тем временем командир вынул из кармана бумагу и, нахмурив брови, стал внимательно изучать ее.

— Прекратить разговоры, черт побери! — приказал он Юшмену и Рожье, которые громко переговаривались. — Вы что, разве не видите: я думаю.

Вскоре послышался равномерный стук башмаков Баранкена, бегом возвращающегося к товарищам. Во время разведки он не заметил ничего подозрительного и простодушно сообщил об этом. Подобное отступление от правил игры, свидетельствующее о полном отсутствии фантазии у мальчугана, возмутило Фриула. Призывая своих товарищей в свидетели, он заявил: