– Натуральный лен с шелковой нитью, кружево ручной работы, декор речным жемчугом… – пояснил он так, как будто совершенно серьезно болтал "о шмотках" с кем-нибудь из своих товарищей, – мне и самому нравится.

– Рада за тебя, – процедила Онки. Она поспешила отвернуться, потому что не могла ни простить себе желания смотреть на Саймона, ни побороть его.

– Как дела вообще? – Саймон решился на простой человеческий вопрос, какие обычные люди задают друг другу, встречаясь после долгой разлуки, – Как муж, дети? В предвыборном буклете было написано, что у тебя есть семья…

– Твоя дама не заскучает? – вопрос про Гарри из уст Саймона как-то особенно ковырнул незажившую рану.

– Она не так ревнива, как некоторые, и, поверь, достаточно умна, чтобы получить удовольствие от нескольких минут наедине с собой.

Онки кинула беглый взгляд в сторону столика, за которым сидела Гала Овдайн. Министрисса действительно даже не посмотрела, куда ушел Саймон. Она сосредоточенно вычитывала что-то на панели тонкого, как лист, планшета, время от времени приплясывая по ней пальцами.

– Ах, да, я совершенно забыла, что она может менять таких как ты каждый вечер…

– Зачем ты так? – в голосе Саймона проскользнула искренне печальная нотка, – я хотел, чтобы, встретившись вновь, мы как бы познакомились заново; я надеялся, что мы найдем в себе силы оставить старое, время лечит; спустя годы мы оба стали мудрее, нас связывает общее детство, мы могли бы стать друзьями… Судьба, столкнув нас снова, даёт нам второй шанс.

– Мне хватило первого, спасибо, – Онки сделала полшага вперед, продемонстрировав своё намерение идти. Ей не хотелось разговаривать с Саймоном. Она не могла смириться с тем, что этот мужчина по-прежнему волнует её чувства.

Миндалевидные зеленые глаза, гладкая ухоженная кожа, стройные плечи и нежная длинная шея – его красота внушала ей нераздельно и отвращение, и желание. Было тому причиной всегдашнее ханжеское презрение Онки к кокотам, или воскресла в её душе юношеская обида? Да, она считала, что только честный труд достоин уважения. И да, она не могла забыть измены. Потому бывала излишне строга к своему несчастному Гарри. Потому постоянно подозревала его, доводя до слёз.

Она торопилась сбежать, сказать поменьше слов, отвернуться – она боялась, что не сумеет скрыть от Саймона свою проявившуюся вновь слабость к нему. Он же профессионал. Канатоходец по натянутым женским нервам. Чтец по едва заметным движениям лицевых мышц. Это его талант, его хлеб, его судьба…

В том, что Саймон был именно слабостью, Онки не сомневалась. Она не испытывала к красавцу кокоту ни уважения, ни человеческой симпатии, но её к нему влекло, и отрицать сей факт было всё равно что утверждать, будто снег – черный. Разумеется, она могла бы попытаться подобно Гале Овдайн и прочим подарками, ресторанами, модными курортами завлечь Саймона и выторговать у него всё, что только можно взять у мужчины, любые ночные капризы и проказы… Но подобная мысль вызывала у Онки рвотные позывы.

В ее системе ценностей лечь в постель с человеком, в котором не ценишь личность, было всё равно что удовлетворить свои потребности с догом или самцом гориллы. Лишь поэтому она хотела сейчас оскорбить его, уязвить побольнее – чтобы навсегда отрезать себе путь к отступлению. Чтобы Саймон тоже возненавидел её, и не было бы ни малейшей возможности, что однажды они проснутся вместе где-нибудь на тропическом острове, и она будет, наконец, после всех бурь, сходя с ума от ненасытной радости долгожданного обретения, целовать его, спящего, в волосы…

Пока у Онки был Гарри, она не опасалась никаких искушений. Но теперь Гарри ушёл…

– Гала очень порядочный и деликатный человек, – Саймон решил не оставлять без внимания реплику, относившуюся к его покровительнице, – наши отношения гораздо глубже, чем ты хочешь думать, ей небезразличны мои стремления, мои мечты… Гала хочет, чтобы я стал актером, мне уже предлагали, для начала, правда, эпизодические роли в сериалах, но со временем…

– Сериалов никогда не смотрела, теперь и подавно не буду. Хорошего вечера. – С нажимом простилась Онки.

Шумно отодвинув с дороги плетеное кресло, она направилась к выходу из зала.

– Ты странная, Онки Сакайо, – голос Саймона настиг её, будто хлестнул по спине, – наша дружба могла бы принести тебе немало пользы.

Онки уже дошла до лестницы. Помедлив секунду на верхней ступеньке, она делано рассмеялась:

– Что? Словечко доброе за меня замолвишь и жезлом своим волшебным это словечко окучишь, чтоб лучше прижилось? Нет уж, уволь.

Звук шагов по деревянным ступенькам.

– У тебя всё хорошо? – спросила Гала, когда Саймон вернулся к столику.

– Вполне, – ему потребовалось усилие, чтобы вернуть лицу выражение доброжелательной открытости.

– Из неё был бы неплохой губернатор.

Гала Овдайн обладала прекрасной памятью; змеиный клубок завистниц хоть и шипел о том, что она принимает какие-то таблетки для улучшения работы мозга, но всерьез никто в это не верил.

– Надеюсь, не растеряет она свой запал. Сумеет пробиться повыше, не замызгав благородных порывов. Надо, чтобы хоть кто-нибудь распорол уже этот мешок с требухой…

Саймон без труда перевел сам себе фразу министриссы с робкого, басенного, песенного, на родной. Непрошенная, а оттого особенно ценная, похвала в адрес Онки из уст его покровительницы, вызвала у него небывалые возмущение и досаду. Конечно, нельзя не признавать её заслуг, но… Она сама… Онки же невыносимая. Гадкая. Аж зубы сводит…

Саймон достал из аккуратной плетеной коробочки зубочистку и сломал её.

Гала попросила счёт.

Онки дошла до вершины мостика и остановилась, борясь с нелогичным порывом посмотреть назад. Носком туфли она спихнула в воду притаившийся между дощечками небольшой камушек.

Дождь перестал, и в трещине между облаками щурилась поздняя красная заря. Почти не нарушая спокойствия воды – точно скользящая по льду шайба – в пруду плыла утка.

3

Грейпфрутовый свет раннего утра заставил сразу зажмурить с трудом приоткрытые глаза. Вибрирующий на беззвучном режиме телефон медленно подползал к самому краю тумбочки.

Единственный выходной! Пролетающий быстро, как скоростной поезд мимо провинциальной платформы.

Онки Сакайо нехотя приподнялась и ответила на вызов. Она ожидала услышать кого угодно, но только не этот голос, звук которого сразу отозвался в её душе эхом грустной вины. Звонил Гарри. Он напомнил о приближающемся дне рождения двойняшек и прозрачно намекнул, что помимо алиментов в этом месяце неплохо было бы прислать ему дополнительно некоторое количество средств на покупку подарков.

– Ой, извини, – неповоротливым медлительным спросонья голосом пробормотала Онки, – я совсем заработалась, конечно, я отправлю вам перевод.

Чтобы не забыть, Онки тут же добыла из тумбочки лист бумаги и написала:

ДЕНЬГИ НА ДЕТЕЙ

У неё в голове обычно вращалось столько насущных дел, что просьбе бывшего мужа ничего не стоило затеряться в этом потоке.

– Как-нибудь в выходной приедешь, может, на ночь, – предложила Онки в конце разговора, который в итоге свелся к скупому обсуждению здоровья детей, погоды и Онкиному сетованию на занятость.

Она не ожидала, что Гарри обидится.

– За кого ты меня принимаешь? Наши отношения закончились, значит, ничего такого между нами уже не может быть! И вообще… Раньше надо было думать.

– Как хочешь, – скисла Онки. Она уже успела представить себе, как уютно можно с утра уткнуться в теплое небритое тело мужа, как сладко можно дремать, чувствуя щекой редкие длинные волоски на его груди.

Гарри всё ещё любил её. И она, наверное, сдержалась бы, если бы знала, как мучает его этими случайными словами, спровоцированными естественной физической тягой к мужскому телу… Но Онки и в браке не имела привычки прислушиваться к чувствам супруга. Что тут говорить?

– Извини, у меня в дверь звонят, наверное, курьер из службы доставки тортов, – поспешил Гарри закончить разговор.