По заявлению прапорщика г. Гусакова на покровской дороге во время преследования дунган было убито также несколько арестантов, так что возможно предполагать, что в действительности ни один из арестантов не ушел, а были перебиты в разных местах и трупы их были не обнаружены.
В тот же день, 12 августа, оставшиеся русские арестанты мною были выведены из тюрьмы в укрепленный район около казарм, куда еще 10 августа переселились все жители города и чины администрации. Здесь все эти арестанты мною были обращены на работы по устройству проволочных заграждений, а затем они вступили в число защитников укрепленного района. 13 августа были вызваны охотники для прорыва на Каркару и для сообщения ротмистру Кравченко об опасном положении города. На этот вызов вызвались арестанты: Михаил Борисов и Антон Заритский, которые с 2-мя нижними чинами того же числа выехали на Каркару. Но между селением Теплоключинским и графа Полянского эти охотники были окружены киргизами. Трое из них, два нижних чина и арестант Заритский, имея лучших лошадей, успели прорваться обратно сквозь кольцо киргиз, а арестант Борисов был окружен киргизами и убит. На другой день труп его был найден, и он оказался положительно изуродован и отрублен детородный член. Последнее наводит на предположение, что над Борисовым издевались и истязали.
Во время расстрела арестантов надзиратели остались невредимы.
Начальник [Пржевальской] тюрьмы Хромых
При повторной сверке дело в архиве не было разыскано и потому печатается без архивной ссылки.
№ 770
1 октября 1916 г.
В дополнение рапорта моего от 31 августа 1916 г. доношу, что побег арестантов во вверенной мне тюрьме 12 августа произошел в связи мятежа киргиз при следующих обстоятельствах.
В первых числах августа стали ходить упорные слухи, что десятого августа предполагается нападение киргиз на русских. Эти слухи проникли и в среду арестантов, что можно заключить из того, что за несколько дней до 10 числа арестант Закерья Сеитов выразился, что русским будет манифест и всех арестантов освободят из тюрьмы.
Население города с напряжением ожидало 10 числа. Этого числа начальником уезда было объявлено населению города, что действительно ожидается нападение киргиз и было приказано вооружиться для отпора нападения. Население лихорадочно стало приготовляться, снаряжая патроны, отливая пули и картечи. 10-го же числа около опийного оклада произошел какой-то случай и народ побежал с базара с криком «Напали киргизы!» и в это время случайный выстрел у почтовой конторы еще более навел панику. Народ бежал уже в паническом страхе с криком «Киргизы бьют!» Так как тюрьма находилась всего на втором квартале от базара, то масса народа побежала мимо тюрьмы и крики ужаса и паники дошли до арестантов. После этого стало заметно, что арестанты, хотя и не выходя из подчинения, подняли головы.
И августа надзиратели с, несколькими русскими арестантами около тюрьмы устраивали баррикады и проволочные заграждения и в это время к ним подскочил верхом на лошади заведующий Пржевальского Переселенческого Подрайона г. Шабалин и громко сказал: «Дело скверно — дунгане около сада Шеленина уже начали бить русских, скоро могут войти в город и возможно нападут на тюрьму».
Эти выражения услыхали, можно с уверенностью сказать, все арестанты. После этого арестанты-мусульмане имели уже радостный вид, но не выходили еще из подчинения. С 11-го августа началось поголовное переселение горожан в казармы, а 12 числа все русское население было в казармах. В этот же день мною большая часть русских арестантов с шансовым инструментом[46], при 4-х надзирателях — Провоторове, Алферове, Знирышне и Федотове — была отправлена на казарменную площадь на работы по устройству там баррикад и проволочных заграждений, а около 4-х часов дня произошел побег арестантов при обстоятельствах, изложенных в рапорте за № 758. Стража вверенной мне тюрьмы состояла из 2-х старших и 10 младших надзирателей, вооруженных 5 револьверами «нагана» и 6 револьверами Смит и Вессон. Для наружных постов имелось 6 винтовок «Бердана».
Ввиду ходивших упорных слухов о нападении киргиз, для охраны тюрьмы, по распоряжению коменданта города, наружный надзирательский пост 8 августа был заменен военным, но 12 августа, когда началась резня русских дунганами, против селения Мариинского, и военный пост был снят. А еще 10 августа по распоряжению г. коменданта из тюрьмы были взяты винтовки для вооружения нижних чинов караульной команды, так как там на всю команду имелось только 18 винтовок. Таким образом, тюремная стража с 101 арестантом оказалась вооружена только 11 револьверами.
Когда пород был оставлен жителями и представлял мертвый город, 12 человек стражи, ожидавшие нападения на тюрьму со стороны, ни коим образом не могли предупредить побега. После расстрела бегущих арестантов оказалось убито 59 человек, из них в помещении тюрьмы и вен дворе 12 человек, а остальные в разных местах города, при участии частных лиц. в том числе г. Башматова и татар Ибрагимова, Мутавирова, Батыршина и других. Во время преследования арестантов ни один из надзирателей не пострадал. Это произошло от того, что еще задолго до 10 числа, ввиду ходивших слухов, тюремная стража была на-чеку, ожидая побега или насильственного освобождения арестантов со стороны. Арестанты если бы желали вооружаться против надзирателей, то не имели к тому возможности, так как всякие предметы, могущие бы быть обращены в вооружение как в казармах, так и в ограде были убраны, и за арестованными-мусульманами был учрежден строгий надзор. По объявлении же начальником уезда о предполагаемом нападении киргиз, и предположив, что в случае нападения киргизы первым долгом бросятся на тюрьму для освобождения главарей киргизского мятежа в Джаркенском уезде, я отдал приказание страже, что в случае малейшего сопротивления или намерения к побегу употребить к делу имеющееся у каждого надзирателя оружие. Такое распоряжение с моей стороны последовало ввиду исключительного положения города, находившегося в осадном положении. Пример арестанта Сеитова увлек и других арестантов к покушению на побег, что уже не могло исключить применения употребленного оружия, а начинавшийся разгром тюрьмы и выбытие доверенных находившимися арестантами в остальных камерах, не мог быть остановлен, так как надзиратели не имели ни средств, ни времени и силы воспрепятствовать этому. Поэтому согласно моего приказания и на основании существующей инструкции, надзирателями и было употреблено в дело оружие.
Когда в город стали прибывать беженцы из разоренных и сожженных киргизами-мятежниками селений, рассказы этих беженцев о пережитых ужасах мятежа и в особенности вид раненых и убитых и полуживых детей привел всех в ярость и непримиримую злобу. Опасаясь кровавой мести со стороны русского населения, некоторые лица из мусульман, по личной просьбе, а большая часть по распоряжению коменданта были помещены в тюрьму для охраны жизни. Так, за все это неспокойное время в тюрьме содержалось около 300 дунган и их детей, до 80 человек киргиз и киргизок с детьми и сартов[47]. Всех дунганок с детьми, по распоряжению коменданта, я лично при надзирателях в 20-х числах проводил за город по Покровской дороге и посоветовал им пойти за селение Мариинское н;а Джеты-Огуз, где их могут встретить киргизы или дунгане и примут к себе. Мера эта была принята потому, что злоба русских против дунган, начавших первыми резню[48], была настолько велика, что дальнейшее пребывание дунган в тюрьме не могло гарантировать им безопасность. Часть же сартов, киргиз и киргизок с детьми мною, тоже по распоряжению коменданта, была сдана под охрану аксакала[49] китайских подданных сартов Метияза, а часть передана уездному начальнику. К настоящему времени под охраной тюремных стен находится 41 чел. киргиз, в том числе женщин и детей. Под мою же охрану были сданы состоящие на государственной службе из киргиз: подгорненский врач Джиксылыков, письменный переводчик Пржевальского уездного управления Дюсебаев и его брат каксуйский врач Джакупбаев. Не имея в тюрьме сносного помещения, я с разрешения городского врача поместил этих лиц в одну из палат городской больницы. После же отъезда Джиксылыкова и Джакупбаева в город Верный переводчика Дюсебаева взял себе на квартиру. Насколько разгорелась злоба русских против мусульман могу засвидетельствовать следующим фактом. Числа 13 и 14 августа на казарменную площадь были приведены как-то 5 или 6 дунган с тем же числом детей и тотчас же последовали крики: «Убить!» И когда я сказал: «Что вы делаете, господа? Тут женщины и дети», последовал ответ: Вы разве не видели, как били наших детей и женщин, а теперь заступились за убийц», и стали выражать мне угрозу. Видя, что толпа настроена враждебно не только к врагу, но и к русским, выступающим в защиту беззащитных, я ушел.