— Куда и к кому? — делово спросил Большой. Часто моргая, твердо глядя перед собой. Прикидывал, кого и как удачнее продать.

— К Витольду и в банк, который твою долю воровскую за бугор переправил.

— Ты уже все знал, когда я к тебе приходил! — понял вдруг Сергей Львович.

— Скажем так: догадывался. А если совсем точно, то Лида всю вашу финансовую аферу прокачала на раз, два, три.

— Так, так, — глазки Пограничника уже не смотрели твердо. Они малозаметно вращались. — А если я молчу. Что тогда?

— Тогда тебе плохо будет. Очень плохо, до самого скорого конца.

— Не пугай.

— Да зачем мне тебя пугать? — искренне удивился Смирнов. — У меня в руках кое-что имеется. И эта штука — посильнее «Фауста» Гете.

Про «Фауста» и Гете Пограничник ни хрена не понял. Но кое-что, именуемое штукой, его явно заинтересовало и обеспокоило. Но ответил лениво:

— Зря козыряешь, Александр Иванович. Нету у тебя ничего. Нету.

— А мне и не надо ничего! — страшно обрадовался Смирнов. — Ты мне ничего не говоришь, а я, обиженный, тихо шепчу на ушко знакомому законнику про то, что Большой в сговоре с банкирами завалил всех паханов, которые ему мешали, и, отцепив от общака немалый кусок, с помощью тех же банкиров перекинул этот кусок через забор. А потом через помнящих и уважающих еще меня ментов устраиваю тебя в многолюдную камеру со специфическим составом обитателей, которые и правило провести имеют право. По необходимости я им могу все подтвердить. И они мне поверят, Сеня. Ты же поверил про Сашку Воробьева.

— Что хочешь?

— Витольда и все твои выходы на него. С доказуемыми подробностями.

— Дай подумать.

— Думай. Даю пять минут.

— До утра дай подумать, Александр Иванович.

— Ночь подумать, а утром с адвокатом посоветоваться? — Да.

— А потом в отказку уйдешь.

— Куда уж мне уходить. Я сдам тебе его, гебиста вшивого, но только дай мне возможность прикинуть, как срок укоротить.

— Не хочешь на нары, — понял Смирнов. — Ладно. Думай ночь и с адвокатом советуйся. Но при условии, что сейчас мне назовешь тех, через кого ты с ним поддерживал связь. Во-первых, кто тебя с ним свел и, во-вторых, кто почтовым ящиком был.

— Свел меня с ним Феропонтов Глеб Дмитриевич…

— Во старикан неугомонный! — восхитился Смирнов. — А мне еще год назад божился, что с концами от дел отошел. А второй?

— Алтухов Роберт Васильевич.

— Этот у нас на учете. Как же ты, Сеня, с гебистами слюбился?

— Они бывшие гебисты.

— От того, что бывшие, они во сто раз хуже. Злые, коварные. Не боялся с ними дело иметь?

— Выхода не было.

— Ах, видите ли, у него выхода не было! Я теряю пять миллионов из пятнадцати, это для меня страшнее смерти! Ты мразь, Пограничник, и спутался с мразью!

— Дай ночь, начальник, — попросил Сеня. — Ночь в одиночке. Завтра, кому надо, пусть хоть до жопы колет.

— И со своими чтобы в «воронке» не ехать, — продолжил за него Смирнов. — Так, Пограничник?

— Так.

— Алексей! — позвал полковник Смирнов. — Ваш клиент свободен.

Подошел Панкратов, посмотрел на клиента и сообразил, что:

— До свободы ему теперь ой как далеко! — и вызвал: — Тишков!

Тот, кто брал Гаевого, имитируя бег трусцой, лениво приблизился и доложил:

— Я тут, командир.

— Сажай гостей в ландо.

— И этого? — Волкодав мощным своим подбородком указал на Большого.

— Этот со мной поедет. И далее в отдельный номер-люкс.

— Слушаюсь, — наконец по уставу ответил волкодав, кинул ладонь к каскетке и пронзительно свистнул в штурмовой свисток. Вдалеке зашумел отечественный мотор, и через минуту на поляну въехал, вздрагивая на ухабах, «черный воронок» защитного цвета.

— Забрасывать их, что ли? — озаботился старший волкодав, вопросительно глядя на начальство. Панкратов отверг предложение:

— Чего ребяткам зря напрягаться? Развяжите им ноги, пусть сами залезают. У нас самообслуживание. Да, Валера, а ты с Гариком, как управитесь, ко мне. Для сопровождения почетного гостя.

Валера все той же трусцой отправился по делам. Сергей Львович тут же напомнил о себе эгоистическим вопросом:

— А мне куда?

— Залезай в «рейнджер». В нем поедем, — решил Панкратов и поделился своими планами на ближайшее будущее со Смирновым и Сырцовым: — Больно хочется баранку этого зверя покрутить. На этой марке я еще не рулил.

— А другие заботы у тебя имеются? — невинно спросил Сырцов.

Панкратов проследил, как усаживался в «рейнджер» Большой. Усаживался тот медленно и коряво — мешали наручники. Уселся-таки. Тогда Панкратов и ответил:

— Имеются, Жора. Главная: какую лапшу выгоднее начальству на уши повесить в связи со своим самоуправством. Такая операция и без санкций.

За Жору солидно ответил Смирнов:

— Проще простого, Алексей. Точнейшие агентурные сведения, что с минуты на минуту должны пришить почетного милиционера. У тебя просто не было времени поставить в известность всяческое начальство, от самого близкого до самого высокого. Тем более что в это время начальники уже заслуженно отдыхали. Кто в семье, кто по бабам.

— Так вряд ли поверят, Александр Иванович, — уныло возразил Панкратов.

— А тебя что, сильно колышет, поверят они или не поверят? Отбрехался, и дело с концом. Победителей не судят.

— И то верно, — решил повеселевший Панкратов, хлопнул себя по коленям, как перед лихой чечеткой, и вдруг огласил окрестности невозможным басом: — По машинам! Рожков и Севидов поведут «мицубиси» и «лендровер»! Первым «раф», замыкающий — «газон»!

Волкодавы, отчетливо топоча коваными башмаками, кинулись исполнять приказы командира. Смирнов тронул Панкратова за рукав и тихо сказал:

— Спасибо, брат.

— Да что уж, — застеснялся вдруг полковник. — Все целы, и слава Богу. Да, где у нас мертвяк валяется? Мы его с собой захватим, чтобы у вас, Александр Иванович, лишних хлопот не было.

— В канаве. Прямо у калитки, — дал ориентиры Сырцов.

Взревели моторы. Беспорядочно полыхая фарами, автомобили уходили с поляны. Притормозив, видимо, у смирновской дачи, пошумели еще. Потом, удаляясь, затихли. Стало тихо, совсем тихо. И темно.

Сырцов и Смирнов сидели на траве.

— Александр Иванович, я сегодня убил. Не в бою, не сгоряча, а хладнокровно и сознательно, — сказал Сырцов. — Но не чувствую, ну, напрочь не чувствую, что совершил нечто ужасное. Я стал профессиональным убийцей, да?

— Ты не убивал. Ты раздавил тифозную вошь. И хватит душевных переливов. Пойдем водки выпьем.

50

Сам орал на Демидова, как Адольф Гитлер на генералов после Сталинградской битвы. Демидов стоял навытяжку и внимательно этот ор слушал.

— Мало того, что мои сыскари оказались полным говном, они — и ты, ты, Демидов! — сделали меня посмешищем! И этого я вам, паразитам, не прощу! Тупой спецназ употребляет нас на нашей территории. Видано ли это? И не тупой вовсе, а прямо-таки лихой спецназ осуществляет спешный сыск и обезвреживает серьезнейшую банду! А мой начальник того самого отдела, который как раз и должен заниматься этим делом, десять дней подряд кормит меня диетическими завтраками и обещаниями!

Больше двух минут орать так нельзя. Вредно для здоровья. Генерал взял тайм-аут. Воспользовавшись паузой, Демидов быстро высказался:

— Во-первых, я — не начальник, а ВРИО начальника. А во-вторых, когда заявление подавать?

Генерал, до этого бегавший по ковру, решил сесть. Устроился за своим столом и тихо — начальники любят такие перепады — посоветовал:

— А теперь расплачься, Демидов.

— Плакать не собираюсь. Позвольте доложить.

— Нечего тебе докладывать! — опять стал выходить на крещендо Сам. — Нечего! Слушай, что я тебе приказывать буду!

— Срочное сообщение… — попытался прорваться Демидов.

— Самые срочные сообщения у меня, — пресек эту попытку генерал. — Слушай, Демидов, внимательно. Как ты ни разбивал все на отдельные куски, как ни пытался доказать, что существуют всего лишь локальные уголовные дела, никак не связанные между собой, я окончательно пришел к выводу: отдельные самодостаточные преступления — лишь видимость. Есть одна серьезнейшая и круто заваренная каша, которую нам с тобой надо расхлебывать…