Но он не хотел, чтобы его знакомые ханыги поняли, где он решил поселиться. Пусть выпьют вторую и забудут, кто им ее поставил. Гриша уже бежал на площадь, но Андреич, зараза, настойчиво наблюдал за Сырцовым. Интересно ему было, куда направился богатое инкогнито.

На теплоход направился Сырцов. Собрал сумку, осмотрел узкий закуток одноместной каюты, посидел на тугом диванчике перед дорогой. Ой как не хотелось уходить! Хотелось, бездумно глядя на берега, плыть и плыть через Россию, хотелось раствориться в безделье, хотелось существования без бурной жизни, хотелось не быть самим собой…

Он оставил ключ от каюты на диванчике и захлопнул дверь поплотнее. Хорошо бы, не хватились его хотя бы до Нижнего. Скорее всего и не хватятся: деньги-то плачены до Саратова. Он сошел на берег.

От тихой каюты к тихой пристани: сугубо домашним заведением оказался «Водхоз». За зеленым забором во дворе, заросшем беспорядочной травой, за деревянным столом, вкопанным в землю, трое мускулистых работников водного транспорта (или отдыхающих?) в одних трусах вдумчиво забивали козла. Увидев пришедшего Сырцова, трое с готовностью оторвались от основного занятия и вскинутыми вверх руками, в которых держали положенные им костяшки, приветствовали его. Самый немускулистый поинтересовался:

— К нам? — и, увидев утвердительный сырцовский кивок, крикнул: — Рая! — и Рая появилась на высоком крыльце. — Жилец, Раиса.

— Здравствуйте! — пропела недурная еще и любезная бабенка Раиса. — Добро пожаловать! Надолго к нам?

— Здравствуйте, Рая. На недельку можно?

— А почему же нельзя? Милости просим.

Холл на первом этаже, а рядом — по-старому — красный уголок с телевизором. По лестнице вверх, и там, где на первом этаже холл, кухня. Сырцов, впрочем, не собирался пользоваться ею. Коридор, по обеим сторонам которого двери номеров.

— Мне бы с окном на Волгу, — попросил Сырцов. Рая понимающе улыбнулась симпатичному мужчине и сообщила:

— Нашим-то надоело на нее глядеть, а отдыхающим обязательно на Волгу.

И распахнула предпоследнюю дверь слева. Приемлемо вполне. Чистенько и даже уютно. Еще и Волга в окне.

— Удобства? — осведомился настырный Сырцов.

— Напротив кухни. Там и душ.

— Рая, да у вас же рай! — каламбуря, восхитился он.

— Жильцы не жалуются, — скромно призналась Раиса. — Платить сейчас будете? Тогда располагайтесь, а потом ко мне спуститесь.

— Я с вами спущусь, — решил Сырцов. — После устраиваться буду.

Раиса детским почерком списала данные его паспорта в здоровенную конторскую книгу, выдала квитанцию за оплаченные дни, вручила ключ от номера, и Сырцов стал полноправным жильцом «Водхоза».

Перво-наперво снял куртку и сбрую. В куртке напарился, а сбруя натрудила еще не до конца здоровый бок. Подвергнув наружному наблюдению залепленную пластырем рану, остался доволен и в одних трусах шумно, со стоном матраса гукнулся на кровать.

Завтра за дела, а сегодня можно и расслабиться. Он прикрыл глаза и принялся слушать новые звуки, которые вмиг его убаюкали. Снились лихорадочные сны из его, Сырцова, сверхъестественной жизни, в которой он в одной рубашке и почему-то вовсе без порток бродил по людным улицам, старательно прикрывая срам полами этой рубашки. Рубашка была незастегивающейся распашонкой, которая все время расходилась, обнаруживая его мужские стати. Уйти, спрятаться не удавалось. Он забегал в проулки, он открывал двери, он взбегал по диковинным лестницам, но всюду его преследовали недоумевающие, непонятные взгляды людей, лиц которых он не видел. Он закричал, и в ответ раздался страшный вой…

…Сырцов, лежа с открытыми глазами, еще не понимал, что не надо прикрывать свой половой орган полами рубахи. Опять завыло, и он проснулся. Автоматически глянул на часы (узнать сколько спал), посмотрел в окно.

От причала уходил его теплоход. Пора, мой друг, пора. Но не покоя сердце просит, а совсем наоборот. И не сердце. Что же заставляет его участвовать в страшненьком стипль-чезе?

23

Он звонил в Нижний, в гостиницу, Вадику. Шесть вечера, есть надежда, что современный левша, король звукозаписи, еще в номере. Наверняка московская попса начинает свои концерты не ранее восьми. В ожидании, когда соединят, Сырцов рассматривал фотографии достопримечательностей данного города, выставленные за стеклом на специальном стенде. Рассматривал приблизительно так же, как рассматривал сосем недавно на другом стенде чувырла разыскиваемых преступников — внимательно, но без интереса.

— Говорите! — приказала телефонистка, и он направился в кабину. Первыми словами Вадика были невежливые:

— Это кто?

— Дед Пихто, — столь же некультурно откликнулся Сырцов.

— A-а, Жора, — сразу же понял Вадик (слух профессионала). — Что надо?

— Поздороваться надо для начала. Здравствуй, Вадик, — поучил зарвавшегося слухача Сырцов, одновременно подбрасывая на ладони распотрошенный серебряный доллар.

— Здравствуйте, Георгий Петрович! — издевательски пропел обиженный Вадик. — Не будете ли столь любезны сообщить, в связи с чем я удостоен чести слышать ваш мужественный бас?

— Буду столь любезен, — серьезно подтвердил Сырцов. — Поэтому слушай меня внимательно и терпеливо, Вадик. В руке у меня раскуроченный мною же металлический доллар, в котором помещался довольно мощный радиомаяк. Вопрос: имеешь ли ты отношение к производству этого механизма?

— Интересный вопрос, — с интонацией политического деятеля на пресс-конференции заметил Вадик и для убедительности повторил: — Интересный.

— Хотел бы услышать столь же интересный ответ, — поторопил Сырцов.

— Дай подумать, — попросил Вадик и засопел. Сопел секунд пятнадцать. — Вот что, Жора. Могу сразу сказать, что с контейнером в виде доллара я дела не имел.

— Но… — поторопил Сырцов.

— Но некоторое время тому назад я сделал штучку, которая по параметрам вполне могла быть вмонтирована в подобный контейнер.

— Некоторое время тому назад — это когда?

— Недели две-три. Дней двадцать. Точно не помню.

— Я так думаю, что эту штучку ты делал не для собственного удовольствия?

— Кто же таким примитивом для собственного удовольствия занимается?

— Значит, заказ.

— Заказ, Жора. Пять штук соорудил.

— И хорошо заплатили?

— Очень хорошо. Даже слишком.

— Кто заказчик?

— Ей-богу, не знаю.

— Ну, ты даешь! — воскликнул Сырцов.

— Курьер принес письмо с подробными инструкциями и аванс. Потом я по одному отправлял изделия на абонементный ящик, а курьер аккуратно приносил конверт с оговоренной суммой.

— Стыдно, Вадик, чтобы тебя использовали втемную. Стыдно и опасно.

— А кто с долгами за «рафик» расплачиваться будет? Пушкин? Ты?

— Ваши пять минут кончились! — крикнула телефонистка.

— Продлите! — крикнул в ответ Сырцов, прикрыв ладонью микрофон.

— На сколько?

— Пока не наговорюсь. — Инцидент был исчерпан и Сырцов, боясь, что Вадик бросит трубку, испуганно осведомился: — Ты меня слушаешь, Вадик?

— Без всякого удовольствия, — признался тот.

— Теперь давай подумаем, кто вывел неизвестного заказчика именно на тебя? «Блек бокс» исключается.

— Дед. Ты, — нахально предложил подходящие кандидатуры Вадик.

— Шутка?

— И глупая, — признался Вадик. — Это очень важно, Жора?

— Очень. Во всяком случае, для меня.

— Тогда дай еще подумать. — Он опять сопел. — Все понял, Жора. В последнее время — уже месяца три — ко мне регулярно обращается за кое-какой консультацией один известный программист-компьютерщик…

— Зовут как? — перебил Сырцов, уже догадываясь, какую фамилию назовет Вадик.

— Горелов. Сева. Всеволод Всеволодович.

— Приятно слышать, — сообщил Вадику Сырцов.

— Что тебе приятно слышать? — уже с опаской спросил Вадик.

— Твой голос. И фамилию, которую ты назвал.

— Что случилось, Жора?

— Ничего страшного для тебя. Пока.

— А для тебя?