Сергей встал и, перешагнув через мешки, подсел к Зое.
- Не помешаю? -спросил он.
- Раньше спросил бы, а потом шел,- улыбнувшись, мягко упрекнула Зоя.
- Пойду-ка я к ребятам,- заговорщически переглянувшись с Зоей, сказала Наташа и мигом перебралась на корму к парням.
Зоя вопросительно посмотрела Сергею в глаза, и тот подумал, что они такие же светлые, как небо над речным плесом.
- Говори, что хотел сказать,- тихо предложила Зоя, сбрасывая с его гимнастерки невидимые пылинки.
- Какая ты красивая!
- Я уже это слышала,- лукаво усмехнулась Зоя.
- Мне хорошо с тобой…
- И мне…
- Но учти, после этой встречи с медведем я тебя не оставлю ни на минуту,- погрозил Сергей.
- Только рада буду.
- Всегда будем так, да?
Зоя прислонилась щекой к груди Сергея, пряча взгляд, взяла его руку и прижала к груди:
- Слышишь, как бьется?
Белогривый конь зацокал копытами, высекая искры из цветистой гальки. Сначала Кыллахову показалось, что ,у. него рябит в глазах, но, повернув голову вправо, он увидел Красную скалу. Старик хотел крикнуть, чтобы приставали, но спазмы сдавили горло. Тогда он придержал коня и махнул рукой Кирьке, а тот звонко подал команду:
- В-вот и Красная скала! П-причаливай!
Едва дождавшись, когда лодка коснется берега, Вадим Орлецкий с киноаппаратом выскочил на берег и заснял выступы, на которых белели кусты рябины. Потом взял в объектив верховых Кирьку и Ксенофонта. Пораженный экзотической красотой скалы, принялся снимать ее со всех сторон. Так он очутился в узеньком распадке. По каменистому дну весело журчал говорливый ручеек, а над ним склонялись отяжеленные цветами рябины и густые, праздничной белизны кусты черемухи. Вадим жадно вдохнул и захлебнулся ароматом.
- Сюда! Сюда!-позвал он.- Ну идите же скорее!
- С-самородок Орлецкий нашел с конскую голову, сам не поднимет,- сострил Кирька.
- Братцы, вы только взгляните! - взмолился Вадим.
Первым все же поддался соблазну Кирька Метелкин.
«А вдруг нашел самородок? Тогда, чур, пополам!» За Кирькой вслед направились девчата. Кыллахов, помня еще с детства это красивейшее место и надеясь хоть чем-нибудь отвлечься от мучительного приступа, медленно поковылял вдогонку. Только Сергей и Ром, разгружая дощаник, остались на месте.
Как только Кирька подбежал к Орлецкому, тот сунул ему в руки кинокамеру и приказал снимать его и девушек среди цветущих рябин и черемух. Орлецкий кинулся к Наташе и Зое и, восторженно жестикулируя, повел их навстречу объективу, а потом повернул в густые заросли над узеньким ручейком.
Увидев белое облако цветов, Наташа всплеснула руками и остановилась. Ничего подобного она не ожидала встретить в суровом студеном краю. Она видела буйное цветение вишневых садов на Украине. Но ведь там юг, и та красота взлелеяна человеческими руками, людскими сердцами, влюбленными в землю. А здесь творила чудо сама мать-природа. Рябины и черемухи переплелись, словно сестры. Но цветы на рябинах группировались пучками, отливая мутной желтизной. А черемуховые кисти, словно вылепленные из теплых, снежинок, висели над ручейком белыми-белыми рушниками. «Мне бы хоть такой простенькой рябинкой выглядеть рядом с черемуховой красой Зои»,- невольно подумалось Наташе, но она тут же выругала себя за нехорошую зависть и кинулась обнимать кипенно-белые кусты, пряча в них свое смуглое лицо. Необъяснимая радость охватила Наташу, хотелось сделать что-то необыкновенное. Сияя черными глазами, она оглянулась. Будь Сергей Белов рядом, она бросилась бы к нему глупой девчонкой и расцеловала при всех. Пусть глядят. Но Сергей возился с палаткой, а здесь, рядом стояла Зоя, полновластная хозяйка Сергеевой любви. Красивая и спокойная, Зоя странно отчужденно и даже, кажется, чуть насмешливо взглянула в сторону Наташи. И Наташа подумала: «Зоя красива, но сердце ее как эти прохладные черемуховые кисти». И ей стала даже неприятна пышно цветущая черемуха над ручьем.
Зою Савельеву не взволновал свадебный наряд таежной красавицы черемухи. Ей невольно вспомнились родные места в Приокске. Там по берегам степных речушек тоже растут высокие заломанные кусты черемухи. Но лучше всего запомнился Зое черемушник вокруг избы ее деревенской бабушки - папиной мамы. Бабушка почему-то называла черемуху засадихой или колоколушей. Она любила угощать внучку-горожанку пирожками с черемуховой ягодой. Но Зое редко приходилось бывать у бабушки в селе, мама обычно сопротивлялась этим поездкам. Она вообще говорила о «деревне» с пренебрежением, а отец заступался за свою деревенскую родню. Может, потому, что с деревней, а значит, и с черемухой, было связано много неприятных разговоров между отцом и матерью, Зоя с детства невзлюбила черемуху. Только поддакивала подружкам, когда они восторгались, чтобы не выглядеть белой вороной. Она не любила ездить в пригородных автобусах, пропахших по весенним воскресным дням черемухой. Опять-таки это мама внушила, что черемуховые букеты приносят вред,- от них можно до смерти угореть. Вот и сейчас ей пришла мысль, что надо подальше отодвинуть табор, а то, чего доброго, от черемухового угара уснешь так, что и не встанешь…
Кирька задирал голову и прикидывал в уме, какой урожаище ягоды - черной, сладкой, терпкой - можно будет собрать здесь осенью.
- В-вот это сад!
У каждого свои воспоминания. Орлецкому пришла на память последняя институтская весна, роща на Красной Пахре. Вспомнились доверчивые серые глаза Аси и ее жаркие слова: «Ты теперь мой, ты не должен меня бросить…» Он уверял, что они не расстанутся никогда. А сам вскоре уехал. На ее письма, которые Ася посылала в адрес его родителей, так как он не сообщал ей своего, не ответил ни строчкой.
Ася, Ася! Как она была робка в начале их встреч. Но то ли цветущая черемуха, то ли вера в счастье переменили ее, сделав отчаянной, озорной. Вместе с Вадимом она пела бесшабашную песню:
Впервые за все время, только вот здесь, в диком ущелье, чувство вины перед Асей неприятно кольнуло Вадима. Но он тут же заглушил его, оправдывая себя тем, что и ему тогда опьянила кровь, вскружила голову белая черемуха…
Кыллахов, сняв шапку и заложив руки за спину, бродил, не поднимая седой головы, по черемуховой роще. Он даже не замечал, как Кирька снимал его на кинопленку.
- Что ты делаешь?! - заорал Вадим на паренька. Но он спохватился слишком поздно: пленка была целиком отснята. Вадим с яростью накинулся на Кирьку:
- Кретин! Думаешь, Ксенофонту нужны эти белые черемуховые веники?
Старик повернул удивленное лицо, в его узеньких глазах сверкнули молнии, но тут же угасли.
- Я, Однако, не просил Кирилла снимать,- сказал тихо Кыллахов, обиженный до глубины души.
Откуда Вадиму знать, что у человека с глубокими морщинами и седой, почти белой головой в эти минуты сладко сжималось сердце, как и в ту давнюю весну полвека назад, когда он, юный и робкий, повторял бесконечно дорогое имя, имя черноглазой Дайыс-Дарьюшки. Слова Вадима больнее стрелы ранили старика. Он сердито сплюнул и направился к лодке, бормоча по-якутски что-то в адрес Орлецкого.
Отобрав у Кирьки аппарат, Вадим подошел к Зое и недовольно сказал:
- Заставь дурака богу молиться, лоб расшибет…
Сжав кулак и пронзив Орлецкого косым взглядом, Кирька было собрался достойно ответить обидчику, но, тряхнув головой, круто повернул вслед за стариком.
- Пойдем побродим,- предложил Вадим Зое и закинул кинокамеру за спину. Зоя с усмешкой кивнула в сторону ручья. Там, с трудом держась на краю крутого берега, стояла Наташа и вглядывалась под белый свод черемушника.
- Рисуется!-произнес Орлецкий, подняв правую бровь и глядя через прищур редких золотистых ресниц.
- И тебя не трогает черемуха?- как-то обрадованно спросила Зоя.