— Ну и черт с ним, с кретином, пусть проигрывает! — крикнул вдруг Герман Павлович и вскочил, пошел из комнаты. — И поделом!

На кухне он долго пил холодную» воду, со стуком кинул на стол кружку, побрел в комнату, бормоча на ходу:

— Учишь, учишь, и все без толку… как об стенку горох…

Жена, увидев Германа Павловича, входящего в комнату, поспешно пошла к двери.

— Смотри, смотри, пап! — возбужденно проговорил десятилетний Володька. — Он два хороших удара слева провел!

Герман Павлович не ответил, с мрачным видом уселся в кресло, ближе всех к телевизору.

Вениамин Петрович закурил новую сигарету…

…Как-то вечером историк вышел из школы и увидел, как на парапете, у другого входа, несколько мальчишек играют в «расшибалочку». Он даже не увидел, а почувствовал. Ребята стояли кучкой, и слышался тоненький звон монеты.

— Эт-то что такое? — грозно воскликнул Вениамин Петрович и решительной походкой направился к ним.

— Полундра! — тонким голосом закричал один, потом раздался оглушительный, разбойничий свист, и все бросились врассыпную. Только замелькали шапки-ушанки.

Один остался. Он стоял на четвереньках и искал монету. Приглядевшись, Вениамин Петрович узнал в пареньке Витьку Крохина. Историк остановился прямо над ним и молчал. А Витька все искал монету. Историк тоже нагнулся, раньше увидел двугривенный, лежавший в снегу, показал пальцем:

— Вот он…

Витька подобрал монету, поднялся, отряхивая пальто. В кармане у него звенела мелочь. Хмуро взглянул на Вениамина Петровича и тут же опустил голову, повернулся и хотел было уходить, но историк остановил его:

— Ну-ка, проводи меня до дому… Я тут недалеко живу…

Они медленно пошли рядом. Витька прилично вытянулся, длинные руки торчали из карманов старенького пальто.

— Че ж ты не убежал? — спросил Вениамин Петрович.

— Вам-то что? — хмуро ответил Витька. — Все равно я самый плохой в классе.

— Эх, балбес ты, — негромко выругал его Вениамин Петрович. — Оболтус! Ты хоть книжки какие-нибудь читаешь, оболтус?

Витька молчал, шел опустив голову.

— Ты с отчимом живешь? — после паузы спросил историк.

— Да, с отчимом.

— А еще?

— А еще мать и бабка.

— Квартира большая?

— Шесть семей…

— Ну а у меня в квартире — четыре, ну и что? — вздохнул историк.

— А у Солодовникова квартира отдельная! — со злостью ответил Витька. — А чем он меня лучше?

— Ну, во-первых, он отличник и книжек, не в пример тебе, больше читает, — усмехнулся Вениамин Петрович. — Во-вторых, у него отец профессор, уважаемый человек, известный химик… Так-то, брат… Ты пойми, дорогой ты мой Крохин, война была, страшная, Витя, была война… Половину России сожгли, камня на камне не оставили. — Историк говорил, вздыхал и хмурился. — Ее же восстановить надо, страну нашу. Ты радио слушаешь?

— Ну, слушаю…

— Всего девять лет прошло, а сколько понастроили заново, сколько старого из пепла подняли… Это тебе, брат, не в «расшибалочку» играть да баклуши бить… Ты подожди, будут и квартиры отдельные, и холодильники, и прочая дребедень… Все будет… И у тебя… Не в этом, брат, счастье…

— А в чем же? — спросил вдруг Витька.

— В чем? — историк надолго задумался, потом сам спросил: — У тебя какая-нибудь цель в жизни есть?

— Есть, — по-прежнему мрачно ответил Витька.

— Какая же, сударь?

— Мне надо в люди выбиться, — подумав, ответил он.

Историк коротко рассмеялся.

— Ох, балбес, ох суслик! А что ты для этого делаешь, а? Учишься хорошо? Книги читаешь? Ты же питекантроп! С тобой беседовать неинтересно! — Историк снова засмеялся.

— Смеетесь, да? — спросил Витька и весь задрожал от злости. — У меня бабка больная, третий год из дому не выходит! У меня мамка на заводе с утра до ночи мешки с сахаром ворочает! Смешно вам, да? У меня сосед дядя Степа кладовщиком работает, потому что у него ноги нету! А у него Славы два ордена!

Историк перестал смеяться, серьезно посмотрел на Витьку:

— Так ведь, Витя, это все они, а не ты…

— Чего вам нужно от меня? — Витька круто повернулся, хотел уходить, но Вениамин Петрович снова схватил его за плечо:

— Погоди… зайдем-ка ко мне…

Они стояли напротив старого пятиэтажного дома с лепными карнизами, и Вениамин Петрович без долгих слов взял Витьку за руку и решительно потащил в большой темный подъезд.

В коридоре они разделись. Из большой кухни доносились голоса и перезвон посуды.

Историк провел его в комнату, сказал жене, маленькой, худенькой женщине:

— Наташенька, приготовь-ка нам чайку и порубать что-нибудь…

А потом он подвел его к огромному стеллажу, до самого потолка уставленному книгами, и сказал:

— Если не хочешь оставаться балбесом до конца дней своих, то должен прочитать все книги хотя бы с этой полки… На ней мои самые любимые книги… Так-то, брат… А вообще, ты личность любопытная, давай дружить…

Витька перебегал глазами с одной полки на другую, ответил мельком:

— Давайте…

— И для начала я тебе одно испытание учиню, — проговорил Вениамин Петрович, глядя, как жена расставляет на столе чашки.

— Какое еще испытание? — насторожился Витька.

— Завтра узнаешь… После уроков поедем в одно место… Ну, теперь прошу к столу, сударь!

…На следующий день историк привез Витьку в одно любопытное место. Это был спортивный зал. Вернее, залов было много. В одном здоровенные люди с налитыми бычьей силой мускулами ворочали железными штангами. Металлический звон висел в воздухе. Люди кряхтели, поднимая эти штанги над головой, приседая на деревянных помостах.

В другом зале ребята бегали с мячом по баскетбольной площадке. Слышались крики, стук мяча, топот ног.

Вениамин Петрович и Витька прошли эти залы и оказались в третьем. Там висели подвешенные к потолку груши, и ребята в боксерских перчатках молотили их без остановки. Другие «плясали» перед большими, во всю стену, зеркалами, стараясь поразить перчаткой свое отражение. Третьи разминались на ринге в самом центре зала.

Плотного сложения невысокий мужчина, одетый в тренировочный костюм, держал в руках тренировочные «лапы», а парень лет шестнадцати «приплясывал» перед ним, бил перчатками в эти «лапы».

— Резче, резче! — командовал мужчина, и, если парень зевал, он успевал легонько стукнуть его «лапой» по скуле. — Не зевай! Двигайся больше! Корпусом!

Вениамин Петрович и Витька стояли у дверей, смотрели.

— Нравится? — спросил Вениамин Петрович.

— Не знаю, — пожал плечами Крохин.

— Смотри, если сбежишь отсюда, за человека считать не буду, — сказал историк. — А тренер этот — золотой мужик. Мы воевали вместе.

Тренер наконец заметил Вениамина Петровича, снял и отдал «лапы», пролез через канаты и подошел. У него была располагающая, доверительная улыбка и чуть сплюснутый нос.

— Привет, учитель! — проговорил он с улыбкой. — По делу или просто так?

— По делу, — ответил Вениамин Петрович.

И тогда тренер посмотрел на Витьку. Взгляд у него был цепкий, ощупывающий.

— Здравствуйте, — буркнул Витька.

— Возьмешь? По моему ходатайству, хотя я в твоей епархии — ни бум-бум, — сказал историк.

— Возьмем, почему нет! — снова улыбнулся тренер и посмотрел на Вениамина Петровича. — Но больше не приводи, у меня их пруд пруди, не справляюсь.

Затем он протянул Витьке руку:

— Зовут меня Герман Павлович. Запомнил?

Витька молча пожал протянутую руку.

— Иди в раздевалку, а потом — ко мне. Посмотрим, что ты за фрукт. Вон туда, — и тренер Герман Павлович показал Витьке, где раздевалка.

Витька нехотя пошел и слышал за спиной, как они разговаривали:

— Длиннорукий парнишка…

— В люди выйти хочет, — насмешливо (или так Витьке показалось) ответил Вениамин Петрович. — А так — малец ничего, настырный…

— Посмотрим…

…Зал свистел и грохотал. Зрители топали ногами и размахивали трещотками, дудели в трубы. Почти все курили, и табачный дым слоями плавал в воздухе в лучах юпитеров.