— Цая? — Аргонс, похоже, почувствовал на себе контроль. Девушка поморщилась: опять у нее не получилось все сделать с ювелирной точностью.

— Ари? — голос Цаи звучал с притворной тревожностью, неотличимой от искреннего беспокойства. Ее движение, с помощью которого она управляла нитями, сейчас казалось бессильным порывом помочь.

— Ца… — Аргонс испуганно открыл рот, пытаясь схватить глоток воздуха, но безуспешно. На деле Цая пыталась лишь заставить его замолчать, но нити, похоже, перекрыли бандиту дыхательные пути, а как отделить одно от другого, она понимала с трудом, да и учиться ей сейчас не хотелось.

— Да что с тобой происходит? — она округлила глаза: ровно на пару секунд, чего требовало бы не картинное, но искреннее удивление. Растерянно огляделась, будто искала, что может сделать, продолжая при этом управлять марионеткой. Казалось, единственное сознание, которым она сейчас по-настоящему манипулировала, было ее собственное.

Аргонс принялся царапать руками столешницу, лицо его побагровело от нехватки воздуха, язык высунулся наружу, как у жирного пса, которого заставили проделать пару лишних сотен шагов, глаза начали наливаться кровью.

— По…мо… ги… — удалось прохрипеть ему.

Казалось, теперь можно было явственно увидеть, как за его спиной вырастает фигура Жнеца Душ и кладет свою руку на его огромное плечо. Где-то на задворках сознания, где еще теплилось здравое мышление, Цая понимала, что никакого Жнеца в комнате нет, но сейчас ей казалось, что она уже слышит его дыхание в дальнем, скрытом слабым освещением и ранней осенней темнотой углу комнаты.

А вот дыхания Аргонса слышно уже не было.

Сейчас ведь прибегут его люди! И если расплата настанет тотчас же — а она настанет — защищаться будет нечем. К тому же вряд ли Колер уехал так далеко, чтобы не вернуться, прознав о новом талантливом данталли. О юной девушке, которая, если верить слухам, похожа на его сожженную когда-то жену…

Постепенно, пока Аргонс хрипел от удушья, все складывалось в сознании девушки-кукловода в единую цепочку. Цая испуганно попятилась назад, вдруг осознав, что делает и на какой идет риск. Внезапное проявление собственной жестокости, которая доселе была скрыта даже от нее самой, пугало. Она никогда не думала, что способна на убийство, спровоцированное горячей, эмоциональной, неутолимой жаждой мести и злостью.

«Нет. Нельзя. Слишком рискованно».

Послушные нити связались с головой мужчины, а те, что держали тело, принялись отпускать. Сознание — мягкое после приступа удушья и податливое — тут же подчинилось полному контролю данталли.

— Ари! — Цая подоспела к огромному мужчине и ухватила его за плечо двумя руками. — Что же с тобой такое? Ты меня слышишь?

Тебя прихватил приступ удушья. У тебя были странные видения. Это все с тобой сделал данталли, которого ты отдал Культу. Он оставил на тебе свою метку. Он поработил твою душу.

— Цая… — вдруг выдохнул Аргонс, и его массивное тело содрогнулось. — Что только что было?

— Не знаю! Я пришла, а тебе стало плохо. Я так испугалась! — глаза ее заблестели от слез, одновременно и искренних после пережитого испуга, и притворных, столь подходящих к ситуации.

— Ты… ты говорила о Жюскине… а потом я…

— Ты будто оцепенел. У тебя начался какой-то… приступ?

— Я не мог дышать…

— Да, я видела. Тебе лучше? Это было так страшно…

— Этот проклятый данталли что-то со мной сделал! — злобно выкрикнул Аргонс, хотя вперемешку с этой злобой в голосе его звучал неприкрытый ужас.

— О, боги! — Цая прикрыла рот рукой и отступила от него, как от носителя страшнейшей заразной болезни. — Ты уверен? Ари, может, тебе к лекарю?

— Сегодня таверной будет Леммо заведовать. Я… я должен… я схожу к жрецам, может они…

— Да, иди, конечно! Ох, Ари, мне аж нехорошо стало! Можно и мне сегодня побыть дома?

Аргонс, похоже, не слушал ее. Он отмахнулся от Цаи, как от назойливого насекомого, поднял свое непослушное тело с огромного стула, сделанного специально для него на заказ, и мощными шагами направился к лестнице, зовя своих подручных.

Цая молча проскользнула мимо них к выходу, воспользовавшись моментом. Путь Аргонс теперь живет в страхе, что с его душой что-то сделал демон-кукольник. Видят боги, это лучше, чем быстро умереть и больше никогда не мучиться от последствий своих поступков.

Перед глазами медленно прояснялось.

Деревянный потолок. Бревенчатые стены. Все до боли знакомое, но увиденное будто бы в непрекращающемся кошмаре. Сейчас — тоже один из таких кошмаров?

Понемногу начали возвращаться ощущения. Горло противно саднило — иссушенное, как пески пустыни Альбьир. Тело щедро наполняла чугунная слабость, но голова… голова, похоже, мыслила ясно, а значит, стоило соединить воспоминания и отделить видения от реальности. Сколько он уже здесь находится? День? Два? Нет, определенно больше. Когда он оказался в деревне? На седьмой день Мезона, кажется. А какой сейчас?

Слишком много вопросов, от которых снова тянуло в сон, но лежать в состоянии безызвестности больше не было сил. Впрочем, как и сил делать что-то другое.

— Хватит, — едва слышным шепотом произнес Киллиан, мысленно ругая самого себя за нескончаемую слабость, и попробовал приподняться на локтях. Он обнаружил, что лежит на сухих простынях, а одежда на нем снова чистая, хотя, если верить воспоминаниям, он не раз запачкал ее… чем? Рвотой?

То, что произошло, моментально сложилось в единую картину, заставившую Киллиана подскочить с кровати и резко встать на ноги. Комната несколько раз, как во хмелю, повернулась перед глазами, едва не вызвав новый приступ тошноты, но Харт заставил себя сохранить равновесие, а вдобавок спокойствие собственного желудка, который и без того чувствовал себя жалким сжатым комком.

«Он что-то сделал со мной», — застучала в голове лихорадочная мысль, от которой тело обдало волной холодного пота. В памяти показался образ цилиндра с какой-то жидкостью, которую с помощью полой иглы ввели прямо под кожу. Киллиан поморщился, будто снова ощутил укол, и осмотрел свое предплечье: и вправду, там было несколько следов от проколов. — «Что это, бесы его забери, было?»

Поняв, что для равновесия опирается на стол, Киллиан попытался самостоятельно сделать шаг. Получилось, пусть и не без труда: в теле совершенно не осталось сил, зато, похоже, разум окончательно вырвался из дурмана лихорадки. И впрямь, Киллиан осознал, что жара больше нет… как нет и рвущего легкие кашля. Дышалось ему свободно и легко, словно в лучшие дни детства при сухой благоприятной погоде. Шевельнувшись и чуть более смело зашагав к двери, молодой человек понял, что боли в сломанных ребрах тоже больше не чувствует. Мог ли перелом срастись так быстро? Под влиянием запретной магии некроманта, надо думать, мог. Но Киллиан осознавал, что дело в другом: в том самом веществе, которое срастили с ним, впрыснули в его кровь. В веществе, которое неистово жгло его вены и наливало жидким огнем все тело, заставляя желудок выворачиваться наизнанку.

Дорога до двери хижины отняла непомерно много времени. Слабое тело с трудом переставляло чугунные ноги, то и дело норовящие подогнуться в коленях.

Впереди послышались чьи-то неравномерные и весьма торопливые шаги. Находясь в бреду, Киллиан слышал их не раз, поэтому прекрасно знал, кто именно сейчас появится у него на пути. В сердце взметнулась злость, за которой подло прятался страх неизвестности…

Некромант, ссутулившись и глядя себе под ноги, вошел в хижину, тут же столкнувшись с «пациентом» нос к носу. Удивление мелькнуло в его глазах всего на мгновение. А дальше пришлось чуть отступить, чтобы не налететь на направившийся в его сторону кулак. Если бы не слабость и замедленная реакция, Киллиан бы точно попал, но сейчас…

— Вот тебе и раз! — нервно хохотнул Ланкарт, уперев руки в боки. — Не ожидал такого теплого приема.