Наталия Московских

СЕТИ КУЛЬТА

Глава 1. Живая легенда

Казалось, это путешествие длилось целую вечность, хотя на деле оно заняло чуть больше недели. Восемь дней изнурительная скачка чередовалась с фехтовальными тренировками, а время передышек, количество которых было намеренно сокращено до необходимого минимума, расходовалось лишь на короткий сон и еду. Леса сменялись небольшими городами и селениями, одинаковые разговоры со стражниками у ворот минуемых населенных пунктов за все это время смешались в неразборчивую кашу. Этот незамысловатый ритуал объяснения целей приезда повторялся изо дня в день, а потом снова — лес сменялся очередным городком или деревней…

В который раз предъявив пропуск у городских врат и позволив коню перейти, наконец, на шаг, Бенедикт Колер впервые разрешил себе громко вздохнуть, не скрывая своей усталости. Он не мог поверить, что, в конце концов, достиг нужного города, что нет больше необходимости останавливаться на ночлег в лесу, где ночи с приближением второго осеннего месяца становились заметно холоднее. Придорожные трактиры или постоялые дворы Бенедикт и его молодой спутник намеренно обходили стороной, опасаясь, что на отдых в подобных заведениях, поддавшись своей усталости, они потратили бы куда больше драгоценного времени, чем могли себе позволить. Однако под конец этой изматывающей поездки Колер искренне пожалел о таком своем решении: поясница при каждом движении отдавалась заунывной тянущей болью, а руки и ноги, казалось, обратились в непослушные куски дерева. Старший жрец и основатель хоттмарского отделения Красного Культа, считавший себя привычным к долгим путешествиям и походным условиям, сейчас не представлял себе, сумеет ли удержаться на ногах, если спешится: то ли возраст и впрямь начинал брать свое, перешагнув за полстолетия, то ли организм попросту решительно требовал заслуженного отдыха, коего уже давно не получал. Так или иначе, эта спешная поездка из Олсада в Сельбрун, казалось, отняла все силы Колера.

Бросив тоскливый взгляд на своего спутника, Бенедикт невольно ухмыльнулся, заметив на лице Киллиана Харта столь же измученное долгой дорогой выражение. Сейчас они — величественные жрецы Красного Культа в ярких дорожных одеяниях, походивших больше на алые кожаные доспехи — напоминали друг другу грязных, пропахших дорожной пылью и потом бродяг, и лишь полные явного почтения взгляды горожан заставляли уставших путников думать о себе иначе.

Киллиан, заметив, как несколько случайных прохожих склонили перед ним головы в уважительных кивках, нервно передернул плечами, повернув голову к своему наставнику, и тут же поморщился от боли в простуженной этой ночью шее.

— Похоже, ты ее нешуточно застудил, раз до сих пор голову еле поворачиваешь, — сочувственно поджал губы Бенедикт. — Пожалуй, первым делом попросим лекаря в отделении что-нибудь с этим сделать.

Молодой человек устало вздохнул, потерев шею рукой.

— Мы так неистово гнали коней сюда восемь дней подряд не для того, чтобы теперь тратить время на такие пустяки, — отмахнулся он. — Это подождет, лучше сначала мы поговорим со старшим жрецом. Думаю, ответы на все свои вопросы мы сразу не получим, поэтому, пока будут искать нужные сведения, поднимать стародавние отчеты и совещаться после нашего визита, мы сумеем привести себя в порядок. Если к этому времени само не пройдет, можно будет попросить лекаря сделать какую-нибудь припарку или… что-то вроде того…

Бенедикт усмехнулся, заметив, что его спутник неуютно озирается по сторонам и удивляется уважительным приветствиям горожан.

— Волнуешься? — участливо спросил Колер. Молодой человек нахмурился.

— Нет, мне не о чем, просто… на нас здесь так смотрят…

— Добро пожаловать в Сельбрун, — пожал задеревеневшими плечами Бенедикт с отчего-то невеселой усмешкой. — Похоже, в прошлый раз, тебе не удалось в полной мере ощутить на себе пиетет, который проявляет к Культу кронская столица.

Киллиан качнул головой.

— В прошлый раз я прибыл сюда обыкновенным странником, который хотел найти свое место. А когда меня отправили учиться в Олсад, я уезжал с первыми лучами солнца, и почти никого не встретил на своем пути. Или, может, действительно не заметил, не знаю…

— Что ж, теперь придется привыкнуть. Пока мы будем в Сельбруне, эти взгляды никуда не исчезнут. Здесь к нам относятся с большим уважением, — Бенедикт глубоко вздохнул. — К сожалению, это можно сказать далеко не о каждом городе Арреды. В Аллозии, к примеру, какого-никакого почтения к нашей работе можно добиться только в столице, в Акрайле. В других городах там к нам относятся либо с большой опаской, либо с открытой неприязнью.

— Да, я помню ваш рассказ про Умиро, — кивнул Киллиан, вновь потерев отозвавшуюся неприятной болью шею. — Хотя, впрочем, именно от вас это слышать странно. Мне казалось, положенное почтение к вам испытывает каждый, когда узнаёт, кто вы такой.

Колер безразлично пожал плечами.

— Не каждый, но многие, ты прав. Другой разговор, что я не кричу свое имя на всю округу и не припоминаю Сто Костров Анкорды по случаю и без. Иногда такое почтительное опасение не так выгодно, как кажется на первый взгляд. Думаю, ты меня поймешь, если когда-нибудь снова объявишься в Олсаде.

Киллиан недоуменно приподнял брови.

— Простите?

— А ты с момента нашей поездки ни разу не задумался, как на тебя теперь будут смотреть в Олсаде и его окрестностях? Ты провел первую в истории этого тихого городка казнь, причем казнил человека. Пособника данталли. И пусть толпа в конце сама призывала тебя распалить этот костер, в памяти горожан запечатлеется лишь твое действие, а не эти гневные выкрики. Теперь для жителей Олсада и близлежащих деревень ты — самый жестокий палач.

Жрец Харт нахмурился, отведя глаза и не нашелся, что ответить наставнику. Многие его коллеги в небольшом везерском городе, пожалуй, по сей день мечтают примерить на себя такую славу, наслушавшись рассказов о великом жреце Колере, и когда-то Киллиан мог сказать о себе то же. Однако теперь, когда эта самая казнь состоялась, напророченная слава самого жестокого палача Олсада едва ли приходилась ему по духу. Скорее, она была ненужным атрибутом, бесполезным и безвкусным украшением, она путалась под ногами и тяготила.

Бенедикт невесело усмехнулся.

— Жалеешь?

— О чем? О казни Ганса Меррокеля? — хмыкнул Киллиан, тут же осторожно, чтобы не потревожить простуженную шею, качнув головой. — Не скрою, что то была очень жестокая смерть, но этот человек получил по заслугам. Он обязан был ответить за то, что из-за него погибло пятнадцать жрецов…

Киллиан осекся на полуслове: страшная картина этой казни возникла перед глазами, заставив его содрогнуться, словно от холода, а правую сторону тела, обожженную во время схватки с двумя данталли чуть больше двух лет назад — ощутить волну призрачного жара. Жрец Харт искренне порадовался лишь тому, что на этот раз все же сумел проконтролировать рефлекс левой руки, намеревавшейся неосознанно придержать правое плечо, моментально занывшее, стоило вспомнить о костре Ганса Меррокеля.

От Бенедикта не укрылось смятение спутника, и он внимательно посмотрел ему в глаза.

— Уверен? — переспросил старший жрец. Киллиан нервно усмехнулся, с трудом отгоняя от себя перемешанные воспоминания о казни в Олсаде и о пожаре в Талверте.

— И почему мне каждый раз кажется, что вы хотите услышать от меня слова сомнения?

Колер снисходительно улыбнулся.

— Сочти меня мнительным, но я действительно жду их, и, если они имеются, надеюсь услышать их до того, как стану просить старшего жреца головного отделения официально выписать тебя из Олсада и причислить к моей команде. Не хочу выглядеть идиотом в глазах Карла Бриггера.