— Видишь ли, мне не хочется ставить перед тобой какую-то определенную задачу. Пожалуй, будет лучше, если ты сам, по собственному вкусу, выберешь тему и сам найдешь нужный материал. Но если понадобится помощь, приходи ко мне — я предоставлю тебе все возможности для успешной работы. Пока не будем говорить и о сроках. Пиши свои очерки в свободное от репортажа время. Считаю, однако, своим долгом предупредить тебя вот о чем…

Его трубка снова разгорелась. Втянув в себя дым и выпустив его одновременно через рот и ноздри, он заключил:

— Имей в виду: все, что ты напишешь, должно быть основано на подлинных фактах, и только на фактах. Пожалуйста, прошу тебя — не разбавляй их никакими поэтическими домыслами!..

Из моих окон открывается вид на добрую половину Дели.

Мансарда, которая увенчивает собой наш двухэтажный дом, взобравшийся на самую вершину холма Ананд-парват, издали напоминает старинную сторожевую башню. В таких мансардах — а их великое множество во всей округе близ улицы Рохтак-роуд — находят себе прибежище клерки, журналисты, учителя и прочие служащие, не получившие, по причине своего холостячества, места в самих этих домах и не обладающие к тому же достаточными средствами, чтобы оплачивать более комфортабельные квартиры. Летом в этих убогих конурках хозяйничает знойный лю[67], а зимой — пронизывающие северные ветры, отчего, естественно, обитатели их очень скоро начинают подумывать о женитьбе и солидном статуте полноправных граждан столицы, первым и непременным условием чего в глазах «порядочных жильцов» служит переселение в нижние этажи. А пока что общественное положение холостяков в среде местных обывателей немногим отличается от положения шудр[68] в эпоху господства брахманов. Можно думать, что с течением времени обитатели мансард даже составят особую, замкнутую в себе социальную группу, со своими собственными моральными устоями. Единение этих людей уже теперь постепенно становится таким осознанным, что никто не удивится, если в один прекрасный день возникнет и особый профсоюз, который предъявит женатым людям главное свое требование — определить поточнее свое отношение к холостякам. Но до поры, до времени враждующие группировки руководствуются принципом мирного сосуществования, хотя жители нижних этажей иногда и позволяют себе недружелюбные выпады против «мансардников», а те, в силу нынешней своей слабости принуждены скрепя сердце сносить их.

Не раз, возвратившись в час ночи из редакции, я обнаруживал дверь внизу запертой, и тогда приходилось по получасу стоять перед ней, время от времени пуская в ход кулаки. Пока наконец мне отпирали и я сердито взбирался на свою мансарду, сон мой уже успевал безвозвратно улетучиться. Поневоле часами разгуливал я по плоской крыше или же, став перед одним из трех моих окон, выходивших на три разные стороны, подолгу вглядывался в рассыпавшиеся далеко-далеко внизу скопления ночных огней столицы. Самые дальние из них принадлежали городским окраинам, Тилак-нагар и Раджоури-гарденс, которые в последние годы сильно разрослись. За ними светились огни столичного аэропорта Палам. Чуть левее Палама сверкало яркое ожерелье Айндраджалик-нагар — не столь давно возникшего городка, который называют также Чанакьяпури[69], или, еще иначе, «Дипломатическим анклавом». Обозрев Чанакьяпури, глаза, сами собой возвращались назад, к ближним местам, потому что им становилась помехой выступающая вперед часть холма. Здесь довольно хорошо был виден район Кэрол-баг, которым справа граничил с районом Патель-нагар, а слева с Пахарганджем и Зеленным базаром. Чтобы взглянуть на ту часть города, что тянется за Кэрол-баг, я должен был передвинуться к другому окну. Расположение Коннот-плейс можно было только угадывать. Совсем не различались Аджмерские ворота, Асаф Али-роуд и Дариягандж. А потому я переходил к третьему окну, из которого пробовал определить местоположение Кашмирских ворот и Чандни-чоук. Некогда Чандни-чоук называли сердцем Дели. И я думал: где же нынче находится сердце Дели? На прежнем ли оно месте или перекочевало в иную часть города? И возможно ли вообще отыскать его на этом необозримом пространстве?

Почти до полуночи внизу грохотали грузовики компании «Содовая вода», в их переполненных кузовах дружно звенели бутылки, что, впрочем, не мешало неунывающему владельцу парикмахерского салона «Ранняя весна» господину Сундарлалу, сидевшему по вечерам ка приступке возле запертого своего предприятия, напевать для собственного развлечения песенку из какого-нибудь фильма. Одна такая песенка, которую он особенно любил, звучала в моих ушах еще долго после того, как сам певец мирно засыпал в постели:

Любопытно было бы знать, — думал я, — один ли я подвержен горьким ночным бдениям, или это суждено всякому жителю Дели? Блажен поэт — от его очей отгоняли сны сладкие любовные муки, но каково мне? Не было счета причинам тоскливой моей бессонницы! В тишине ночи с новой силой оживали в моем сознании большие и малые события дня — и тревожная политическая новость, подслушанная чутким журналистским ухом где-нибудь в комфортабельных посольских апартаментах квартала Чанакьяпури, и несчастный случай на улице, и бегущее со стрекотом по ленте телетайпа сообщение о беде, случившейся в какой-нибудь далекой стране… Совсем недавно кто-то установил, что уровень шума в ночном Дели слишком высок, чтобы жители его могли спать спокойно. Впрочем, порой я страдал бессонницей и без всяких видимых причин. В детстве мне довелось прочитать старинную легенду о злом демоне, обитавшем в горах Кавказа, — он прилетал в Вавилон, чтобы отнять сон у всех его жителей и спрятать его в своей пещере…

Я снова выходил на крышу и снова возвращался. Снова переходил от одного окна к другому. Может быть, думал я, тот кавказский демон прилетает теперь в Дели чтобы отнять сон у меня и еще у тысяч моих сограждан? Но на что ему одному столько сна?

Простирающиеся до самого края неба скопления электрических огней иногда вдруг начинали мерцать, как бы смыкая в дремоте веки. В детстве мы любили, лежа не плоской крыше, вглядываться в звездное небо. Отчего звезды горят только ночью, спрашивали мы бабушку, и отчего днем гаснут? А оттого, отвечала бабушка, что ночью звезды чутко стерегут спящий мир, но к утру устают и засыпают сами. Она рассказывала нам, что небесные звезды — это души умерших наших предков, которые по ночам смотрят с неба вниз, желая узнать, что́ там, в живом мире, поделывают их потомки? Иногда какая-нибудь звездочка падает на землю — и это значит, что кто-то и живых потомков совершил уж очень тяжкий грех, обрекши душу своего предка на мучительные страдания, и, не вынеся их, она, эта душа, спускается вниз, чтобы предостеречь нас от повторения подобного греха… Глядя в небо, мы пытались угадать, кому из ближних наших предков принадлежит та или иная звезда. Бабушка охотно пояснила, что Полярная звезда — это душа нашего дедушки, вот та маленькая звездочка, что приютилась по соседству с Луной, прежде была нашей тетушкой, которая, так и не выйдя замуж, несколько лет назад скончалась. Затем бабушка с лукавой улыбкой добавляла, что того из нас, кто станет изо дня в день творить только добрые дела, очень скоро позовут на небо. А потому, мучимые сомнениями мы совершали добрые поступки с некоторой оглядкой — как бы не оказаться там, в заоблачном мире, раньше, чем нам захочется, а впадая в наши детские прегрешения, опять-таки с опаской поглядывали на небо: а вдруг соскользнет оттуда рассерженная душа какого-нибудь из наших предков, обратившихся в золотые звездочки?..

В тысячный раз обегая взглядом далекие россыпи огней, я думал иногда, что ведь где-то там, внизу, горят и окна тех домов, в которых живут мои друзья и знакомые. Но как различить их в этих безграничных светящихся туманностях? И, сколь ни дороги мне эти люди, что значат они сами по себе в бескрайнем море огней?