Время от времени свечение городских кварталов как бы угасало. Поезд, остановившийся у платформы Сарай-Рухела-стейшн — ближайшей ко мне станции северной железной дороги — протяжно и басовито гудел во мраке — у-у-у-у! Мне казалось, что это стонет в неизбывной муке чья-то заблудшая душа. Когда поезд снова трогался и набирал скорость, постепенно затихающий грохот его колес словно бы увлекал эту душу в какую-то мрачную чащобу, откуда долго еще доносились отчаянные жалобные вопли… Потом все снова погружалось в безмолвие.

Погасшие огни вдруг опять загорались, снова меркли и снова вспыхивали… Я вспоминал слова нашего редактора: «Подойди-ка сюда, Мадхусудан! Стань здесь и вглядись в эту толпу…» Ну что ж, теперь и я рисовал в своем воображении тысячи самых разнообразных картин — и чего только там не было! Мне казалось даже, что я видел самого себя — вот я сижу в нашей редакционной клетушке, вот пробираюсь сквозь уличную толпу, вот весело смеюсь в кругу друзей… Я видел себя на театральной премьере, на торжественном вечернем приеме… Порой наплывали и совершенно вымышленные, фантастические сцены, участником и даже очевидцем которых я никак не мог быть в реальной жизни. Глядя в распахнутое надо мной небо, я как бы грезил наяву. Но разве то были только сны? И можно ли видеть сны с открытыми глазами?

В посольстве прием. Его сотрудники чествуют сегодня своих сограждан — людей искусства, прибывших с гастролями в нашу страну. Гостей множество: индийские и иноземные дипломаты, государственные чиновники, писатели, художники, артисты и прочие респектабельные лица. Огромное шумное собрание. На столах самые лучшие вина, самые изысканные кушанья… То и дело провозглашаются торжественные тосты в честь той или иной знаменитости. Герои дня — иностранные артисты — чувствуют себя прекрасно, они охотно вступают в самые дружеские, даже интимные беседы с гостями. Вот балерина, блестящее искусство которой было удостоено самых высших похвал, — сейчас она, проворно действуя своими накрашенными губками, оставляет на щеках многочисленных поклонников «автографы». Дорогие вина так привлекательны на вид и так приятны на вкус, что она позволяет себе выпить немножко больше, чем ей следовало бы. Она не верит, что может опьянеть от столь очаровательных напитков, и, желая доказать это своим поклонникам, капризно требует еще бокал… В центре другого кружка прославленный певец, это низенький человечек, с короткими ножками. Еще не остывший после недавнего выступления, он и сейчас плавно раскачивается в такт звучащей в нем мелодии.

— Музыка — моя жизнь, — с воодушевлением говорит он окружающим его почитателям, — только ею я и живу.

Ему очень-очень нравится приготовленная по-индийски жареная курица. И вообще он очень веселый, жизнерадостный человек. Но вот его берет в тиски группа наших журналистов, они засыпают его градом вопросов отнюдь не музыкального, но сугубо политического свойства. Ведь для них жизнь — это ловля новостей и сенсаций. Подведите их к живописному пруду — нет, они не оценят его красот, ибо всюду и везде главная их цель — бросить избранной жертве приманку и выудить рыбку. Сейчас они пытаются подбросить приманку приезжей знаменитости. Но веселый певец не спешит схватить ее.

— Нет, нет, господа, — отмахивается он, — то, о чем вы спрашиваете, гораздо ясней растолкуют вам наши политики. А еще лучше будет, если обо всем вы напишете сами. Держу пари, что о своей стране я сам не знаю столько, сколько знаете вы. Единственная политика, в какой я понимаю толк, — политика моего горла. Ему, например, не годится все слишком острое…

— Но представьте себе, — говорит ему один из журналистов, — что вы гражданин Индии и что начинаются выборы в парламент. За которую из наших партий вы стали бы голосовать, чьему кандидату отдали бы предпочтение?

Певец хохочет во все горло.

— Я предпочту того кандидата, который сумеет спеть лучше своего соперника, — шутит он, отсмеявшись.

— А если они оба не умеют петь?

— В таком случае я прежде научу их этому!

— Прекрасно, — соглашается другой журналист и тут же спрашивает: — А каково ваше мнение о нейтралитете Индии?

— По-моему, это чрезвычайно мелодичная штука.

— Замечательно! Но что вы подразумеваете под мелодичным нейтралитетом?

— О! Я имею в виду типично индийский нейтралитет. У него особая тональность!

— Скажите, отчего вы не отвечаете просто на наши вопросы?

Певец опять хохочет.

— Очень просто — я сам простой смертный. А простому смертному, вы же понимаете, не так просто давать простые ответы. Вот если вы попросите меня спеть, это я сделаю с великим удовольствием.

И он начинает петь. Все кругом замолкают, внимая его искусству. Потом публика шумно аплодирует ему. Посол снова предлагает тост в честь выдающегося артиста. Допив бокал, один из незадачливых интервьюеров говорит другому:

— Ну и ловкач! Из воды выйдет сухим!..

…В уголке, уныло прихлебывая томатный сок, беседуют между собой два пожилых писателя-индийца.

— Вот, сам видишь, кому принадлежит жизнь — этим иностранцам, артистам да художникам, — жалуется один. — А мы? Разве мы живем по-настоящему?

Подобное самоуничижение не по вкусу его собеседнику. В ответ он только кривит губы да пожимает плечами.

— Что ты пожимаешь плечами? — недовольно спрашивает первый писатель.

— Да так, ничего.

— До чего же у нас нищая жизнь! И в какой роскоши живут эти господа! Вон взгляни на шляпу того счастливчика — наверно, она одна стоит столько же, сколько мы получаем гонорара за целых полгода…

— Что поделаешь, таковы наши издатели. Если бы не они…

— Э, оставь! У них никто и книг-то не покупает. Наша публика не привыкла к чтению.

— Не в том дело, просто люди не понимают толка в порядочной литературе. Они даже не знают, что хорошо и что плохо. Знаешь, какова годовая выручка за три мои книги? Представь себе — ровно тридцать рупий и шестьдесят две пайсы!

— Вот так-то! А здесь каждый из гостей, я думаю, выпил одного вина рупий на тридцать. Кстати, у тебя есть приглашение в …ское посольство?

— Нет.

— У меня уже есть. Там послезавтра тоже прием.

— Я не любитель слоняться по этим приемам. Пустая трата времени. Сколько можно было бы написать страниц за эти часы!..

— Я тоже не часто бываю на приемах, но ведь от приглашений просто отбою нет.

— Да, но что-то я не видел тебя в прошлый раз на приеме в …ском посольстве?

— Да так, знаешь… Не хотелось из дому выходить.

— А как раз в тот день я слышал, что за границу едет какая-то культурная делегация.

— Что ты говоришь! И кто же едет?

И тема разговора круто меняется. Идет спор о враждующих литературных группировках. Тем временем низенький певец провозглашает тост в честь индийского искусства и его бескорыстных служителей…

Все заметнее для глаз общество разделяется на несколько островков. Самый главный из них образуют наиболее важные персоны, вокруг которых вьется целый рой менее значительных, мечтающих тоже причалить к заветному берегу почета и блеска…

Неожиданно мой взгляд падает на стоящего в углу Харбанса — у него вид человека, случайно попавшего в чужую компанию и теперь не знающего, как выбраться из нее. Отделившись от группы своих коллег — журналистов, я направляюсь к нему. Он замечает меня, на секунду оживляется, но тут же принимает прежний потерянный вид.

— Что ты тут делаешь — один, в углу? — спрашиваю я.

— Ха-ха! — иронически произносит он. — Как будто я сам это знаю. Впрочем, если хочешь, отвечу — жду Нилиму. Она ушла вон в ту великолепную дверь.

— Но разве это причина для того, чтобы угрюмо стоять в углу?

Он растерянно пожимает плечами.

— Я же не думал, что она пробудет там так долго. Пришла сюда по делу, а как знать — закончила его или нет? И сколько еще ее ждать? Ведь я сказал ей, что нам нужно поскорей вернуться домой. Ребенку пора спать.

— Разве Арун тоже с вами?

— Этого еще недоставало! Нет, она оставила его там… ну, рядом с нами, в соседнем доме. Ей хоть говори, хоть нет… И это родная мать! Всегда она думает только о себе.