Последняя фраза Харбанса особенно многозначительна, так как объясняет подчеркнутый интерес к нему со стороны политического секретаря: по роду своей работы Харбанс имеет доступ к закрытым историческим документам и, следовательно, может служить источником секретной информации.

Харбанс находит в себе силы отвергнуть соблазнительные посулы политического секретаря, но в романе показаны и те, кто ради денег готов пренебречь интересами родины. Такова, например, журналистка Сушама Шривастав, которая мнит себя интеллектуалкой, но при этом цинично отвергает возможность духовных запросов у человека и видит свое счастье исключительно в собственном материальном благополучии, созданном ею на деньги, полученные от зарубежного посольства. «Не могу даже представить себя, — говорит Харбанс, — рядом с редактором журнала „Калчер“, с Сушамой Шривастав и еще кое с кем из наших знакомых».

Заключительные сцены романа убеждают читателя в том, что в доме Харбанса и Нилимы наконец восторжествует согласие. Автор оставляет Нилиму мирно хлопочущей у домашнего очага и ожидающей пробуждения больного Харбанса. Оправившись после болезни, Харбанс, вероятно, сделает еще одну — на сей раз успешную — попытку вырваться из «темных закрытых комнат» и завершит начатый им роман. Его отказ поступиться своей совестью ради сомнительных материальных выгод, нежелание участвовать в махинациях, наносящих ущерб интересам собственной страны, убеждает в том, что от осознания происходящего вокруг него он перейдет к честному и активному вмешательству в жизнь, к принципиальной борьбе со всем, что препятствует независимому развитию Индии.

Последние страницы романа убеждают в том, что Мадхусудану предстоит длительная борьба за свои прогрессивные убеждения. Его очерк о делийской бедноте вызвал к нему настороженное отношение редактора газеты. Выслушав предложение Мадхусудана подготовить статью, разоблачающую финансирование индийских культурных учреждений из-за границы, редактор отвергает его, ссылаясь на определенную политическую направленность газеты, намекает на то, что кое-кому «наверху» не по вкусу политические убеждения Мадхусудана и это может отравиться на его служебном положении.

После разговора с редактором Мадхусудан едет навестить свою прежнюю квартирную хозяйку, простых людей Кассабпуры, которые, несомненно, помогут ему утвердиться в правильности избранного пути, вселят новые силы для борьбы с несправедливостью.

Мохан Ракеш оставил после себя много неосуществленных замыслов. Он работал до последних дней жизни. Буквально за несколько дней до смерти он выступил с инициативой создания международной организации работников театра стран Азии и Африки. Дело Мохана Ракеша успешно продолжают его собратья по перу — передовые писатели Индии, их книги — книги, написанные самим Моханом Ракешем.

ТЕМНЫЕ ЗАКРЫТЫЕ КОМНАТЫ

Предисловие

Для чего автору писать предисловие? Чтобы высказать свои взгляды? Тогда к чему было сочинять саму книгу?

Чтобы представить роман читателю? Ну, если речь только об этом, то поверьте, что и после долгого раздумья я не нашел для него сколько-нибудь удовлетворительного определения. В самом деле, что перед вами? Очерки жизни современного Дели? Рассказ о себе журналиста Мадхусудана? Повесть о Харбансе и Нилиме, об их семейной жизни, полной борьбы и мучительных противоречий?

«Где-то вдали мерцает „Гора света“»[1].

Может быть, это сказание о «Горе света»?

Признаться по совести, не знаю, что вам ответить. Прочтите роман и вынесите решение сами — возможно, оно и будет самым верным; если же и вас это затруднит, отложите книгу в сторону, как это сделал я, и пусть ломают голову другие.

Часть первая

Время не щадит человеческие лица, порой оно обходится с ними столь немилосердно, что не оставляет от прежнего и следа.

С грустью я думал об этом, когда после девятилетнего отсутствия снова приехал в Дели, — передо мной возник, казалось, совершенно новый, неведомый мне город. Я не узнавал людей, с которыми некогда был связан самыми тесными, дружескими узами. Впрочем, внешне они почти не изменились, но в их лицах явилось что-то незнакомое мне. И когда случалось нам теперь столкнуться лоб в лоб, мы норовили поживее разминуться друг с другом, обменявшись бесстрастными «Хелло!» — «Хелло!», и то почти беззвучно, едва шевельнув губами. Надо полагать, что и в моем лице произошли немалые перемены, ведь недаром же нам всем было одинаково трудно связать концы порвавшейся нити близости.

Разумеется, бывало и иначе. От некоторых старых друзей веяло прежней сердечностью, с ними я вновь легко находил общий язык. И все же, все же и тут нас разделяла какая-то незримая, но весьма ощутительная линия, которую при всем желании мы не могли переступить, хотя и протягивали через нее руки для дружеского пожатия. Что и как в нас переменилось, этого я понять до конца не мог, потому что попадались же мне и такие счастливцы, в чьей внешности не прибавилось нового ни на крупицу. Мои виски уже начали серебриться, а им будто все было нипочем — густые их кудри отливали той же непроглядной смолью, что и девять лет назад, так что поневоле думалось: а не употребляют ли эти красавцы какие-нибудь новейшие средства для окраски волос? Впрочем, тут же я отмечал про себя, что щеки у них по-прежнему румяны, голоса молоды, смех звонок, и мои подозрения сами собой рассеивались. Но… Но в какие-то моменты и эти, нимало не поддавшиеся времени лица вдруг тоже начинали казаться мне до удивления незнакомыми и даже чужими.

Когда же наконец — впервые за эти девять лет — я встретил Харбанса, мне даже сделалось как-то не по себе. Щеки его отвисли и при ходьбе сотрясались (меня больно кольнула мысль: неужели и я выгляжу таким дедом?), волосы сильно поредели и вызывали в памяти до тошноты примелькавшуюся рекламу «Сильвикрина»[2].

В эту минуту я только что выбрался возле Синдхия-хаус[3] из переполненного автобуса и, предвкушая удовольствие от освежающей чашки ароматного кофе, едва не бежал в ближайший бар. Вдруг кто-то у меня за спиной явственно произнес мое имя, и я замер от неожиданности. Обернулся и… вовсе оторопел. Передо мной стоял Харбанс. Вот уж кого не ожидал я встретить в Дели! Девять лет назад Харбанс уехал за границу, и все эти годы я находился в полной уверенности, что он, подобно другому моему приятелю, который отправился в Польшу и женился там на молодой вдове, навсегда остался на чужбине. Перед отъездом он с таким жаром уверял всех, что никогда не вернется!