Обряд бракосочетания проводил Белозар. К нему завернули лишь для этого, ну и Вольрада забрать. На дворе уже во всю хозяйничала зима, с ветрами, снегами и морозами. Следующая остановка была у четы Тура и Липени. Там отдохнули, понежились в тепле. Там Арина приняла на себя не только обязанности молодой жены, но и неожиданной матери ребенка, который может ходить, говорить и думать. Лиходеевская порода, приняла мачеху, не выказала неприятствия. Ведь хоть и мала, да не слепа, видела, что папка любит эту молодую женщину. А ревновать?… Пустое. Не по нынешней жизни.

Арина одевала не проснувшегося ребенка прямо на кровати, кутая Белославу в кожушок, обувая на шерстяной носок сапожки. Лиходеев на руках вынес из избы сонную дочь. Пройдя по снежку, слыша из-под ног мягкое похрустывание, уложил в розвальни, накрыл медвежей полостью. Даже глаза не открыла, сладко спала. На улице еще темно. Ощутив свежий морозный воздух, приятно защекотавший нос, молодые улыбнулись друг другу. Вольрад напялив на руки варьги, разобрал поводья впряженной в сани пары, уселся на передок, запахнув безразмерный тулуп, был готов тронуть с места, ожидая когда усядется молодая боярыня. На темно-сиреневом небе, месяц призрачным светом окидывал окрестности, туманная дымка заволокла золото серпа. Легкое дуновение ветра, сорвало с бархатной снежной каймы, прильнувший к ветвям деревьев снег, бросило пушистые хлопья в провожатых. Егор обернулся.

– Вот и все! Пора прощаться. Спасибо за приют и ласку, за то, что дочь сохранили и в здравии вернули.

– Да чего уж там, боярин…

Подошел, обнял сначала Тура, а затем и смутившуюся Липеню. Достав из-под кожуха кожаный кошель, всунул в заскорузлую, крепкую руку здоровенному северянину.

– Зачем?

– За надом! Пригодятся монеты. Все, прощайте! Будем живы, еще увидимся, Тур!

Лихой воспользовавшись стременем, по зимней поре слегка неуклюже взобрался в седло, тронул поводья. Арина кивком головы простилась с хозяевами лесного угодья.

– Прощай, боярыня. Счастья вам и легкой дороги! – пожелала Липеня.

– Но, пошли! – стегнул лошадей по крупам Вольрад, заставив двинуть сани и везти их за ушедшим вперед Лихим.

До реки от заимки было недалече и сугробы намело небольшие, да и Тур еще вчера ввечеру прочистил проезд. Тишина в лесу, только слегка поскрипывает промерзлое дерево розвальней. С неба сыплется снег. Снежинки кружась в воздухе, медленно опускаются на землю, сливаются с нежным белым ковром. На губах Егора невольно проявилась улыбка. С тех пор, как он решил для себя, что не отступит, не предаст себя, хорошего дядьку Ве-леса, да и просто людей старой веры, родной веры, на душе стало радостно и спокойно. До Переяславля дней за восемь доберутся

Давно ехали по зимнику на реке. Вот и солнце всходит. Зимнее утро необычайно красиво. Деревья покрыты инеем. Словно заколдованные, они стоят в серебре. С вышедшим солнцем на голубом небосводе, ветви кажутся усыпанными миллионами разноцветных бриллиантов, которые так и искрятся. Мороз крепчает. А места-то знакомые, не раз хоженые.

– Лихой! Нам в левый приток воротить нужно! – подал голос с саней Вольрад.

– Знаю!

Приняли левее. Версты через четыре, зоркий взгляд Лиходеева напоролся на темное пятно на высоком берегу. Точно человек и не один.

– Вольрад, к пологому берегу ближе держимся. По-моему за нами наблюдают.

В самих санях забеспокоилась не только Арина, но и Белослава. На короткую жизнь малявки выпало столько негатива, что казалось она готова ко всему.

– К берегу! – закричал Лихой.

Десятка два всадников за лукоморьем перегородили зимник и в седлах дожидались добычу. Все в броне под мехом тулупов, с оружием в руках. Круглые щиты прикрывают до половины корпуса. Вятичи. Пар из ноздрей лошадей, указывает, что заняли позицию недавно. Выследили. Бужан постарался. Сразу растворилось волшебство и буйство красок природы. В воздухе «запахло» тревогой.

– К берегу!

Тати увидав, что добыча трепыхаясь, не собирается сдаваться на милость превосходящего по силе и количеству людей противнику, стронулись с места, понукая коней. Лихой соскочив с лошади, подхватил на руки дочь.

– Арина, скорей! Вольрад, крайним пойдешь. Щит не забудь, на спину приторочь! В лес!

Проваливаясь ногами в глубокий рыхлый снег, оставляя за собой пропаханную тропу, Лиходеев быстрым маршем торил тропу, стараясь не думать о том, что ждет их, если тати догонят. Стояла задача оторваться от хвоста и выжить в зимнем лесу. Просто бежали, тяжело дыша. Каково Арине? Оглянулся. Молодец девочка! Раскраснелась, вспотела, но дышит нормально, не задыхается. Тулуп сбросила, оставив легкую шубейку. Ничего, сейчас главное скорость, а там посмотрим…

Сам лес был густым, и Егору часто приходилось преодолевать бурелом, ну а ко всему прочему прибавлялись овраги и подъемы на возвышения, и все это по глубокому снегу. Кое-где, на снежной целине встречались следы животных. Следуя строго в одном направлении, перпендикулярно пересек следы, оставленные часа три назад волчьей стаей. Встал на след, все-таки полегче тропить тропу, а не по целине выдыхаться. Видно, даже для волков снег настолько глубокий, что звери проделали в нем траншею. Егор хоть и подустал, вымотался, и потом пропитался, но держался на уровне. Зато мороз ощущался лишь слегка. Если он остановится, горячий пот покроет тело холодом влаги, мороз войдет в поры кожи. Хренушки вам! Не дождетесь! Короткий привал. Отдышаться!

– Как ты, любимая?

– Все хорошо, Егорушка!

Арина приобняв их с Белославой, холодными губами прикоснулась к потной щеке Лихого.

– Как там, Вольрад? – спросил подошедшего товарища.

– Плотно на хвост присели. Но видно, что городские. Будь Прозор со своими, уже б догнали. Это не тати, Лихой!

– Ясное дело. Бужан с карабами нарисовался. Не городские они.

– Давай я впереди пойду.

– Нет. Двинули!

Двинулся дальше. Пушистые, первозданно чистые, лежат под деревьями сугробы. На зелени исполинов повисли белые шапки снега, ветви опустились под их тяжестью. Молодые деревца, изредка попадавшиеся то тут, то там, по направлению движения, стволами согнулись под тяжестью белого кружева налипшего инея и снега на них. Протиснулся между кустарником и старой елью, чуть задел лесную красотку, и с ее высокой вершины, и ему, и ребенку, и Арине, на голову и плечи сорвалась огромная белая шапка, рассыпаясь серебристой легкой пылью, погребла в снежном мареве.

– Тьфу т-ты, нелегкая!

С трудом продравшись через заросли, выбрались на свободное пространство, каким-то чудом неширокой полосой растянувшееся в обе стороны от него. А по сторонам этого пространства, вздымались непролазные стены леса.

Дорога!

Дорога, засыпанная снегом, сугробы на которой были никак не меньше чем в лесу. Дорога, по которой никто не ходит и не ездит.

– Что? – тяжело дыша, спросила Арина.

В раздумье стоял посредине нехоженого, заметенного снегом тракта. В голове промелькнуло воспоминание, оформившееся в решение задачи. Почему бы и нет?

– Все хорошо, родная! Нам туда!

Загребая рыхлый снег, поглядывая на призрачное зимнее солнце, Лихой торя ногами сугробы, посеменил в выбранную сторону.

Дорога, делая поворот, вильнула за угол. Примерно здесь! Снова нырнул в лес. За ним последовала Арина. Вольрад подотстав, двигаясь, оглядывался назад. Бежал приготовив лук и стрелу. У нырка с дороги, приостановившись, пустил стрелу в появившегося первым чужого воина.

Снова бега. Дышал запаленным конем. Казавшаяся ранее невесомой Белослава, оттянула руки, как-то даже прибавила в весе.

– Куда мы? Егор?

– Скоро!

Снежный покров, как одеялом накрыл пространство. Ноги запнулись и Лиходеев вместе с ребенком, прижатым к груди, упал поднимая холодную пелену.

– Что это?

Услышал над собой возглас вопроса Арины. Лежа на снежной перине, отжался на руках, ощущая ладонями холод снежных колючек. Повернув шею, оглянулся за свое плечо, щурясь от залепивших глаза и нос снежных пробок. Перед очами предстала пресловутая мембрана, серо-стальным, зеркальным отливом, водной зыбью морщилась меж скрюченных деревьев. Тяжело поднялся. Из снега выгреб дочь, не обращая внимание на недовольство. На ум пришла запоздалая мысль: «Все-таки достал византийский ублюдок! Или кто там он есть на самом деле. Не дал помочь Владимиру встать у руля объединенного государства с людьми разной веры. Выдавил таки, засранец! Но делать нечего, не умирать же здесь всем коллективом!».