Хлопотный день остался в прошлом. Казалось, лишь на миг прикрыл веки, а перед взором, прямо в пелене дождя, едва освещенная светом костра встала знакомая фигура. Только почему Лихой один? Не получилось?

– Наконец-то! – Поднялся на ноги, сделал шаг навстречу, с желанием обнять побратима, и вместе с тем прояснить мучивший вопрос. – Где княгиня с сыном? Почему сам?

– Не сам!

Лицо Лихого какое-то блеклое и не выразительное. Никогда такого выражения эмоций у того Вольрад припомнить не мог, поэтому и отступил назад, ближе к костру и шалашу. Только теперь пришло понимание, что оберег под одеждой прожигает угольком грудь. Нежить!

– Хе-хе!

Из пелены проявился старик. Даже в темени, его лицо напоминало печеное яблоко, а улыбка оскал. Капли дождя стекали по морщинам. За его спиной отчетливо виднелись трое вооруженных разномастным оружием людин.

– Хе-хе!

Нет, не людин. Скорее умертвий. Вольрад не зря учился у волхва, понял. Нежить. Возвращенцы. Драуги. Оживленные мертвецы, эти не разлагаются, и скорость реакции у них, как у живого человека. Они послушные оживившему их колдуну. На Руси их еще заложеными покойниками называют. Отщепенцы от родов и племен, умершие дурной смертью. Убитые, спившиеся, повесившиеся или утопленники, а еще предавшие род. Родная земля не приняла, вот колдун на перекрестках и подобрал. Совершенно неподвижные глаза, будто у слепцов, студенистыми белками без зрачков, пялились в пустоту.

Рука потянулась к поясу. Вольрад ладонью провел по сплетенным из кожи и серебряной проволоки наузам. Произносить заговоры и заклинания в экстренных случаях, когда время было на вес золота, полнейший абсурд, вот по совету Лихого он и сплел их положив за основу наиболее нужную волшбу. Нащупал пригодный к ситуации.

– Ты у Ратши в ближниках ходил.

– Ну, ходил. Хе-хе!

– Потом его предал и убил.

– Невозможно предать того, кому не был другом. Кудеяра ожидаешь?

– Пошел ты…

– Ну-ну! Безымень его и без тебя отыщет.

– Может и отыщет. Гляжу, умертвия все соки выпили. Ты сам уже на упыря стал похож.

– Однако, тебе первому выпало сей мир покидать. Эти, как ты говоришь умертвия, при жизни были неплохими бойцами у северян.

Посчитав, что дальнейший разговор излишен, колдун мотнул головой.

– Убить его!

Вольрад валя шалаш, задом отскочил к деревьям. Драуги, не упыри. Те движутся очень медленно, их окостеневшие мышцы не слишком разгибаются. Эти же бегают с той же скоростью, что и при жизни. К тому же они намного сильнее среднего человека, не чувствуют боли, владеют оружием, могут объединяться в группы и действовать сообща. Своих жертв не едят, кровь не пьют, только убивают, ибо всё живое ненавистно этой нежити.

Сообща бросились на Вольрада. Тот, уловив момент нападения, сорвав с пояса науз, бросил перед собой, выкрикнул:

– Гой!

Нежить с разбега вскочила в полосу действия заклинания и застряла в невидимой глазу киселеобразной массе уплотнившегося воздуха. Движения драугов замедлились, успел подхватить щит приставленный к дереву и оголить из ножен клинок.

Колдун, даром что своим видом походил на древнего, немощного старца, несплоховал. Достал из своего арсенала колдовство, нейтрализовавшее Вольрадов наговор. Освобожденные от пут мертвецы хоть и набросились скопом, но действовали с умением владеть мечом, топором и палицей. Мысли из головы отступили прочь. Некогда было думать. Отмахивался мечом, мечась из стороны в сторону среди стволов деревьев и колючего кустарника, часто подставляя под удары круг щита. Темнота скорее всего мешала только ему, но мокрая трава скидок никому не давала. Уже не раз драуги оскальзываясь, подставлялись под лезвие клинка. Одному из них смог по локоть оттяпать руку, другому подрубить выставленную вперед нижнюю конечность. Нежить, не ощущая боли, лишь усилила темп ударов, мочаля щит и напирая нахрапом.

– Бум-бум-бум! – нарушая тишину, разносились по округе звуки планомерной долбежки.

Кровь смешиваясь с каплями дождя, стекала с волос на голове, заливала глаза, мешая и без того полноценно воспринимать ночные силуэты. Он сам не чувствовал боль, хоть и знал что раны есть. Рука, которой удерживал щит онемела и плохо слушалась. Отсушили долбежкой, засранцы! Сам щит стал проломлен и непомерно тяжел.

Вольрад выдыхался, при очередном финте или отступе, оступался ногами. Уже понимал, что этот бой для него последний. Кость ноги ожгло огнем, заставив брякнуться на колени. Успел поднять над головой круг щита, и вложив всю силу в замах, словно косарь на сенокосе, махнул клинком нарушая целостность нижних конечностей драуга. В последнюю минуту жизни, обратным махом смахнул падающему мертвецу голову.

«Хоть одного…», – мелькнула мысль.

Освободившаяся от потери меча рука, на вбитом рефлексе сорвала поясной науз, роняя его в траву при очередном ударе по щиту.

– Гой! – пролепетали губы.

Из-под отброшенного в сторону щита, высвободившейся пружиной выпрыгнул оборонявшийся на последнем издохе Вольрад, и что есть сил, припустил в сторону реки. Двое относительно уцелевших умертвия, без лишних телодвижений бросились следом. Вольрад из последних сил подлез под нижние лапы молодой елки и затих закусив губу, наблюдал за тем, как драуги кромсали мертвое тело наколдованного двойника.

– Хватит! – раздался над головой у самой ели, приказ старика. – Сдох уже.

Лежал, боясь дышать. Совсем рядом копошилось безголовое тело мертвяка с отрубленными ногами. Колдун палкой, которую использовал как посох, ворохнул отрубленную голову драуга, посетовал:

– Э-хе-хе! При жизни ты был куда как проворней, Вешняк! Нда.

Повернув голову, позвал: – Безымень!

– Я здесь, хозяин!

Подавший голос, стоял столбом у догоравшего костра. Казалось, происходящее его совсем не тревожит.

– Чувствуешь ли Веденю?

– Да.

– Живой он там?

– Да.

– Веди к нему.

Дождь прекратился, будто выплакал все свои ночные слезы. Давно стихли звуки ушедших в ночь колдуна с мертвяками. Потух костер. Вольрад лежал там, куда смог спрятаться во время боя. Лежал и наслаждался ночным воздухом, болью в ранах, даже сыростью и холодом. Он жив, а это сейчас главное. Нарушая ночную тишину, заржала одна из лошадей, стреноженных у поляны…

Любава, сколько себя помнила, ведала тайным знанием, имела врожденный дар древней мудрости, которую передала ей еще в детстве ее бабка. У нее был дар к ясновидению, могла общаться с душами, которые уже ушли за кромку. Черноризные греки после крещения славян, приложили немало сил отворотить от ведунов и ведуний народ, кнутом и пряником загоняли всех в новые храмы. Славяне крестились на иконы, ставили свечи перед ликами святых, слушали проповеди на непонятном для них языке, а с просьбами шли к чурам родовых богов, за толкованием своих проблем обращались к духовицам. Нет, люди верили в нового бога, но и старых не хотели отпускать.

Княгиня задолго до событий знала о том что произойдет, пыталась направить мужа на иной путь, заручиться поддержкой дружественных князей, но богини Доля и Недоля, рассудили по своему. Убийство князя Ростовского, нарушило равновесие бытия. После гибели мужа, княгиня не замкнулась в себе, ведала, что жизнь в Яви, всего лишь переход души в более высокий чертог. Тем более, что на руках у женщины был малолетний сын, и он являл собой продолжение рода правителей Курских. Предшествующий побегу сон, в котором белый волк загрыз пардуса и увел с собой ее и сына в темноту ночи, поведал ей о скором освобождении. Вот к приходу Лихого, она и сын, были готовы к дороге.

Домовой провел всех троих мимо охраны. Судя по тому, что тревогу не подняли, в трапезную к мертвому князю не заходили. Спустившись в цоколь дворца, нежить остановился, смущаясь и оправдываясь сказал, больше обращаясь к княгине:

– Прости, хозяйка! Дальше мне ходу нет. Дальше сами.

– Ничего, дальше Лихой поведет.

Егор кивнул. Домовой словно ждал этого кивка, будто растаял в воздухе, оставив беглецов самих. И на том спасибо. Приторочив за спину мешок с факелами, поправив лямку, Лиходеев при свете огня окинул взглядом подопечных. Любава у стены, держа руку молчаливого пацана, с полным спокойствием на лице, ожидала, что воспоследует от провожатого.