Уже позже Маркус не раз думал, что очень правильно тогда понял ситуацию: всё оказалось именно так плохо. Он крутился, стараясь хотя бы частично перераспределить некоторые проекты между ребятами, но количество работы росло, словно снежный ком. Маркус не замечал, что ел: быстро набивал желудок, пока пялился в монитор, только изредка позволяя себе сходить на обед в маленький ресторан поблизости и полчаса посидеть в тишине. Сон дольше трёх-четырёх часов стал воспоминанием, как и утренняя дрочка в душе: стоя под тёплыми, приятно массирующими кожу струями, Маркус продолжал спать, окончательно просыпаясь лишь с нажатием кнопки на системном блоке. Ни о каких встречах и необременительных разговорах с друзьями даже речи не шло, не говоря уже о тренировках. Вся его жизнь сейчас крутилась вокруг клиентов, техзаданий, эскизов, материалов.

И тем ценнее были для него нечастые встречи с Ханнесом. Маркус больше не выступал их инициатором, однако с удовольствием подрывался, пусть ненадолго, но забывая обо всём, отдаваясь во власть ощущений и непонятных холодных эмоций. Потом он снова возвращался к работе — дома или в офисе, — но, благодаря этой передышке, будто видел всё новыми глазами и легче переносил своё испытание на прочность.

Питер с Саскией искали замену Рольфу, однако, как Маркус и подозревал, найти специалиста такого уровня было не так просто. Просто удивительно, как громко все соискатели ноют, что работу в Германии сложно найти. Где они, все эти золотые соискатели?

Как-то в пятницу, ближе к концу июня, Маркус понял, что почти полтора месяца работы без выходных и почти без сна сделали своё дело: пришло время остановиться — хотя бы выспаться, если не взять полдня выходного. Ночь медленно заявляла свои права: на пока ещё нежно-голубом, почти как в полдень, небе облака уже начали приобретать тот особый золотистый цвет, появляющийся во время заката. Солнце зависло у самого горизонта, слепя водителей, мелькая между деревьями, создавая ещё не сумрак, но то неприятное вечернее освещение, при котором фары включать вроде бы рано, но резкий контраст ярких пятен и длинных тонких теней на дороге заставляет щуриться, напрягая глаза. Когда завибрировал телефон, Маркус понял, что уже давно не работает, а просто смотрит в окно, со всех сторон обдумывая бредовую, в общем-то, мысль о том, как хорошо возвращаться домой позже: не приходится ездить на закате. Бросив взгляд на экран мобильника, Маркус едва заметно улыбнулся и принял звонок. В самый раз: сейчас он встретится с Ханнесом, сбросит напряжение, а потом поедет домой и проспит четырнадцать часов кряду.

***

Когда Ханнес вышел из него, Маркус остался лежать на столе, чувствуя под щекой гладкое прохладное дерево и понимая, что так сейчас и уснёт: со спущенными штанами, стоя раком.

— Эй, ты там как? — спросил Ханнес. Он уже вернулся, и Маркус почувствовал тёплое влажное прикосновение между ягодиц.

— Ау. — Маркус закряхтел, нехотя поднялся и, отобрав у Ханнеса полотенце, обтёр себя, после чего заглянул под стол, собрав с пола сперму.

— Ты ужасно выглядишь. Еле на ногах стоишь, — заметил Ханнес. — Пошли, хоть кофе попьёшь.

Маркус равнодушно бросил полотенце на пол и вразвалочку поплёлся на кухню. Взгромоздившись на один из барных стульев, стоящих у кухонного острова, Маркус поморщился и, перед тем как удобно подпереть голову ладонью, недовольно пробормотал:

— Поаккуратнее нельзя было? Что на тебя сегодня нашло?

— Прости. — Ханнес поставил чашку на подставку кофеварки и признался, всё так же стоя спиной к Маркусу: — Олаф съезжается с этим своим Ларсом. — Он выбрал что-то на панели, и разговаривать стало невозможно из-за шума перемалываемых зёрен.

Мягкий свет подсвечивал остров и рабочую поверхность кухни, уютно разгоняя вечерний полумрак, медленно превращающийся в темноту; из приоткрытого окна едва заметно тянуло свежим воздухом; ветки какого-то куста неспешно покачивались, елозя по стеклу. Маркус всё так же любовался задницей Ханнеса, расслабленно растёкшись по столешнице, и даже не заметил, как закрыл глаза. Просто вдруг с очередным вдохом втянул терпкий аромат кофе, а из незаметно завладевшей им дрёмы его вырвал негромкий голос Ханнеса:

— Слушай, ну куда тебе ехать? В таком состоянии нельзя за руль — только такси. Или ну его, этот кофе: оставайся, выспишься нормально.

Если честно, Маркус понятия не имел, предлагает ли Ханнес это из вежливости или и правда не против. И слишком устал, чтобы разбираться. Он сидел, чувствуя, как слипаются глаза, и думал, как было бы здорово вот прямо сейчас отправиться в душ, а уже через десять минут растянуться на кровати, вместо того чтобы ехать через весь город к себе и там наверняка опять вспомнить о работе… Маркус тряхнул головой, чтобы немного взбодриться, посмотрел на Ханнеса и почесал заросшую щёку:

— Прости, но я соглашусь. Угостишь полотенцем?

Когда он вышел из душа, увидел, как Ханнес выглянул из комнаты в конце коридора и позвал:

— Сюда.

В спальне горела только настольная лампа, покрывало уже валялось на полу, а большая двуспальная кровать манила и соблазняла. Маркус снял полотенце с бёдер, уронил куда-то одежду и упал прямо поверх одеяла, зарывшись лицом в подушку. Засыпая, он почувствовал шлепок на ягодице, но даже не промычал в ответ.

Разбудили Маркуса влажные поцелуи в шею и чужой стояк, весьма волнительно прижимающийся к пояснице. Э, нет — задница после вчерашнего ещё заметно ныла. Маркус перевернулся и прижал Ханнеса к кровати, проведя носом по оказавшейся перед лицом ключице. От неё едва уловимо пахло бальзамом-ополаскивателем для белья и — очень приятно — самим Ханнесом. Тот шире развёл ноги, и Маркус сел, чтобы медленно провести ладонью от его шеи до поджавшихся яичек, сосредоточившись на тёплом покалывающем ощущении только-только начинающих отрастать волосков под пальцами. Ханнес вообще всегда очень тщательно следил за собой, в отличие от некоторых: проэпилированные торс и пах были для него нормой. Маркусу особенно нравилась его кожа в первые дни после салона: гладкая и мягкая, какой, казалось бы, было бы уместнее обладать женщине, чем мужчине. В сумерках зарождающегося рассвета тело Ханнеса выделялось светлым пятном на фоне тёмной простыни. Эротично. Маркус дёрнул уголком губ в намёке на улыбку: надо же, утренний секс с ленивыми предварительными ласками. Какая экзотика.

Он сжал член Ханнеса и снова наклонился вперёд, чтобы проследить языком путь бьющейся жилки на непривычно колючей шее. Прохладный воздух, опускающийся на них из приоткрытого окна, заставлял кожу покрываться мурашками, делая прикосновения почти болезненными. Стоило Маркусу едва ощутимо усилить хватку на члене, немного вывернув запястье, как Ханнес прерывисто вдохнул и потянулся к тумбочке. Маркус его опередил: немного приподнявшись, выдвинул верхний ящик, чтобы увидеть тюбик смазки и несколько квадратиков презервативов.

Это был неспешный, чувственный секс. Кто-то назвал бы его скучным, но только не Маркус. Оказывается, за эти полгода он уже пресытился расчётливой, эгоистичной похотью и сейчас искренне наслаждался почти забытыми ощущениями. Впервые они были вдвоём в постели. Ни Питеру, ни Олафу не осталось здесь места.

Когда он проснулся в следующий раз, Ханнес, очевидно, уже давно встал, а спальню заливал яркий свет. Тёмный низкий комод под окном, пара кожаных кресел с круглым столиком между ними, какой-то пейзаж на стене, пушистый ковёр на полу. Уютно, даже несмотря на не самое удачное сочетание цветов — профессиональный дизайнер тут явно и рядом не стоял. Маркус потянулся и, зевнув, начал выбираться из кровати. Вчерашнее бельё надевать не хотелось, поэтому он натянул джинсы прямо на голое тело и направился в ванную, почёсывая заросший подбородок. Из зеркала на него смотрел он, но не он. За полтора месяца Маркус, кажется, прибавил пару лет: под глазами залегли тени, не исчезнувшие даже после многих часов сна; щёки ввалились, что не скрывала начинающаяся борода — щетиной это уже нельзя было назвать. За всё время возникшего аврала Маркус ни разу не взялся за бритву, и теперь ему оставалось только морщиться: большое седое пятно во всю правую щёку делало его каким-то плешивым.