— Я не понимаю, при чем тут волк, — сказала Долорес, пожимая руку Лэнга — не из кокетстба, как он решил, а из желания показать, что понимает шутку.

— Мы так называем своего рода донжуанов, — пояснил Иллимен. Долорес улыбнулась Лэнгу и спросила:

— Verdad?[3]

— Он хочет сказать, что я буду жить столько, сколько волк, — неудачно поправил тот Клема. Долорес удивленно взглянула на него и переспросила:

— Perdón?[4]

Лэнг не успел ответить, потому что машину снова остановил солдат, заявивший, что дальше ехать нельзя, так как Тортоса захвачена фашистами. Однако другой солдат сомневался в этом. Иллимен яростно заспорил с обоими и начал совать им документы, подписанные командиром 35-й дивизии генералом Вальтером, пропуск от штаба интернациональных бригад, удостоверение газеты «Нью-Йорк тайме» и все остальное, что у него было в карманах, включая копию товарного чека из магазина «Сулка» на Пятой авеню в Нью-Йорке.

Он бранился и кричал, что ему плевать, если в Тортосе находится даже скотина Франко, что у него, — Клема, важные дела на фронте, что он сопровождает известного американского драматурга Фрэнсиса Ксавьера Лэнга и синьориту Долорес Альбареду Муньос из бюро иностранной прессы республики.

Покорно просмотрев все документы Клема, солдаты возвратили их ему, пожав плечами. Иллимен завел машину, и она, как горный козел, ринулась вперед. Рывок был такой сильный, что Лэнга и Долорес прижало друг к другу. Он воспользовался этим и обнял ее одной рукой. Долорес не возражала. С каждой минутой присутствие Иллимена все больше раздражало Лэнга.

Повернувшись к Долорес, которая посмотрела на него своими огромными черными глазами, он серьезно спросил:

— Вы знаете, как называют Иллимена ребята из батальона имени Линкольна?

Долорес отрицательно покачала головой.

— Нечестно! Запрещенный удар! — крикнул Клем, на большой скорости огибая вереницу повозок с беженцами и яростно сигналя. «Клем — еще более сумасшедший шофер, чем испанцы», — подумал Лэнг.

— Они называют его самым запасливым солдатом в Испании, — сказал он вслух и объяснил Долорес, что в карманах гимнастерки Клем постоянно носит два письма: в левом кармане письмо от Негрина, а в правом от Рузвельта. Если Клема захватят фашисты, он проглотит письмо Негрина и предъявит письмо Рузвельта, а если его будут допрашивать республиканцы, он покажет письмо Негрина.

— Ладно, ладно, — проворчал Иллимен. — На этот раз по очкам победил ты.

Лэнг между тем старательно перечислял все предметы, которые Иллимен возил с собой по Испании. Ни у кого из республиканцев, включая и офицеров, не было такого оснащения. На шее у Клема висел огромный цейссовский бинокль, а сбоку болтался американский военный планшет с настоящей военной картой. При нем всегда был компас, и он утверждал, что умеет пользоваться им. В заднем кармане брюк Иллимен таскал массивную серебряную фляжку, в которую входила полная бутылка ирландского виски — по его словам, единственного стоящего напитка. Он носил высокие шнурованные ботинки и имел даже бойскаутский ножик и непромокаемую спичечницу. На левом запястье у Иллимена красовался дорогой хронометр, с помощью которого он определял расстояние до огневых позиций противника, засекая разницу во времени между орудийной вспышкой и звуком выстрела.

— Может, хочешь глоток виски? — спросил Иллимен, замедляя ход перед воронкой на дороге. Не дожидаясь ответа, он принялся размышлять вслух.

— Дорогу они исковеркали основательно, — пробормотал он и свернул было в неглубокий кювет, чтобы объехать воронку. Но вдруг остановил машину, посмотрел вперед и повернулся к своим пассажирам. В низких лучах весеннего солнца его борода казалась огненнорыжей.

— А ты знаешь, — заметил он, — мы сделали ошибку, привезя сюда Долорес.

— Ты сам предложил это, — ответил Лэнг.

— Долорес раздобыла машину, — заявил Иллимен, — и, вполне естественно, имела право поехать. К тому же она сама выразила желание отправиться с нами.

— Но мы же не знали, какой будет эта поездка.

— Опять неверно, — возразил Иллимен. — Мы прекрасно понимали, что обстановка совершенно неясна. Мне совсем не нравится, что на дороге так спокойно… Кстати, почему ты так настаивал, чтобы Долорес поехала с нами? На всякий случай?

— Bastante[5],— тихо проговорила Долорес. Она понимала английский язык и изъяснялась на нем без акцента, но сейчас ей хотелось говорить по-испански.

— Guapa[6],— обратился к ней Иллимен. — Слово за вами. Едем дальше или возвращаемся?

— Почему она должна решать? — рассердившись, крикнул Лэнг. — Разве ты не закаленный, волевой человек, охотник за крупной дичью? — Он почувствовал, что его охватывает страх, но тут же устыдился своей трусости и добавил: — Тебе страшно?

— Конечно, — ответил Клем. — Лишь немного меньше, чем тебе. Но мой папаша в Миннесоте любил говорить: «Клем, дружище, если ты начал какое-то дело, то доводи его до конца».

В этот момент они услышали гул моторов, а затем увидели приближающиеся самолеты. Иллимен с поразительным для его роста и двухсотшестидесятифунтового веса проворством первым выскочил из автомобиля.

— Ложись, — крикнул он по-испански, бросаясь в кювет. — Самолеты!

Как только Лэнг и Долорес оказались в канаве рядом с ним, он поднялся на ноги и, вынув из футляра бинокль, стал тщательно рассматривать самолеты.

— Да ложись же ты! — закричал Лэнг, но Иллимен словно и не слышал. Больше того, чтобы лучше видеть, он даже вышел на дорогу.

— «Юнкерсы», «фоккеры» и сверху несколько «мессершмиттов» для прикрытия, — сообщил он. Затем Клем присел на корточки, вытащил карту и расстелил ее прямо на дороге.

— Полезай в кювет, болван! — снова закричал Лэнг. Но Иллимен, взглянув на него с кротким упреком, словно на ребенка, сказал:

— Драматурги их не интересуют. Здесь, в Черте, есть мост, не говоря уже о шоссе в Кастельон-де-ла-Плана.

С некоторым трудом — мешал ветер — Клем свернул карту, спрятал ее в планшет я, повернувшись к Долорес, спросил:

— Едем дальше, guapa?

Взглянув на улыбнувшегося Лэнга, Долорес повернулась к Клему и ответила: «Конечно». Тот хлопнул себя по бедру.

— Вот это женщина! — воскликнул он и, притворно пожирая ее своими светло-голубыми глазами, тихо добавил: — Женщина, вроде вас, пригодилась бы мне — вся, целиком!

— Да перестань ты! — сердито оборвал его Лэнг.

Клем расхохотался и сел в машину.

— Второй раунд, — объявил он. — Претендент вышел из своего угла и сделал финт, целясь в пояс, но чемпион…

— Я же сказал, замолчи! — заорал Лэнг, и Клем с деланым испугом вытаращил на него глаза.

— Si, señor![7] — сказал он, прикоснувшись к пилотке, и нажал стартер…

Тортоса представляла собой груду развалин, над которыми стлался дым — след очередного налета бомбардировщиков. Однако по мосту через Эбро на небольшой скорости пока еще можно было проехать. Кое-как они перебрались на другой берег и свернули на север. Здесь ничто не напоминало о противнике, и сержант-регулировщик из американского батальона интернациональной бригады сказал им, что не располагает точными сведениями, где находятся фашисты.

— А ты-то что здесь делаешь? — спросил Клем. — Я думал, ребята, что вы где-нибудь около Батей.

— Регулирую движение, — ответил сержант, южноамериканский акцент которого странно звучал в таком месте и в такое время. — Нам бы следовало находиться в Гандесе, но, по сведениям солдатского телеграфа, бригада разгромлена. Если вам нужен штаб, то, возможно, вы найдете его около Мора ла Нуэва, а может быть, и вообще не найдете.

Перед тем как отправиться дальше, Иллимен бросил сержанту пачку сигарет «Лаки Страйк». Сам он не курил, но в рюкзаке, хранившемся в багажнике машины, всегда возил порядочный запас сигарет и шоколада.