«Большой зимы строительный каркас…»
Большой зимы строительный каркас.
Как церковь, блещет башен арматура.
И плотный снег лежит, слегка лучась…
Что Марианна делает сейчас?
Она ведь не абстрактная фигура.
Когда она по улице идет,
К ней, точно хлопья, взгляды прилипают.
Я понимаю их косой полет
И как летят они, как отлетают.
Она неслышно вышла за порог,
На белый мох вступает под ветвями.
Летит как вздох от губ ее парок.
Я не могу поймать его губами.
Куда идет она?
Не все ль равно…
Она идет по свету — вот в чем дело!
На дерево взглянула — и оно
Уже не выглядит осиротело.
Сквозь чад, сквозь городское бытие
Ее ведет поющая тропинка.
И бриллиантик в перстне у нее,
Как на ветру застывшая слезинка.
Вдруг останавливается. Глядит:
Висят сосульки трубами органа.
И, улыбнувшись мельком, вновь спешит.
А здесь каркасы, тонкие на вид.
Сквозь арматуру
даль полей летит…
Куда идет сегодня Марианна?
«Мне не может никто и не должен помочь…»
Мне не может никто и не должен помочь,
Это ты понимаешь сама
Это ранняя рань, это поздняя ночь,
Потому что — декабрь и зима.
Это скрип одиноких шагов в темноте.
Это снег потянулся на свет.
Это мысль о тебе на случайном листе
Оставляет нечаянный след.
А была у тебя очень белая прядь,
Потому что был холод не скуп.
Но она, потеплев, стала прежней опять
От моих прикоснувшихся губ.
Ты шагнула в квадратную бездну ворот.
Все слова унеслись за тобой.
И не смог обратиться я в тающий лед,
В серый сумрак и снег голубой.
Я забыл, что слова, те, что могут помочь, —
Наивысшая грань немоты.
Это ранняя рань, это поздняя ночь,
Это улицы, это не ты.
Это гром, но и тишь, это снег, но и мгла.
Это мука стиха моего.
Я хочу, чтобы ты в это время спала
И не знала о том ничего.
«Теперь, когда уже не повторить…»
Теперь, когда уже не повторить,
Что повторялось многократно, —
Лишь те слова осталось говорить,
Которых не возьмешь обратно.
И лишь с самим собой наедине,
Бывает, взмолишься беззвучно:
Остановись.
Забудь.
Вернись ко мне.
Мы начинали неразлучно.
Разлука
Боже мой, разве
Это разлука?
На расстоянии улицы,
На расстоянии площади,
На расстоянии нескольких
Тысяч шагов.
Боже мой, разве
Это разлука?
Это же праздник,
Дивная мука
На расстоянии улицы,
На расстоянии площади,
На расстоянии нескольких
Тысяч шагов…
Можно молчать — ни слова,
Можно гадать и ждать,
Но постоянно знать,
Что от живой до живого
Все же рукой подать.
Фрагмент
Когда по белой ленте тротуара
Ты каблучком и узкою подошвой
Отстукиваешь точки и тире
И, торопясь исчезнуть за углом,
Мне оставляешь — взгляду, задыханью —
Письмо следов, чернеющих на белом,
Такую городскую телеграмму,
Какой никто еще не получал,
Слетают галки на твои следы,
отпугивая робкую голубку…
Я тротуар сворачиваю в трубку
И уношу окрестные следы.
На них кудрявится рассветный иней.
Я нахожу далекую скамью,
где яблони подобьем райских скиний
Покоят душу детскую мою.
Там разворачиваю, расстилаю
Похищенный глазами тротуар…
Читая, понимаю: ты не знаешь,
Как быть со мной, когда растает снег…
Когда ты, появляясь, исчезаешь,
Мне кажется, что ты не человек.
А больше и загадочней… Под веком
Снежинки расползается пятно.
Молю, мечта моя, будь человеком,
Пришли мне настоящее письмо.
«Ты плачешь в зимней темени…»
М. Роговской
Ты плачешь в зимней темени,
Что годы жизнь уводят.
А мне не жалко времени,
Пускай оно уходит.
Оно так долго мучило
Своим непостоянством,
Что мне с ним жить наскучило,
Как дорожить тиранством.
Я так боялся сызмала
Остаться в жалком прахе!
Я делал все.
Но сызнова
Томился в том же страхе:
Бежит, бежит, не поймано,
Не повергаясь в трепет,
Что мне своей рукой оно
Лицо другое лепит.
Ты плачешь в поздней темени,
Что годы жизнь уводят?
А мне не жалко времени,
Пускай оно уходит.
Есть в нашей повседневности
Одно благое чувство,
Которое из ревности
Дарует нам искусство, —
Не поддаваться времени,
Его собою полнить
И даже в поздней темени
О том, что будет, помнить.
Не надо плакать, милая,
Ты наших поколений.
Стань домом, словом, силою
Больших преодолений.
Тогда и зимней темени
Ты скажешь и под старость:
А мне не жалко времени,
Уйдет, а я останусь!