Уже уснула, как в форточку залетела горящая детская игрушка. От дыма я зачихала. Быстро оделась, сунула ноги в сапожки, толкнула дверь — она заперта. Кинулась в окно, растворила створку и выпрыгнула на улицу. Смотрю — от меня убегают маленькие хулиганы-пацаны. Поймала одного, дала ему подзатыльника, он заплакал. Едва вернулась в комнату, как Гуля закричала, что сопляки опять подступают к окнам. Тут мы выскочили. Даже Найденова оставила свою кровать и вышла на улицу. Поймали пять ребятишек. Окружили пленников. Я узнала того, который попал мне в ногу кирпичом. Он испугался, стал просить прощения. Без наказания оставить нельзя — решила я, и приказала ему сходить за водой. Дала в руки ведро, сама иду за ним. По дороге пленник признался, что их послали сюда парни. Простила пацана, сама зачерпнула из колодца воды и принесла в комнату. А нога-то болит.

26 сентября. Завтра уезжать, а наряды не закрыты. Гуля начала ругаться. Я спокойна. «Прекратите!» Мы первый раз остались для самостоятельной работы, без мастера и нянек. Первый раз чувствуем себя бригадой и комсомольской группой. Посоветовала девушкам работать добросовестно и без нервов, а сама пошла к прорабу. Его не застала на месте. Сказали, что уехал в трест и будет не скоро. Вернулась домой страшно расстроенная.

Вечером пели песни хором. Я пообещала, что договорюсь с кем-нибудь об отправке нас в Сургут. Уж постараюсь…

27 сентября. Писать дневник некогда. Наряды закрыты. Нам выдали даже премию! На эти деньги накупим себе платьев. А я поищу сережки, такие, как у Гули. Уезжаем. Прощай, лесной поселок. Опять думаю почему-то о встрече с Валеркой…

15 мая 1966 г. Друзья мои, знакомые, обожатели мои и любимые, все люди нашего города, народ Страны Советов и мои потомки! Эх, как я люблю вас! Вы еще не знаете по-настоящему, что в 1966 году живет и здравствует на планете Земля (для потомков моих — жила и здравствовала) Ксения Комиссарова! Мне девятнадцать лет, и я впервые узнала, что такое Счастье. Сегодня я уверена, что зажглась новая звезда моей жизни… Не улыбайтесь скептически… Главный режиссер городского народного театра официально пригласил меня на работу. Да, я стала актрисой! Правда, второй категории… Но мне дали ставку! Я увольняюсь из СМУ и начинаю новую жизнь. Зарплата в два с лишним раза меньше, чем у штукатура…

1 августа. После окончания школы девочки — Анечка Царьградская и Гулечка Булатова — уехали на юг, в наш родной поселок Лесной. Каждый день я иду в Дом культуры, мне дали роль в «Маскараде» Лермонтова. Ничего у меня не получается. Я торчу в Доме культуры допоздна. Возвращаюсь в общежитие и там, закрывшись в красном уголке, пытаюсь репетировать перед зеркалом. В дверь то и дело стучат. Иногда открываю, говорят: «Ну чего ты заперлась?» Приходится занавешивать окно.

В свободные минуты читаю стихи Лермонтова и воспоминания о нем. О нем пишут: «Он был отчаянно храбр, удивлял своей удалью даже старых кавказских джигитов, но это не было его призванием, и военный мундир он носил только потому, что тогда вся молодежь лучших фамилий служила в гвардии. Даже в этом походе он никогда не подчинялся никакому режиму, и его команда, как блуждающая комета, бродила всюду, появлялась там, где ей вздумается. В бою он искал самых опасных мест».

«Я к одиночеству привык, Я б не умел ужиться с другом, Я б с ним препровожденный миг Почел потерянным досугом…» «Любил в начале жизни я Угрюмое уединенье, Где укрывался весь в себя». «Назвать вам всех, у кого я бываю? У самого себя: вот у кого я бываю с наибольшим удовольствием» — это из письма к М. А. Лопухиной.

Мне начинает казаться, что я становлюсь одинокой.

28 августа. Поссорилась с Семеном Петровичем… Нет, богемная жизнь мне ни к чему… Карьера актрисы закончилась… Я вернулась в СМУ. Собственно, в театре меня лишили ставки…

15 октября. Работаю рядовым штукатуром. В свою бригаду возвращаться не хочу и не могу. Стыдоба… Ко мне приходил Зорин. Приглашал на беседу к начальнику треста… Колеблюсь… Зачем?

О, театр! Мои светлые, наивные мечты! Боже мой, день, когда меня приняли в театр, был моим триумфом. «Журавель мой, журавель, крик оплел меня, как хмель…» Никто меня не заставит расстаться со своей мечтой. Я поступлю в театральное училище, буду актрисой и без вас, Семен Петрович! Вам спасибо лишь в одном, что вы рассеяли мои сомнения. Как я волновалась: примут ли? Есть ли у меня способности? Кем я буду в театре?.. Я выучила лучше других роль! Я сыграла несколько раз и могу играть роль баронессы всегда… Этот мой «актив» при поступлении в училище. Заработаю денег, поеду в Москву.

23 октября. Смогу ли я дойти до цели своей жизни? Хожу в народный театр, но мне нет и не будет больше здесь главных ролей. А какой смысл болтаться в массовке… Хотя смысл есть! Смысл великий. Неправда, что быть настоящим актером — значит играть только главные роли. Ведь говорил же Константин Сергеевич Станиславский, что нет маленьких ролей, есть маленькие актеры. Тот, кто истинно одержим театром, болен им, тот будет работать в любом самодеятельном народном театре.

25 октября. Меня избрали секретарем комитета ВЛКСМ треста. Избрали на районную комсомольскую конференцию… Неужели у меня начинается новая жизнь? И пошла она по другому руслу? Очень далекому от театра…

Трое суток жил я в квартире Половникова. Прочитав ночью записки Е. Сушковой о Лермонтове и дневник Ксении Комиссаровой, в первую ночь едва успел прикорнуть, как услышал — Александр уже на ногах: одетый в спортивное трико, он осторожно, чтобы не разбудить меня, уходил в двери. Окликнув его, я узнал, что он пошел на улицу делать зарядку. Такой режим жизни мне не подходил, впрочем, и спать уже расхотелось.