1 июня. Я сдала все экзамены. Итак, у меня все пятерки. У Царьградской тоже все пятерки. У Найденовой — одна четверка, остальные тройки. У Булатовой три пятерки, остальные четверки.
6 июня. Валерика и Балдина определили на год в детскую трудовую колонию.
«Ты бы мог застрелить Филина? Ведь случайно ты попал ему в ногу?» — спросил судья Подкидышева.
«Я бы не стал в него стрелять, если бы он признал себя побежденным», — ответил Валерка.
«Что значит побежденным?»
Подкидышев промолчал. Во время заседания я очень волновалась. Все дни до суда я думала, должна ли пойти свидетелем. Раиса Петровна меня отговорила: «Ты, девочка, не вмешивайся. У каждого из ребят своя голова на плечах. Тебе и так урок, достаточно!»
Валерик объяснил судьям: «Печорин выстрелил из ружья до команды секундантов, он промахнулся. Но я не хотел его убивать, а крикнул: «Встань на колени, откажись от своей подлости!» Он бросился в кусты, тогда я выстрелил».
«Зачем?» — спросил судья.
«Сгоряча, в этот момент я не думал», — признался Подкидышев.
Половников подтвердил, что все было так.
«Ты, Александр, комсомолец-активист, — говорил судья строго. — Почему же ты не отговаривал дуэлянтов Филина и Подкидышева от их противозаконных действий? Почему ты способствовал дуэли?»
«Меня просили быть на дуэли Балдин и Филин», — сказал Половников.
«Ты друг Филина?» — задала вопрос женщина-судья.
«Мы из одной группы, — сказал Половников. — Но он во время дуэли вел себя неправильно. Он убежал с места, кинулся в кусты. Филин струсил…»
«Ты понимаешь, что вы использовали оружие незаконно?» — рассердился судья.
«Понимаю, — склонил голову Половников. — Раненого Филина мы с Подкидышевым вели по полю, дальше Валерка не пошел. А я довел Кирилла до общежития».
Судьи удалились. А потом вернулись. Весь зал встал. Когда читали приговор, у меня дрожали коленки. Я ни с кем не хотела разговаривать и убежала в спальню. Легла в кровать и закрылась подушкой. Плакала, плакала, плакала… Приходили девочки, расталкивали меня, но я отбрыкивалась и рыдала.
Вечером получила письмо от Подкидышева, очень короткое — записочку: «Ксения, не жалей меня. Все равно люблю тебя. Валерик».
Расстаться с Валериком — значит расстаться с детством. Прости меня, друг, за эгоизм, не могу разобраться и своих чувствах. А Кирилл уехал в Ялуторовск, к отцу, не попрощавшись. Саша Половников тоже уехал. Опять одна.
10 июля. Найденова уехала к отцу, Булатова в поселок к матери. Я осталась пока в городе. Раздумываю о Кирилле и о Подкидышеве. Эх, Кирилл, Кирилл! Ты моя радость и надежда. Ты мое горе… Закрою глаза — и вижу твой русый чуб, спадающий на лоб. Губы яркие, как у девушки.
15 июля. Среда. Аня уговаривает меня съездить в Ялуторовск к Кириллу. Ее интересует Лешка Пахотин. Они оба живут в Ялуторовске, у родителей. Я пошла советоваться с «товарищем Чижиковой».
«Брось ты Кирилла!» — строго, по-матерински сказала она.
«Не надо так, Раиса Петровна, — возразила я. — Вы его не знаете, а я знаю».
«Он трус и подло вел себя на суде. Извини меня, Ксюша. Ты пришла ко мне за советом, и я говорю откровенно, что думаю о Филине».
«А о Пахотине вы что думаете?»
«Лешка мальчик самостоятельнее Филина. Он верховодил ребятами младше себя, снимали с мужчин шапки, это преступление. И все-таки я в него верю. Ему попало от отца. Отец у него очень порядочный рабочий. Кстати, а где вы будете ночевать в Ялуторовске?»
«У Ани там отец живет».
«Поезжайте, вы уже взрослые. Ведите себя разумно. Надеюсь, все понимаете?» — глядела на меня испытующе и печально.
17 июля. Перечитала письма Валерика. Он еще в Тюменской области. Он где-то за высоким забором с колючей проволокой. Любит меня, красивее меня никого не знает. Хотел быть убийцей ради меня, но это жестоко и глупо! Готов защищать меня и свою честь. Во всем виновата я, я, одна только я. Хочется ответить ему, но не знаю адреса. Подбодрить бы его, беззаботное что-то придумать, назвать милым. И уже нельзя. Я не враг тебе, Валерочка!
20 июля. В Ялуторовск прибыли днем. Сразу же пошли к Аниному отцу. Он работал в саду — что-то копал. На крыльце стояла женщина, толстая, в цветастом переднике. Пригласили нас в дом. Накормили. У нее есть девочка. Отец Ани женился второй раз. Но девочка — ей пять лет — ему неродная. После обеда мы пошли с Аней по городу искать дом Кирилла. Сперва попали в Музей памяти декабристов. Это деревянный дом с палисадником, тут еще рядом дом декабриста. Мы посмотрели комнаты, портреты Пушкина, Пущина, Муравьева-Апостола, князя Оболенского и еще кого-то и опять стали искать дом Филина. Когда нам это удалось, то из деревянного дома вышла какая-то бабушка. «Кирилла дома нет, у приятелей где-то». Было солнечно, жарко. Мы хотели уже возвращаться, но бабушка побеседовала с нами. Она объяснила: мать у Кирилла в колонии. «За что?» — спросила я. «Покрыла своего оболтуса, — заговорила бабушка сердито, махнула рукой. — Кирилка-то обокрал магазин, тут недалеко есть, а она захотела спасти сына да и взяла вину на себя».
«Когда это было?»
«Три года назад, ее уже скоро выпустят».
Не верю ни одному слову этой старухи!
Мы оставили бабушке адрес и вернулись в дом к отцу Ани Царьградской. Вечером Кирилл и Леша пришли к нам, свистом вызвали нас на улицу. Филин был выпивши. Мы с ним гуляли до трех часов ночи. Он поцеловал меня. Читала в книгах, что сердце при поцелуе сильно бьется. У меня оно было совершенно спокойно, будто бы остановилось. Была равнодушна к его поцелуям. Сама на них не отвечала.
Спали мы с Аней в сенях на одной кровати. Утром Леша и Кирилл со своим братом-близнецом, очень похожим на него, позвали нас с Аней в лес. Кирилл был одет в грязную рубашку навыпуск, брюки ему коротки, на голых ногах пятна грязи, ботинки у него очень грязные. Мне было стыдно идти рядом с ним. Отстала немножко, взглянула на него и почувствовала внезапное отвращение к нему. Откуда это? Сама не понимаю. У меня к нему презрение. Шагала сзади, глядела в сторону, не могла беседовать о ним. Да и говорить с ним не о чем.
Из лесу я торопила Аню в город. В Тюмень мы уехали, не попрощавшись с ребятами.
25 июля. Я оборотень. Разлюбила Кирилла. Он был в ореоле красоты и славы моего защитника. Был моим царевичем и принцем. Его русые волосы больше не искрятся. Он гадок…
После поездки в Ялуторовск на меня напало оцепенение. Все свободное время читаю книги, лежа в кровати. Пора мне одуматься, начать новую жизнь. Как много сил и переживаний было с этим…
27 июля. Мы с Аней сегодня уезжаем в поселок, в детдом. Будем купаться в нашей милой речке и загорать. Как чудесно вокруг!
15 августа. Нашу группу штукатуров и маляров привезли на самолете в Сургут. За семьсот километров от Тюмени. Летели над озерами, реками и тайгой. Дух захватывало. С нами мастер Федоров. Мы командированы на производственную практику в строительное управление. Поселили нас в общежитии. Разместили по четыре девочки в комнату. Мы вместе — Люба, Гуля, Аня и я. Ходили по городу: деревянные домики, строят кирпичные многоэтажки. Думаю о Валерке Подкидышеве, о Мишке Балдине.
17 августа. Маляры работают в жилых домах, мы штукатурим комнаты детского садика. Меня избрали комсоргом бригады. У строительного управления хороший клуб. Я беседовала с секретарем комитета комсомола, он предложил провести в кафе «Волшебный огонек», пригласить на него ребят-комсомольцев и ветеранов труда. Я заявила: мы можем дать концерт с нашими девочками, буду читать стихи, разыграем сценку и спляшем, споем. Нужна гитара.