— Попей-попей, только осторожно, не хвати лишнего — квас на этот раз чуточку крепковат, — сказал воробей.

Собака пила долго и жадно, потом почмокала языком и тоже покачала головой, ничего не сказала — помчалась во всю прыть своей дорогой.

Затем пришла кошка — она недавно полакомилась куропаткой и её мучила жажда. Увидела она воробья, который предусмотрительно сел на высокую ветку, поздоровалась с ним и спросила:

— Эй, старый родич и друг, ты что тут делаешь?

— Да квас, всё квас, — ответил воробей новой гостье, не спуская с неё глаз, и взлетел на самую верхушку.

— А мне тоже дашь попить? — спросила кошка.

— Попей-попей, только осторожно, не хвати лишнего, квас на этот раз чуточку крепковат, — сказал воробей.

Кошка пила, пила, потом взглянула наверх, сказала медовым голосом:

— Ух ты, батюшки-матушки! Вот квас, так квас. От этого адского питья просто ноги слабеют!

— Ещё бы, я плохого не сделаю, — похвастался воробей и — фьють! — слетел на траву поближе к кошке.

Но кошка была сыта по горло, лишь взглянула на него уголком глаза и рассыпалась в ещё больших похвалах. Похвалив, облизнулась и, мурлыча, отправилась своей дорогой.

В сумерки прибрела к берегу старая лошадь, которая больше не работала — её держали только ради шкуры. Сошла, бедная, ковыляя, с берега, думая свои грустные думы, увидела воробья, пожелала вежливо ему долгих лет и спросила:

— Ну, пичуга, ты что тут делаешь?

— Да квас готовлю, всё квас, — ответил воробей.

— Может, и мне позволишь отпить глоточек? — спросила лошадь.

— Отпей-отпей, только не хвати лишнего, квас крепковат! Ты и так уже слабая и дряхлая, смотри, как бы совсем ноги не отнялись.

Лошадь пила долго, большими глотками, наконец, подняла голову, пофыркала и сказала:

— На вкус недурно. Но только это не квас.

— Как так не квас? Что же это тогда? — рассердился воробей.

— Вода. Прозрачная и чистая вода, — ответила лошадь.

— Вовсе не одна вода — ты только назло так говоришь. Мышь пила — даже рта не могла раскрыть от удивления.

— Она — добрый зверёк, не хотела огорчать тебя.

— И собака пила, тоже от удивления рта не могла раскрыть.

— У неё тоже доброе сердце — не хотела огорчать тебя.

— Даже кошка пила — эта мудрейшая из мудрых среди зверей — и прямо в глаза сказала, что квас хорош! — спорил воробей.

— Кошке ты не очень-то верь, она для того хвалила, чтоб заговорить тебя и съесть в подходящий момент, — сказала лошадь и, снова сунув морду в воду, сделала большущий глоток.

— Но тебе, видно, тоже нравится! — воскликнул воробей.

— Да, мне нравится — это чуточку посытнее пойла, которое мне дают и которое называют болтушкой, — ответила лошадь и затем тоже отправилась своей дорогой.

А сам воробей пил свой квас целое лето и лишь осенью, когда погода стала дождливой и жажда его больше не мучила, подумал:

— Похоже, что вправду жидковат получился… Ишь ты, уже водой отдаёт. На тот год нужно два ячменных зёрнышка принести.

Так он и сделал: на следующий год в самом деле принёс два ячменных зёрнышка.

МЫШЬ И ВОРОБЕЙ

У мыши в чулане расстроилось здоровье — она нуждалась в чистом и свежем воздухе. Подумала мышь, подумала, чем же ей дальше жить, побежала к своему старому другу воробью и сказала:

— Живя в чулане, слаба я здоровьем стала — мне нужен чистый и свежий воздух. Как ты думаешь, какая работа мне больше всего подойдёт?

— Станем-ка настоящими пахарями, — решил воробей.

— Станем! — сказала мышь.

И стали.

Дружно вспахали поле, посеяли овёс, начали ждать урожая.

Овёс вырос на диво — стебли шелестели, как лес, зёрна были крупные, чуть не с колобок. Мышь скосила урожай, воробей обмолотил его, как полагается. И когда жёлтое овсяное зерно было аккуратно сложено в кучу, друзья решили: теперь нужно разделить пополам урожай, чтоб никому обидно не было.

Мышь уселась отсчитывать зёрна, воробей встал рядом и наблюдал за тем, чтобы не вышло ошибки. Каждый получил столько, что в закромах места не хватило.

Но одно зёрнышко оказалось лишним — не было ему пары. И мышь сказала:

— Ладно уж, я это зерно себе возьму.

— Как так, себе? За что? — воскликнул воробей.

— А разве не я овёс косила?

— А разве не я его молотил? И работёнка была трудная и тяжёлая, косточки и сейчас ещё болят.

— Нет, я всё-таки возьму это зерно себе, — сказала мышь. — Ведь я делю урожай!

— Зерно моё — это я наблюдал за тем, чтобы ты делила правильно, — рассердился воробей.

Так проспорили добрые старые друзья семь ночей и семь дней, а договориться всё не могли. И наконец решили, что нужно обратиться к судье — медведю.

Медведь был добрым господином, сел в коляску и поехал творить суд праведный. Он выслушал терпеливо обе стороны, потом лёг отдохнуть до вечера в тени ольшанника, где думал так усердно, что над полями и лугами стоял храп. А потом было вынесено решение:

— Что касается этого лишнего зерна, то его нужно поделить между вами поровну. Что же касается остальных зёрен, то вы их погрузите в мою коляску — это я возьму себе в награду за хлопоты.

Мышь и воробей были послушными гражданами, всё сделали точь-в- точь так, как приказал медведь.

Хоть пахарей из них и не вышло, друзьями они всё же остались. И когда они иногда случайно встречаются, воробей кричит уже издалека:

— Кума, кума, а ты помнишь, какой мы урожай овса сняли?

— Отчего же нет, хорошо помню, — отвечает мышь. — А ты помнишь, как мудро медведь рассудил нашу ссору?

— Я это хорошо запомнил! — говорит воробей.

ПОЧЕМУ У ИНДЮКА КРАСНАЯ ГОЛОВА

Однажды в субботу гусь, утка и индюк решили отправиться в гости к своим знакомым в соседнюю деревню. Шли они, шли, но путь был далёк и, пока они шли, начало смеркаться. Наконец им стало холодно и их уставшие ноги отказывались шагать.

Почти затемно добрались они до длинного каменного дома, перед которым стояло несколько лошадей. Индюк спросил у одной из них:

— Что это за дом, матушка Остроухая?

Лошадь ответила:

— Трактир.

— Ого, тогда зайдём, тут можно погреться и закусить, — решил гусь. И они вошли в трактир — впереди гусь, следом за ним индюк, позади

всех утка.

Оглядевшись, гусь приосанился и сказал индюку:

— А что, если мы прикажем поджарить себе мяса?

— Прекрасно! — согласился индюк.

— Поджарить, поджарить! — прокрякала утка.

Тогда гусь важно подошёл к стойке, расправил перья, надул зоб и строго распорядился:

— Зажарь мяса, га-га-голубчик!

— Побольше зажарь, побольше! — покрякала утка.

А индюк со своей стороны поспешил добавить:

— В долг, в долг — денег нет! В долг, в долг — денег нет!

Трактирщик, красивший в красный цвет свою скамейку, очень рассердился на безденежных гостей. Вышел он из-за стойки и ударил индюка по голове кистью.

— Проваливай, проваливай, индюк. Любителям даровщинки сюда давно ход заказан.

Друзья перепугались и убежали не солоно хлебавши: впереди гусь, следом за ним индюк, позади всех утка. Не говоря больше ни слова и охая наперебой, продолжали они свой путь.

С тех пор голова у индюка и стала красной.

КАК СОВЫ УЧИЛИСЬ ПЕТЬ

Когда Лесной Отец раздавал птицам песни, совы опоздали к делёжке. Они вообще были большими лентяйками и, пытаясь оправдать свою лень, думали:

— Ох-хо-хо, к чему спешить — пусть птицы поглупее получат песни похуже, хорошие напевы — потяжелее, они на самое дно сундука завалились.

Но прибыв на место к вечеру, они увидели, что на их долю вообще ничего не осталось.

Тут совушки чуть не расплакались: куда денешься, если не умеешь и голос подать как следует! И решили они в своей великой беде:

— Давайте выучимся петь сами, безо всякой помощи.