Скрываться дальше не имело смысла: вот-вот Димка наступит на него.

— Кто с тобой? — сердитым шепотом спросил Серега.

— А-а, ты здесь! — обрадовался Димка, склоняясь над другом.

— Кто там? Говори!

Димка секунду помедлил и сказал заискивающим голосом:

— Это ребята из нашего звена — Миша и Леша.

Серега захватил в горсть Димкину куртку и потянул к себе.

— Не хватай! — вдруг озлился Димка. — Стараешься, беспокоишься за человека, а он, как зверь, бросается. Схватишь здесь воспаление легких и — конец. А братья сейчас одни живут. У них тебе как на курорте будет.

— Ага, Сережа. Точно! — горячо зашептал из темноты Мишка. — Будешь у нас жить. Мирово! Так втроем заживем! Мама только через десяти дней приедет, а отец еще позже.

— Мы и готовим сами, — вмешался Лешкин голос. — Три дня Мишка, три дня я. Идем, у нас суп с тушенкой наварен, картошки пожарим. Я только что начистил, собирались жарить.

— Спать будешь на моей кровати, — перебил Мишка. — А здесь — бр-р! Закоченеть можно!

— Кто еще из ребят знает? — хоть и не так сердито, но все же недовольным голосом спросил Серега.

Димка понял, что этот вопрос адресован ему. Он страдальчески вздохнул.

— Ну, Галкина знает. Сабина.

— Растрепал?

— А что я мог сделать? Они после уроков к тебе шли, Елена Аркадьевна послала. Все равно узнали бы… И, вообще, не шипи на меня. Князь какой! Ребята из звена только и говорят о нем, беспокоятся, думают, как помочь, а он психует! — Димка совсем разошелся. — В самом деле, слугу себе нашел — то не так, это плохо. И хватит! — сердитым шепотом прикрикнул он. — Собирайся!

Димка со злостью сдернул с Сереги одеяло, и тот уже не протестовал. Покорно поднялся, нащупал в темноте резиновый круг и вытащил из него затычку. В душе он был рад, что ему не придется снова провести ночь на этом холодном чердаке, где пугает каждый случайный шорох, где пищат мыши, где чувствуешь себя таким несчастным и одиноким.

Да, втайне Серега был рад этому и очень благодарен ребятам, помнившим о нем, только не мог показать своих чувств, потому что стыдился.

Круг, мисочку и бутылки Димка завернул в одеяло и спрятал под стропилами крыши.

— Завтра утром возьму, — сказал он. — Теперь пошли.

С чердака спускались с великими предосторожностями: сразу из четырех квартир двери выходили на лестничную площадку. Это совсем ни к чему, если их кто-то увидит здесь. Мало ли что могут подумать.

Однако все обошлось благополучно. И уже совсем свободно вздохнули, когда вышли из подъезда на улицу. Тут их поджидали Сабина и Валя Галкина.

— Вы еще здесь? — удивился Димка.

— Ждали, как закончится операция, — улыбнулась Галкина.

А Сабина взволнованно проговорила:

— Добрый вечер, Сережа.

— Здравствуйте, — растерянно ответил тот.

— Ну, теперь мы видим, что все в порядке, и можем вас оставить. До завтра, ребята!

Звеньевая помахала на прощание рукой, и девочки удалились.

— Я тоже пойду домой, — сказал Димка. — Устраивайтесь. Завтра утром приду, посмотрю…

Давно Серега не ел с таким аппетитом. Суп, приготовленный Лешкой, показался ему необыкновенно вкусным, а второе — и того лучше. Масла Лешка не жалел, румяные кружки картофеля так вкусно пахли, были так прозрачны, что, как Серега ни сдерживал себя, тарелка его в две минуты оказалась пустой. А потом пили чай, и Мишка нарочно покрикивал, заставив Серегу съесть два блюдца варенья.

— Не стесняйся, наворачивай! У нас его сорок банок. Три дня вишню в саду обирали. Мама из-за этого варенья чуть в экспедицию не опоздала.

Мишка вообще все время покрикивал.

Только Серега, попив чаю, вытер с лица пот, а Мишка уже кричит из ванной комнаты:

— Давай, скидывай штаны и рубаху! Прогревайся!

Серега начал было возражать, но Мишка погрозил кулаком.

— Лешка, правда, разденем его, если не станет слушаться?

И рассердиться на них было совершенно невозможно. Пришлось Сереге раздеваться и лезть в горячую ванну.

Сытый, пропаренный, он уснул сразу же, и в ту ночь ему ничего не снилось.

А утром было столько шума, разговоров, что у Сереги совсем не нашлось времени подумать о далекой и солнечной Кубе.

Едва они успели позавтракать — прибежал Димка. Вскоре явились девочки, а с ними и Борька-профессор. Валя Галкина позвонила ему из дому по телефону — не могла она не поделиться такой волнующей новостью!

Все находили, что Серега теперь устроен отлично. Две большие комнаты, кухня с газовой плитой, горячая вода, ванна. Продовольственный магазин в этом же доме, овощная лавка в тридцати метрах. А главное, сами себе хозяева. Чем Сереге здесь не жизнь? Чудо! О том, что делать дальше Сереге, когда через десять дней приедет мать Мишки и Лешки, об этом не говорили. Никто не спрашивал Серегу и о его дальнейших планах. Просто пока поживет здесь, а потом будет видно. В школу, если не желает, пусть пока не ходит. Да и куда, в самом деле, с таким синяком покажешься! А уроки будет готовить вместе с братьями. Значит, и в учебе не отстанет.

От Елены Аркадьевны придется некоторое время скрывать правду — болеет, мол, ангиной, лежит в постели.

Всему нашлось место в этих планах, кроме его тайного решения бежать на Кубу. Но такое ли уж твердое это решение? Думать об этом Сереге не хотелось.

Сейчас его больше всего волновала мать. Как она там? Не пошла ли заявлять в милицию — все-таки вторую ночь не ночует. Надо ее как-то успокоить.

Серега взял листок бумаги и, подумав, написал коротенькую записку. Он свернул ее и отдал Димке.

— Это для мамы. Положи в наш почтовый ящик.

Глава 9. Тревожные думы уснуть не дают

Уже надевая в передней пальто, Иван Алексеевич случайно увидел в зеркале свое лицо. Глаза будто не его — темные, ввалились, на щеках серая щетина. Забыл побриться. «Э, черт, тут все на свете забудешь!» Натянув на голову кепку, он приоткрыл дверь в комнату и глухо сказал:

— Ты это, Клавдия, брось — убиваться так. Не иголка в сене — не пропадет. Куда ему деваться? Походит, помыкается, да и воротится… Слышишь?

Иван Алексеевич обождал с минуту, придерживая ручку двери, но вместо голоса жены услышал лишь ее всхлипывания.

«Взяла ее нелегкая! Ревет и ревет!» — Иван Алексеевич всердцах захлопнул дверь, глубже надвинул на глаза кепку и вышел на лестницу.

Внизу, у коллективного почтового ящика, он задержал шаг и под цифрой 33 (номер своей квартиры) в узкой щели увидел что-то белое. Газетой это не могло быть. Их приносят позднее. Что ж тогда — письмо? Странно. Вечером ящик был пустой. Никак от Сережки?

Иван Алексеевич провел вспотевшей вдруг рукой по шершавому подбородку. Возвращаться наверх за ключом не хотел: зачем жену тревожить. Сначала самому надо прочесть. Вспомнив о металлическом складном метре, он достал его из кармана, просунул в щель и долго приноравливался — как бы ухватить конверт. Наконец это ему удалось. Он вытащил письмо. Ни марки, ни штемпеля. Посредине крупными буквами было выведено: «Тов. Шубину».

Это от кого же? И толстое какое. Он торопливо надорвал конверт. Нет, это было не письмо. Иван Алексеевич держал в руках два больших листа, вырванных из какого-то журнала. На одном чернел заголовок «До поры, до времени», на другом напечатан рисунок: валяется пьяный, а рядом стоит свинья и будто бы удивляется.

Иван Алексеевич сжал губы, шумно засопел носом. «Шантрапа! Слюнявки! Ишь, подсунули что!» Он хотел смять и выбросить листки, но подумал, что здесь их могут поднять. Сунул в карман.

Всю дорогу до трамвая Иван Алексеевич думал о сыне. Вернется. Подурит и вернется. Ишь, фокусник! С характером! Не тронь его. Был бы золото — понятно. А то ж сорванец, шалопай, занимается из-под палки. Как тут не поучить его уму-разуму! Так уж заведено. И ему самому доставалось в свое время. Отец, бывало, такого деру пропишет, что и на стул неделю не присядешь. И ничего, терпел. Куда денешься — отец. А этот защитников себе завел… Неужели сам нажаловался? Вроде, не похоже на него. Как же тогда узнали? Ах, нехорошо вышло. До учителей в школе может дойти, до милиции…