Если бы инквизиция намеревалась сломить Галилея, тут было бы самое время привести ему примеры из его же книги – которые находились в лежащих перед судьей материалах дела – где он говорил о не заслуживающих имени человека "тупых глупцах" и "пигмеях разума", которые противятся учению Коперника, после чего осудить его за клятвопреступление. Тем временем, в протоколах процесса под последним высказыванием Галилея мы видим следующую запись:
Поскольку ничего более по вопросу взыскания по декрету сделать нельзя было, была взята подпись Галилея под его признанием, его же самого отпустили.
Как судьи, так и сам обвиняемый знали, что он лжет; и судьи, и обвиняемый понимали, что угроза пыток (territio verbalis[334]) представляла собой всего лишь ритуальную формулу, и что она ни в коем случае не должна была быть реализована, равно как и сам допрос был чистой формальностью. Галилея отвели в его пятикомнатные апартаменты, и на следующий день прочли ему приговор[335]. Его подписали только семь из десяти судей. Среди прочих, удержался кардинал Франческо Барберини, брат Урбана VIII. Диалог был запрещен. Галилей должен был отречься от коперниканских взглядов, он был осужден на "формальное пребывание в тюрьме той же Священной Канцелярии" и в течение трех последующих лет должен был раз в неделю читать семь покаянных псалмов. Ему представили формулу отречения[336], которую он прочитал вслух. На этом процесс закончился.
"Формальное пребывание в тюрьме" оказалось проживанием на вилле великого герцога в Тринита дель Монте, затем во дворце архиепископа Пикколомини в Сиене, где, как утверждал один из его французских гостей, Галилей трудился "в апартаментах, обитых бархатом и чрезвычайно богато обставленных". После того он вернулся в крестьянский дом в Арчетри, впоследствии же – в собственный дом во Флоренции, где и провел последние годы жизни. Чтение покаянных псалмов было переведено, с согласия церковных властей, на его дочь, монахиню ордена кармелитов, сестру Марию Челесту[337].
С чисто правовой точки зрения, приговор наверняка был вынесен с нарушением принципов справедливости. Если нам удастся продраться через весь этот лабиринт риторики, то выясним, что Галилей был признан виновным по двум обвинениям: во-первых, в нарушении наставления Беллармино и мнимого формального запрета от 1616 года, в соединении с получением разрешения на печатание "полученное тобою обманным путем и мошенничеством, не приносит тебе какой-либо выгоды, поскольку ты не сообщил лицо, дающее тебе разрешение, о наложенном на тебе запрете"; во-вторых, "сделался неслыханно подозреваемым в ереси в глазах Священной Канцелярии в связи с тем, что гласил и принял фальшивую и противоречащую Священному и Божественному Писанию доктрину, гласящую, якобы Солнце находится в центре мироздания и не движется, а Земля не находится в центре и вращается (…)". Что касается первого обвинения, то мы уже говорили, что документ, якобы содержащий абсолютный запрет был, вероятнее всего, подделан; что касается второго, то гелиоцентрическая концепция вселенной никогда официально ересью признана не была, поскольку ни заключение квалификаторов, ни декрет Конгрегации от 1616 года не были подтверждены безошибочным заключением ex cathedra или в форме соборного постановления. Разве сам Урбан VIII не сказал, что взгляды Коперника "не являются еретическими, а всего лишь необдуманными"?
Зато приговор затушевывает усугубляющее обвиняемого содержание книги, заявляя, что Галилей представил коперниканскую систему всего лишь как "правдоподобную", что является существенной недомолвкой. Он затушевывает и факт, что Галилей лгал и совершал клятвопреступление в отношении судей, заявляя, будто бы написал книгу с целью низвержения учения Коперника, будто бы "не поддерживал и не защищал взглядов, что Земля движется", и так далее. Речь идет о том, что Галилея нельзя было бы осудить законно, не уничтожив его при этом полностью – что не входило в замыслы Папы или Священной Канцелярии. Вместо этого был сделан приговор, который в плане закона был весьма сомнителен. Намерение было четким: отнестись к знаменитому ученому мягко, но одноврменно нанести удар по его гордости, чтобы показать: даже Галилею запрещено насмехаться над иезуитами, доминиканцами, Папой и Священной Канцелярией, а еще показать, что, несмотря на позу неустрашимого миссионера науки – это человек, совершенно лишенный героизма мучеников.
Единственным реальным наказанием, к которому присудили Галилея, было то, что ему пришлось публично отречься от своих убеждений. Только ведь и сам он до пятидесятого года жизни скрывал эти убеждения, а в ходе процесса дважды предлагал написать дополнительную главу Диалога, в котором ниспровергнет учение Коперника. Отречение же в базилике Santa Maria Sopra Minerva в ситуации, когда все прекрасно понимали, что эта церемония просто вынужденная, наверняка было меньшим ущербом, чем публикация научного труда, противоречащего его убеждениям. Одним из парадоксов этой извращенной истории является то, что по сути своей инквизиция спасла честь Галилея в глазах потомства – вне всякого сомнения, сама того не желая.
Вскоре после завершения процесса экземпляр запрещенного Диалога был вывезен в Страсбург, где верный приятель Кеплера, Бернеггер, организовал перевод труда на латынь. Книга была опубликована в 1635 году и пользовалась большим успехом во всей Европе. Через год тот же Бернеггер устроил публикацию в Страсбурге публикацию итальянской и латинской версий Письма к Великой Герцогине Кристине.
Следующий после процесса год Галилей занимался написанием книги, на которой основывается его истинная и вечная слава: Диалоги о новых науках[338]. Наконец-то, разменяв восьмой десяток лет он открыл свое истинное призвание: динамику. Эту область науки он забросил четверть века ранее, когда начал пропагандистскую кампанию в пользу гелиоцентрической астрономии, в которой разбирался только лишь в самом общем виде. Его кампания закончилась фиаско. Зато на ее развалинах выросла современная физика.
Книга была завершена в 1636 году, когда Галилею исполнилось семьдесят два года. Поскольку он не мог и надеяться на получение imprimatur в Италии, рукопись перевезли в Лейден и опубликовали. Но книга могла быть опубликована и в Вене, где разрешение дал, предположительно, по согласию императора, иезуит Паулюс.
Через год Галилей ослеп на правый глаз, а под конец того же года, потерял взгляд полностью.
К сожалению, [написал он своему приятелю Деодати] Галилей, Ваш дорогой приятель и слуга, вот уже месяц, как ослеп полностью. И это уже неотвратимо (Таким образом) то небо, те просторы и та вселенная, которые путем моих чудесных наблюдений и четкому командованию я увеличил в сотни и тысячи раз по сравнению с тем, что видело оставшееся большинство ученых, теперь для меня столь уменьшились и стеснились, что уже не выходят за границы того пространства, которое занимает моя собственная личность! (Opere, XVII, стр. 247)
Тем не менее, он продолжал диктовать дополнительные главы Диалогов о двух новых науках и принял целую плеяду выдающихся гостей, среди которых в 1638 году был Милтон.
Умер Галилей в возрасте семидесяти восьми лет, в 1642 году, в том же самом, в котором родился Ньютон[339], окруженный друзьями и учениками – при нем находились Кастелли, Торичелли и Вивиани.
Его остатки, в отличие от праха Кеплера, ветер не разнес. Они покоятся во флорентийском Пантеоне, то есть, в церкви Святого креста, рядом с останками Микеланджело и Макиавелли. Эпитафию для него написали потомки: Eppur si muove! – знаменитые слова, которых сам он во время процесса никогда не произносил. Когда друзья пожелали поставить ему надгробный памятник, Урбан VIII заявил тосканскому послу, что это было бы нехорошим примером для мира, ибо покойный "стал причиной наибольшего скандала во всем христианском мире". Таким был конец "опасной лести", равно как и одного из наиболее катастрофических эпизодов в истории идей. Дело в том, что неверно понятый крестовый поход Галилея дискредитировал гелиоцентрическую систему и ускорил развод науки с верой[340].