Побывал Горький в крестьянском санатории в Ливадии (Южный берег Крыма), расположенном во дворцах царя и его свиты. Это был не просто санаторий, но и большая школа для жителей деревни: отдыхавших учили грамоте, читали популярные лекции. Писатель увидел, как меняется страна, ее люди: «За границей сочиняют еще, по старой привычке, новых царей для России, а прежней России уже и в помине нет…»

«Мелкие, когда-то затравленные народности живут изумительно интересной жизнью» — таков итог кавказских впечатлений писателя.

Поездка показала Горькому весь размах социальных и экономических преобразований в стране. Его радовало появление техники, облегчающей труд человека, чистота в рабочих столовых, рост сознательности трудящихся. Он увидел, как растет тяга к культуре, как меняются люди, как они «разжигают костер, на котором должно сгореть все, что накоплено веками кошмарной жизни в душах рабов земли».

Посетил Горький Куряжскую трудовую колонию, которой руководил А. С. Макаренко, побывал и в Ленинграде. Зная, что ему приготовлена торжественная встреча, он на станции Любань вышел и приехал пригородным поездом.

За семь лет, прошедших со дня отъезда писателя за границу, город значительно изменился: выросло много новых домов, увеличилось население, полным ходом работала промышленность.

Горький осмотрел одну из школ, Балтийский завод. «Не зря я прожил, дождался хорошего. То, что я вижу в СССР, потрясает меня», — сказал он в своем выступлении на торжественном заседании актива Ленинградской комсомольской организации в честь Международного юношеского дня.

7 сентября писатель вернулся в Москву.

2

Вечером 12 октября 1928 года Горький уезжает в Сорренто. «Правда» сообщала: «Этот отъезд вызван состоянием здоровья, о котором консилиум профессоров и врачей дал следующее заключение:

За время пребывания в СССР у Алексея Максимовича, страдающего туберкулезом легких и миокардитом, было несколько обострений хронического легочного процесса…

Вот почему с наступлением осенних дней, когда возможно увеличение количества гриппозных заболеваний, дальнейшее пребывание в Москве Алексея Максимовича, привыкшего за последние годы к теплому климату Италии, было бы сопряжено с большой опасностью для его здоровья, в виду чего тов. Горькому необходимо немедленно уехать в Италию, откуда можно ему вернуться в Москву не ранее мая 1929 г.»

«Еду с неохотой, — писал в том же номере «Правды» Горький. — Трудно представить себе возвращение к жизни более покойной, чем та, которую я вел в Советском Союзе».

…И опять работа — по 10–12 часов в сутки — «Самгин», статьи, редактирование. И письма, письма…

Советская страна в те годы становилась мощной индустриальной державой строились крупные промышленные предприятия, электростанции, Сталинградский тракторный завод, Балахнинский целлюлозно-бумажный комбинат, Магнитка; создавались колхозы — деревня прочно становилась на социалистический путь. Как и Горький, советские писатели много ездили по стране, рассказывали об увиденном в очерках, в романах и повестях. Трудовой пафос первой пятилетки отражен в таких произведениях, как «Соть» Л. Леонова, «Время, вперед!» В. Катаева, «Гидроцентраль» М. Шагинян, «Поднятая целина» М. Шолохова, «Бруски» Ф. Панферова.

В Сорренто Горький пишет очерки «По Союзу Советов», которые стоят в одном ряду с произведениями, передающими трудовое дыхание тех лет. Писатель сравнивает старый Баку с Баку сегодняшним, рассказывает о дружбе народов и духовном росте пролетариата, о Днепрострое, о детях. «О таких фабриках, Горький имел в виду бумажный комбинат в Балахне, — следует писать стихами как о торжестве человеческого разума».

Новый человек нового мира изображен и в «Рассказах о героях» (1930–1931). Первый из них во многом близок «Рассказу о необыкновенном» совпадают ситуации, даже внешность героев. Но в отличие от Зыкова с его ненавистью к «выучке» и «необыкновенному» Заусайлов огорчен, что у него не хватает «выучки»: «…меня недостача стеснила, грамоты я не знал почти до сорока лет». Центральный персонаж второго рассказа — Анфиса, делегатка и кандидат партии, «бабища, государственно мыслящая».

Писатель так потрясен достижениями советского народа, что критические замечания о происходящем в стране кажутся ему злопыхательством мещан. Обсуждение в печати «ошибок работы», «пороков и глупостей старого быта» ведется, как кажется ему, «с придирчивостью… чрезмерной и даже вредной».

Горький выступал против излишнего пристрастия журналистов и писателей к изображению недостатков и трудностей сегодняшнего дня, призывая ярче и больше писать о чертах социализма в повседневной жизни, учить на положительных примерах.

3

В конце мая 1929 года Горький снова едет в СССР, а в середине июня отправляется в поездку по Стране Советов, посещает Мурманск, Соловецкий лагерь, где перевоспитываются социально-опасные элементы.

В пути Горький беседовал с железнодорожниками, лесорубами, карельскими пионерами, которые выступили перед ним с концертом. В дневнике ребят он написал:

«Пионеры открывали неведомые до них пути и страны на земле; в науке и искусстве они тоже открывали новое. Вам, ребята, предстоит не только открывать, но и создавать новую жизнь, науку и искусство.

Вперед, пионеры!»

Ребята порадовали Горького своим развитием, знаниями, практической хваткой.

Знакомство с заключенными наглядно убедило писателя в правильности воспитания трудом: «…в большинстве своем они вызывают весьма определенную уверенность в том, что ими понято главное: жить так, как они начали, нельзя. Присматриваясь к современным «социально-опасным», я не могу не видеть, что, хотя труд восхождения на гору и тяжел для них, они понимают необходимость быть социально-полезными. Разумеется — это влияние тех условий, в которые они, социально-опасные, ныне поставлены».

Две недели живет он в Ленинграде, осматривает Эрмитаж, Русский музей, Зоологический музей, Музей антропологии, электростанцию, заводы, торговый порт, типографию «Печатный двор» («грандиозную фабрику книг»; теперь она носит имя Горького), встречается с писателями, руководителем ленинградских большевиков С. М. Кировым.

Многочисленные встречи, долгие беседы с сотнями людей, лавина разнообразных впечатлений оказались не под силу писателю, и почти месяц Горький живет на даче в Краскове под Москвой — в густом хвойном лесу.

Но и здесь по-прежнему напряженная писательская работа, горячие беседы. «Он был бодр и производил впечатление человека лет сорока, живущего во всю полноту физических и духовных сил. Вот только кашель — глухой, надрывный, как бы раздирающий ему грудь и потому особенно мучительный…» — вспоминает писатель И. Жига.

20 августа Горький снова отправляется в поездку по СССР. На пароходе «Карл Либкнехт» он плывет по знакомой ему с детских лет Волге, осматривает Астрахань, Сталинград, затем Ростов-на-Дону, совхоз «Гигант», кавказское побережье Черного моря, Тифлис.

Он побывал в больнице абхазского села Адзюбжа. Здесь почти за сорок лет до того, в 1892 году, работавший на строительстве шоссе рабочий Алексей Пешков исполнил роль акушера, приняв новорожденного (этот случай лег в основу рассказа «Рождение человека»)[27]. В день, когда Горький посетил Адзюбжу, в больнице родился мальчик, и родители назвали маленького абхазца Максимом, выразив тем самым уважение к великому русскому писателю.

На пути из Тифлиса во Владикавказ (теперь Орджоникидзе) горлом хлынула кровь. Пришлось вернуться в Москву, а 23 октября ехать в Сорренто.

В январе 1930 Горький встречался в Сорренто с советскими военными моряками, совершавшими на линкоре «Парижская коммуна» и крейсере «Профинтерн» переход из Кронштадта в Севастополь. Он осмотрел корабли, был на концерте флотской самодеятельности, рассказал морякам о своей работе. «Культурные, политически грамотные молодые люди, — люди, которые отлично понимают свое значение и цель своего класса… строжайшая дисциплина при наличии действительно заботливого и товарищеского отношения командиров и команды» — такими были впечатления писателя.