Изменить стиль страницы

Я на самом деле так увлекся ею, что забыл о возвращении домой. Однажды, когда она снова со свойственной ей горячей страстью, как ураган набросилась на меня, я не в силах был больше притворяться сладко спящим ребенком или играть роль покорного и мягкого в обращении благородного рыцаря. Я взыграл как молодой бычок. Мне захотелось обладать ею, а не бесконечно позволять ей по ее желанию делать со мною все, что ей заблагорассудится.

Я бросился в такое дикое наступление на нее, о котором стыдно реально писать...

Желание получить огромное удовлетворение от ее тела, о котором я мечтал, пришло так неожиданно, так мощно!...

Однако Яо У освободилась от чувств, которые ее охватили, неожиданно для меня вернула себе рассудок.

Она дала мне гулкую оплеуху!

Ее брови, похожие на листочки ивы, нахмурились, глаза зло в упор смотрели на меня.

— У тебя слишком разгорелся аппетит! — выкрикнула она, — катись отсюда!...

Я закрыл лицо, онемел.

— Убирайся отсюда! — Яо У указала рукой на дверь комнаты.

Я, напуганный всем, что произошло, тут же повернулся и покинул ее комнату...

Из-за отвратительного чувства и переживания мне очень хотелось получить от нее пощечину.

Через два часа ко мне явилась Чжан Сань.

С деревянным выражением лица она сказала:

— Пойдем со мной, я хочу тебе что-то сказать. С тревогой в душе я пошел следом за ней, остановились в укромном месте.

— Сегодня ты должен покинуть Сиань! — ледяным голосом предупредила она, презрительно глядя мне в лицо.

Я глухим голосом попытался узнать причину:

— Почему?

— Ты сам знаешь, почему! — ее голос стал еще холоднее, настолько, что мое сердце ушло в пятки. Я умолял ее:

— Скажи ей, что я... я хочу встретиться с нею... глядя ей в глаза... попросить прощения...

— Выбрось это из головы, она не может больше видеться с тобой!

— Не увидевшись с нею, я никак не могу уехать отсюда!

— Не валяй дурака! Если будешь поднимать шум, тебе же будет хуже! — сказала Чжан Сань и, резко повернувшись, пошла.

Я задержал ее, не отпуская от себя, слезно умолял. Наконец, кажется растрогал, она подала мне надежду, лукаво усмехнулась:

— Разве она не говорила тебе? Ее отец перед входом в театр «Шоуду» продает мороженое. Если ты еще мечтаешь увидеть ее, то поезжай в Пекин, там разыщешь ее отца! А найдя отца, что — не повидаешься с нею?

Пока я оставался в состоянии оцепенения, она удалилась от меня.

Потом остановилась, повернула голову в предупредила: — Ты сегодня же должен уехать из Сианя! В противном случае, если даже найдешь ее отца в Пекине, не надейся на встречу с нею!

* * *

Вечером с единственной надеждой в душе снова когда-нибудь увидеть ее, переживая из-за того, что не удалось добиться прощения, я втиснулся в поезд, отправлявшийся в Пекин...

Прибыв в Пекин и подыскав место для жилья, я сразу побежал к кинотеатру «Шоуду».

В первый день я не нашел человека, который продавал бы эскимо.

На второй день тоже не обнаружил того, кого искал.

На третий день по-прежнему никого с эскимо не было.

Я подумал, что можно разыскать отца Чжан Сань и, может быть, таким путем найти ее в Пекине.

Тогда я зашел в кинотеатр и спросил, нет ли среди швейцаров человека по фамилии Чжан.

Мне ответили, что у них ни одного Чжана нет. У них всего два швейцара. Один — по фамилии Чжао, второй — Чжоу.

— Должен быть один человек по фамилии Чжан. У него есть дочь, ее зовут Чжан Сань. Мы познакомились в поезде, со слов Чжан Сань, ее отец работает в кинотеатре «Шоуду», — пытался я доискаться до истины.

Тот человек, с которым я разговаривал, рассердился:

— Говорят — нет, значит, нет! Зачем я буду тебя обманывать? Чжан Сань?

Или Ли Сы?[52]

Я нарвался на неприятность, но не отказался от задуманного, и на следующий день снова отправился туда же. В общем встретил продавца цукатов, правда, не мужчину, а женщину — толстую старуху лет за 60.

«Наверно,— это ее мать, на день заменила отца, — подумал я, — Человек, продающий эскимо, продает цукаты чего ж тут удивительного». Я подошел к ней и как можно ласковей спросил:

— Тетушка, у вас фамилия не Яо?

Она косо взглянула на меня, ответила:

— Нет, я не Яо.

Я торопливо поправился:

— Ой, я не правильно спросил. У вашего мужа фамилия Яо? Она снова скосила глаза в мою сторону:

— Мой муж тоже не Яо!

— Тетушка, вы не подумайте, что я просто так пристаю к вам! У вас есть дочь по имени Яо У? Она рассердилась:

— У меня вообще нет дочерей! Только три сына! Каких-то там пятых Яо или шестых Ванов ищи в женских семьях! Цу... каты!...

Яо пятая, Ван шестая?

Вчера до моих ушей долетели слова того человека в кинотеатре «Шоуду»:

Чжан третья? А может быть Ли четвертая?

Чжан третья. Ли четвертая, Яо пятая, Ван шестая... Чжан Сань... Чжан третья...

Яо У... Яо пятая...

Я вдруг прозрел! Какой я дурак! Было вполне очевидно, что они с самого начала дурачили и разыгрывали меня, а я принимал это за правду!

А она?...

Я ненавидел ее!

То не было любовью!

Они показали себя во всем блеске, доказали, что они совсем из другой среды, куда мне до них. Но я тем не менее не придал этому значения и ничего не разглядел, это было какое-то наваждение. Додумался сказать им: все мы сыновья и дочери трудового народа!

Я ненавидел себя за свою слепоту!

Я вспомнил, как они бесконечно разыгрывали меня и смеялись, вспомнил, как добровольно исполнял роль служки, вспомнил ее «любовь» ко мне... и так одно нанизывалось на другое, пока я не возненавидел самого себя и не почувствовал огромный стыд за самого себя!

И это — хунвэйбины! Оказывается хунвэйбин может обманывать хунвэйбина! На каком основании?!

Они всего на несколько лет старше меня, все выросли в одинаковых условиях, некоторые стали дочерями «каппутистов», но по-прежнему бескорыстно сочувствовали другим и даже болели душой за них, часть из них выбилась в «героини» среди хунвэйбинов, но их души остались такими же пустыми, такими же мерзкими! Почему?

Я все еще был одет в подаренную ею одежду.

Я решил, что должен найти ее в Пекине, вернуть одежду. Я также должен сказать ей в лицо, что мы — дунбэйцы — третьим Чжаном называли волка! Что между ними и волками нет никакой разницы! Я навсегда запомнил их.

После этого я в течение нескольких дней метался по всему Пекину с единственной целью — найти их! Найти их!

Однажды вечером я услышал, что организация «Совместные действия» штурмует министерство общественной безопасности, хочет вызволить арестованных «боевых друзей». Идя навстречу холодному ветру, я добрался до министерства общественной безопасности. Я предполагал, что они уже вернулись в Пекин и такое событие без их участия не обойдется.

Бойцы Народно-освободительной армии в вестибюле министерства общественной безопасности, взявшись за руки, в несколько рядов плотно преграждали вход.

Хотя людей из «Совместных действий» собралось не мало, однако их многочисленные атаки не могли проломить стену и ворваться внутрь.

Стемнело. В беспорядке бродила масса людей. Их в этой толпе я не обнаружил.

Я по-прежнему был обут в летние резиновые кеды и окоченевшие ноги ломило до боли…

Только собрался уходить, как неожиданно увидел подходившую машину — джип с брезентовым тентом. В машине стояло несколько человек. Среди них — одна женщина. Она была одета в суконное военное пальто, выглядела величественно. С первого взгляда она показалась мне похожей на нее, хотелось убедиться и я протиснулся вперед. Да, так и есть, то была она.

Бойцы организации «Совместные действия» закричали:

— Главари прибыли!

— Посторонись, главари прибыли!

Она командно-приказным тоном объявила:

— Будем считать, что сегодня была первая репетиция. Через несколько дней будем прорываться!

вернуться

52

Чжан Сань, Ли Сы — Чжан третий и Ли четвертый — это образное выражение, здесь намек на вымышленные имена.