С одной из сторон этого большого склада была еще и маленькая комнатка, наверно, место для гаражной дежурной смены. Но совершенно пустая, в ней не было абсолютно ничего. Мы взяли несколько ковров и перенесли в эту комнатку, застлав полы в несколько слоев. Каждый нашел себе книжку, которую собирался почитать, и, развалившись на выбранном месте, занялся ею, не обращая внимания на других.

Книг было немало. Тысячи 3–4 томов. Однако среди них невозможно было выбрать чисто «революционные», это были уже раскритикованные «черные книги», на которых стоял специальный штамп «ренегатская». Книга «Песни ранней весны» воспевала мелкую буржуазию. «Красное солнце — реакционна! «Музыка красных знамен» — реакционна! «Учредительная летопись» — реакционна! Все переводные произведения не относились к реакционным, но были помечены, как ревизионистские.

Я и мои подчиненные ясно понимали, что в том ворохе книг не найти «безвредных» , но тем не менее перекидывали их с места на место. Какую же книгу хотел найти каждый из них? Никто не сказал. Руки каждого искали прежде всего такую книгу, листы которой уже пожелтели. В этом наши точки зрения полностью совпадали. Время от времени руки двух разных человек одновременно тянулись к одной и той же пожелтевшей книге, обоим становилось немного неловко.

Я обнаружил толстую книгу в жестком переплете с очень пожелтевшими листами бумаги и до того, пока другие руки не потянулись к ней, быстренько схватил ее — оказался сборник учебных пособий к «Краткому курсу истории ВКП(б)». По оглавлению — в основном статьи Ленина и Сталина. Подготовлен научно-исследовательским кабинетом марксизма-ленинизма ЦК КПК в начале пятидесятых годов, издан издательством Просвещение. Вероятно, из-за того, что коммунистические партии Советского союза и Китая только что стали врагами, а статьи Ленина и Сталина невозможно было выделить из сборника, то они целиком попали в кучу «черной литературы».

Я не проявил к нему ни малейшего интереса. Меня не привлекла не только та ее часть, которая считалась лжемарксистской, но в равной степени и та, что называлась истинным марксизмом. Хотя страницы истинного и лжемарксизма пожелтели одинаково.

Наконец, я выбрал хорошо сохранившуюся книгу «Декамерон», она доставляла удовольствие. Эту книгу я уже читал, еще до культурной революции старший брат приносил ее домой, взяв у кого-то на время. Тогда я не дочитал ее, а брат возвратил хозяину.

Хотя в «пещере Али-Бабы» не было вкусной пиши, но я с этой книгой в руках не чувствовал голода и, отвернувшись в угол комнаты спиной к остальным, потихоньку коротал время, заодно выполняя служебные обязанности.

Не знаю, сколько прошло времени, как я вдруг почувствовал, что меня окружает удивительная тишина. Повернув голову, я увидел, что мои подчиненные так же как и я, до предела увлечены чтением. Только они читали не каждый в отдельности, а сбились группками по нескольку человек, точнее образовали четыре группы и читали четыре книги.

— Что читаете? — спросил я одного из парней.

— Обычную книжонку в твердом переплете, — ответил он.

— Интересная?

— Не очень... А ты что читаешь?

— Я?... Тоже очень обычную книгу.

— Ты так долго читал, не подавая признаков жизни, должно быть очень интересно?

— Не очень... Рассказы об освободительной войне... Вы не проголодались?

— Нет, никто не говорил, что хочет есть. А ты?

— Я тоже не хочу.

— Ну хорошо, продолжай читать!

— Когда проголодаетесь, дайте знать!

Не дослушав меня, он повернул голову к своим.

Я готов открыто полемизировать с самыми авторитетными социальными психологами и на многочисленных примерах доказать, что в то время, в те годы мы духовно и нравственно были угнетены. Политики крепко запомнили только бунтарскую деятельность хунвэйбинов, но не осмелились или не пожелали признать, какую серьезную разрушительную работу провело общество по отношению к нам за годы нашего детства и юношества. Оно почти вытравило из нас индивидуальность, смотрело на нас, как на нечто усредненное. Мы соревновались по таким направлениям, как «учащийся трех хорошо», «передовик в изучении произведений Мао», «лучший комсомолец», кроме того, мы, Юноши и девушки 18–25 лет, могли доказывать свои преимущества в силе, как будто, кроме показа силы перед другими, больше ни в чем не могли проявить себя как выдающиеся личности. А потому юношество инстинктивно приняло великую культурную революцию, как дар божий, ниспосланный небом. Вся их индивидуальность, талант, вся духовность, все стремления к самовыражению, дарованные обществу руками высокого чиновника, прорвав шлюзы, вырвались наружу.

В складе я предупредил всех самым строгим образом:

— Эти ветхие книги все до единой оставьте здесь, не уносите с собой! Это обязательно.

— Не волнуйся, — сказал один из парней.

— Мы непременно возвратим их в книжную свалку, — добавил второй. Я отпустил их домой пообедать, а сам отправился к вороху книг в надежде найти четыре маленькие Книжонки, которые были «не очень интересными». Перевернул всю кучу, но так и не отыскал их.

Я понимал, что они спрятаны в таком месте, где бы я никогда не нашел. Это еще больше разжигало мой интерес к ним. Я нисколько не поверил, что та книга из четырех отдельных частей не очень интересна. И именно то, что ее надежно упрятали, подталкивало меня к тому, чтобы ее непременно отыскать и прочитать.

В куче книг я их не нашел и продолжал обследовать другие места. И чем дольше их не находил, тем больше разжигался интерес непременно раскопать и прочитать эти четыре части. Я горячился, спешил, вспотел с головы до ног.

И, наконец, книги найдены — они были зажаты под несколькими слоями ковров.

Книжонки маленькие, немного больше словаря «Синьхуа». Листы не только пожелтели, они уже рассыпались на части, книжки разваливались. Обложки подклеены бумагой, невозможно прочитать даже названия. Я подошел к окну и, поворачивая обложки к свету под разным углом, тщательно разглядывал их. На передней стороне обложки смутно проступал один иероглиф, на другой — угадывалось всего пол-иероглифа. Я изучал их больше десяти минут, не совсем уверенно заключил, что книга, возможно, называется «Молитвенный коврик».

Тогда я удобно растянулся на коврах, один из них свернул рулоном вместо подушки. Начал подробно изучать добытое сокровище. Истрепанная книга состояла из четырех отдельных частей по названиям времен года. Первую часть, конечно же, составляла «Весна», и с нее начал чтение. Вступление на нескольких страницах было написано наполовину на байхуа,[28] наполовину — на вэньяне.[29] Оно не представляло большого интереса, и я пролистал его, не читая. Решил быстро отыскать то повествование, которое заключало основную суть книги. При этом пользовался словарем «байхуа». Все главы, кроме вступления, читались с большим интересом.

Это был сокращенный вариант романа «Цзинь, Пин, Мэй»,[30] с соответствующей раскраской и брошюровкой. Если судить более строго, то он представлял собой образец порнографической литературы. Свою книгу я отложил.

Меня целиком захватила та часть книги, где шло подробное описание секса, вульгарное, близкое к грязному изложение чувств и самого секса. С одной стороны, мне было стыдно, а с другой — я совершенно не мог оторваться, не признать его покоряющую силу.

Меня тревожило лишь то, что неожиданно могут нагрянуть подчиненные и я окажусь в затруднительном положении, поэтому закрыл обе двери на засовы, окно занавесил одеждой, и тогда лег и стал читать.

Я подумал, что к тому времени, когда вернутся подчиненные, я не успею прочитать даже одну часть, т.е. «Весну», «Лето», «Осень» и «Зиму» едва ли хотя бы пролистаю, разве не досадно? Поэтому отложил «Весну» и стал перелистывать три остальные части. Отложил «Лето», взял «Осень», Отложил «Осень», взял «Зиму», отложил «Зиму» и снова взял «Лето».