— Старшой, ты тоже подбери себе, насладись!

В шестидесятые годы ручные часы были редкостью на витринах магазинов. У нас на семью из семи человек только у одного человека — отца в далекой Сычуани — были наручные часы, купленные в комиссионном магазине. Родители моих подчиненных, пожалуй, тоже могли носить только шанхайские часы. Если чьи-то родители имели импортные часы, то очень хвастались этим. Те, у кого были позолоченные или посеребренные часы, либо инкрустированные алмазами и драгоценными камнями, без конца притрагивались к ним и ощупывали.

Если говорить о каждом из нас, то поносить на руке часы действительно доставляло огромное удовольствие любому юноше.

Тогда я выбрал себе сравнительно большие, квадратные, с позолоченным корпусом и браслетом часы, по внешнему виду — старинные. Как человек, впервые надевший новый костюм, так и я неуклюже закрепил их на руке.

Прохладный браслет приятно ласкал кожу.

— Разрешаю только насладиться, не смейте тайно брать с собой! Все здешние вещи безусловно взяты на учет, если чего-то будет не доставать, мы будем обвинены все, хотя подлый поступок совершит один! — серьезно предупредил я.

— Старшой, не напоминай о честности, об этом не надо было говорить, мы и так знаем! — отреагировал один из подчиненных на мое замечание, подходя к вороху одежды. Там он выбрал европейский костюм кофейного цвета и стал примерять.

Человек, которого называли старшой, несмотря на то, что был старшим над двадцатью человеками, тоже испытывал особую радость.

— Братцы, посмотрите, как я выгляжу! — провернувшись к нам, спросил тот парень, который примерял костюм.

— Прекрасно!

— Замечательно! — раздались дружеские восклицания всей компании.

Не знаю, когда он успел сбросить с себя свою одежду и заменить ее на хорошо сидящий западный костюм, да еще по последней моде повязал галстук. На голове красовалась ровно надетая фетровая шляпа, края ее надвинуты до самых бровей. На руке, согнутой перед грудью, висела деревянная трость, покрытая лаком. Образец делового человека.

Перед нами стоял молодой джентльмен в величественной позе.

Я и вся толпа бросились к куче одежды, начали снимать с себя пиджаки, брюки, обувь, подбирать и надевать на себя по своему вкусу. Через несколько минут мы уже не были хунвэйбинами — учащимися средней школы. Все стали молодыми джентльменами. Каждый расхаживал взад и вперед, изображая грациозные манеры, пытаясь держаться свободно, с изяществом и красиво. Друг друга разыгрывали, насмешничали и без конца хохотали.

Неожиданно мне по ассоциации вспомнился рассказ «Али-Баба и сорок разбойников», представил себе, что мы не какие-то там хунвэйбины, а морские разбойники, а этот склад — тайная пещера Али-Бабы, и чтобы попасть в нее, достаточно сказать «Сезам, открой дверь!»

Здесь действительно было все.

Кроме красивых женщин.

Да еще вкусных вещей.

Безмолвно из-за шкафа вынырнул Ван Вэньци.

Он приоделся в длинный зеленый халат, из-под которого были видны только тощие ноги, покрытые густым волосом. На голове был надет неизвестно где откопавшийся парик. На тонкой длинной шее висели три или четыре цепочки.

Никто не мог подумать, что он так вырядится.

Он живо изображал уличную проститутку, которая каждому подает легкомысленные знаки, означающие готовность продаться, и привлекающие завсегдатаев публичных домов.

— Ну совсем как проститутка! — выкрикнул кто-то в изумлении.

— Чтоб ты сдох, ты из-за своих длинных ног похож на страуса! Подыщите ему шелковые чулки!

— Покопайтесь в еще не тронутых ящиках столов, посмотрите нет ли какой-нибудь помады и пудры.

— Эй , братцы, есть!

— Шелковые чулки тоже есть!

После этого все окружили его. Одни потешались над его ногами, другие — над всем его обликом, не обращая внимания на то, что на него было неприятно смотреть. Ему примеряли туфли на высоком каблуке, меняя одни за другими пытаясь подобрать по размеру.

Когда люди разошлись, мне было невыносимо смотреть на него. Его лицо было похоже на густо смазанный сметаной пряник. Губы были так раскрашены, что, казалось, он только что кусал что-то кровяное, с них капало нечто, напоминаюшее свежую кровь, пугая людей. Он странно ухмылялся, глазами давая знать, что готов удовлетворить вожделенные желания других.

— Моя! — подскочил к нему один парень, плотно прижавшись к его плечу.

— Ты не подходишь, стар! — подбежал к нему второй, пытаясь оттащить первого и завладеть им.

— Это моя любовница, я вызываю тебя на дуэль!

— Дуэль? Пусть будет дуэль!

И оба начали кулачный бой. Сражались ожесточенно, только раздавались хлесткие шлепки.

— Кто завладеет силой, тому и будет принадлежать! — подзадоривали остальные борьбу за Ван Вэньци.

— Барынька, поцелуй!

— Личико припудрено тщательно!

Ван Вэньци затолкали на кучу одежды и повалили. Всем хотелось непосредственно прикасаться к его телу.

Шум, гвалт, двое претендентов, боровшихся за Ван Вэньци, разбили стекло в шкафу. Один выбил меч у другого, притиснул его в углу и, приставив «меч» к груди, воскликнул:

— Ты мертв, признаешь, что она принадлежит мне?

— Да, мертв!...

— То-то же!

— Ай-я!...

Из-за шума и возни в свалке я не расслышал, что изрек Ван Вэньци: выругался или что-то сказал.

— Прекратите шум!

Завязался новый поединок, в свалке неразбериха, кто-то заплакал. Я вскипел, с помощью кулаков высвободил из свалки тех, кто был зажат внизу.

— Ты, желторотый птенец, совсем сдурел? — выкрикнул один из освобожденных, потирая голову, — Братцы, успокойтесь! Пошумели и хватит!... И так, потешились вволю... Наслаждение получили полное...

— Чем ты наслаждался, а? Чем наслаждался? Он — человек! Наш боевой друг хунвэйбин! Это не часы! Неужели, если бы он был женщиной, то вы действительно по очереди изнасиловали бы ее? — хотел я урезонить того птенца, все еще размахивая руками.

— Попробуй еще раз ударь, я не стану церемониться! Чего передо мною руками размахиваешь? Кто ты такой? Я разрешаю, бей, сделай одолжение! — не сдавался тот птенец.

Я знал, что не подниму на него руку, не ударю. Мой кулак действительно медленно опустился вниз.

— Стоит ли ссориться? Ведь он же мужчина! Если бы он был женщиной, разве мы могли бы так поступать? — сказал один из подчиненных, взяв трость из моей руки.

Ван Вэньци, раскинувшись, лежал на куче одежды, не вставая. Лицо было покрыто красными и белыми пятнами. Пола халата чуть откинута. У него был такой вид, как будто его изнасиловала целая сотня мужчин, даже видеть тяжело.

Я в бешенстве пнул его ногой:

— Ты встанешь или нет? Тебе непременно хочется быть женщиной в образе проститутки!

Только я успокоился, как он неожиданно подскочил, как овчарка набросился на меня, свалил на пол, сел на грудь и обеими руками сдавил горло.

Его лицо перекосилось, взгляд выражал безжалостность и злость.

Все собравшиеся думали, что он продолжает забавляться, надеялись еще повеселиться, и никто не пытался оттащить его.

Он так сжал мне горло, что я не мог дышать.

Он действительно хотел задушить меня.

Когда зрители увидели, что дело неладное, они в смятении и панике оттеснили его в сторону.

Я долго лежал на полу и, только глотнув воздух, поверил, что я по-прежнему жив, не задавлен.

Все поняли, что продолжать шабаш не имеет смысла, каждый стал реально мыслить. Один за другим молча сняли часы и возвратили их в ящики стола. Сбросили с себя одежду и свалили в кучу.

Ван Вэньци, тем не менее, не снимая своего наряда, ушел в другой угол и стал копаться в груде книг.

Я поднялся с пола и истошно закричал:

— Ну погоди, Ван Вэньци, я тебе этого не прощу! Он бросил только что взятую в руки книгу и повернулся, готовый снова наброситься на меня, но вся масса хунвэйбинов навалилась на него и не пустила, оттолкнула его на ворох книг.

Мне было совершенно не понятно, почему он так возненавидел меня. Но и я с того дня стал ненавидеть его, искать удобного случая, чтобы отплатить ему — ведь он хотел задушить меня!