— Ага, значит, мы можем открыть одного из непризнанных английских мастеров живописи?

— А почему бы и нет? Хотя, сделав его модным, вы, возможно, погубите его как художника, но это уже не наше дело.

— А как вы думаете, Плант здесь очень на себя похож? Этот художник сделал из него весьма неприятного типа. Неслучайно же сам Плант считал портрет таким неудачным, что отказался приобрести его.

— Значит, к тому же он еще и дурак. Я слышал как-то о портрете некоего государственного мужа, который так выявлял его внутреннюю пустоту, что он поторопился купить его и спрятать, чтобы такие, как вы, не вцепились в него.

К ним подошел Краудер.

— Скажите, кому принадлежит портрет? — спросил Уимзи. — Вам? Или наследникам умершего, или кому-нибудь еще?

— Думаю, он опять мой, — сказал художник. — Видите ли, Плант некоторым образом сделал мне заказ, но…

— Что значит «некоторым образом»?

— Ну, знаете, он все время намекал, что хорошо бы, если бы я написал его, а так как он был мой босс, я подумал, что лучше согласиться. О цене фактически не упоминалось. Портрет ему не понравился, и он сказал, чтобы я его переделал.

— А вы отказались.

— Ну, не совсем. Как вам сказать? Я обещал подумать, что можно сделать. Я надеялся, что он о нем забудет.

— Понятно. Тогда, вероятно, вам и распоряжаться портретом.

— Я тоже так думаю.

— У вас очень своеобразная техника, — продолжал Уимзи. — Вы много выставляетесь?

— Так, время от времени, то там то сям. Но в Лондоне выставки у меня никогда не было.

— Мне кажется, я видел однажды пару ваших небольших морских пейзажей. В Манчестере? Или в Ливерпуле? Я не запомнил вашей фамилии, но сразу узнал технику.

— Думаю, что там. Года два назад я действительно послал несколько работ в Манчестер.

— Значит, я не ошибся. Мне хотелось бы купить портрет. Между прочим, вот моя визитная карточка. Я не журналист, я коллекционер.

Со скрытой неприязнью Краудер переводил взгляд с карточки на Уимзи и обратно.

— Конечно, если вы захотите его выставить, — продолжал Уимзи, — я буду рад оставить его у вас на все то время, что он вам понадобится.

— О, дело не в этом, — сказал Краудер. — Он мне в общем-то и не нравится. Я хотел только… Ну, иначе говоря, он не закончен.

— Дорогой мой, это же шедевр!

— Да, с живописью все в порядке, но полное сходство еще не достигнуто.

— Черт возьми! Причем тут сходство? Я не знаю, как выглядел покойный Плант, и мне на это наплевать. Когда я смотрю на портрет, я вижу прекрасный образец живописного мастерства, и все поправки только испортят вещь. Вы знаете это так же, как и я. И если в эти нелегкие годы я могу позволить себе скромные радости… Вы не хотите, чтобы я его покупал? Выкладывайте, в чем дело?

— Да вообще-то, я думаю, нет никаких причин, почему бы вам и не заиметь его, — сказал художник, но в тоне его все еще чувствовалось раздражение. — Если, конечно, вас действительно интересует портрет.

— А что же, по-вашему, еще? Дешевая популярность? Знаете ли, я могу иметь любую из этих вещей, стоит мне только попросить, а может быть даже и не спрашивая. Во всяком случае, обдумайте мое предложение и, когда что-то решите, дайте знать — черкните пару строк и назовите сумму.

Краудер молча кивнул, фотограф к этому времени закончил свою работу и компания удалилась.

Выйдя из студии, они влились в поток служащих агентства «Кричтон», спешащих на обед. Когда они вышли из лифта, к ним подошла девушка, в нерешительности топтавшаяся в холле.

— Вы из «Вечернего обозрения»? Ну как вам картина?

— Мисс Твиттертон? — спросил Харди. — Большое спасибо за помощь. Вы увидите картину сегодня в вечернем выпуске на первой полосе.

— Правда? Как замечательно!.. Я ужасно волнуюсь. Здесь у нас только об этом и говорят. Еще неизвестно, кто убил мистера Планта? Или это нескромный вопрос?

— Мы ожидаем сообщения об аресте преступника с минуты на минуту, — ответил Харди. — А сейчас, по правде сказать, мне нужно мчаться в редакцию и сидеть у телефона. Вы меня извините, не правда ли? Может, я могу пригласить вас на ланч, когда с делами немного поутихнет, а?

— Я бы с удовольствием… Люблю послушать про убийства, — хихикнула мисс Твиттертон.

— О! Здесь как раз есть человек, который вам все об этом расскажет, мисс Твиттертон, — сказал Харди и в его глазах блеснул озорной огонек. — Разрешите представить вам лорда Питера Уимзи.

Мисс Твиттертон пришла в такой восторг, что едва не потеряла дар речи.

— Здравствуйте, — сказал Уимзи. — Раз уж этот тип так торопится вернуться в свою лавку сплетен, что бы вы сказали насчет хорошего ланча со мной?

— Право, не знаю… — замялась мисс Твиттертон.

— Не бойтесь, — успокоил ее Харди, — с ним вам ничего не грозит. Взгляните, какое у него доброе простодушное лицо.

— Уверяю вас, я ничего такого и не думала, — сказала мисс Твиттертон. — Но, знаете, я так одета… У меня пыльная работа… Не надевать же что-то приличное в такое место, как у нас…

— О, ерунда! — заверил ее Уимзи. — Вы великолепно выглядите. Не одежда украшает человека, а человек одежду. Не беспокойтесь. До скорой встречи, Сэлли. Такси! Так куда же мы поедем? Между прочим, к которому часу вам нужно вернуться?

— К двум, — с сожалением сказала мисс Твиттертон.

— Тогда нам подойдет «Савой», — сказал Уимзи.

Пискнув от волнения, мисс Твиттертон нырнула в такси.

— Вы заметили мистера Кричтона? — спросила она.

— Он как раз прошел мимо, когда мы болтали. Надеюсь, он меня не знает. А то бы решил, что я слишком много зарабатываю и не нуждаюсь в зарплате. — Она порылась в сумочке. — Мне кажется, я вся красная от волнения. Что за глупое такси, нет даже зеркала, а мое куда-то запропастилось.

Уимзи торжественно извлек зеркальце из кармана.

— О, как вы все понимаете! — воскликнула мисс Твиттертон. — Боюсь, лорд Питер, вы привыкли сопровождать девушек в рестораны.

— Я бы не сказал, — сдержанно ответил Уимзи. Не стоит, пожалуй, говорить, подумал он, что последний раз он пользовался этим зеркалом, чтобы осмотреть задние зубы убитого.

— Теперь, конечно, ничего не поделаешь, — сказала мисс Твиттертон, — приходится говорить, что коллеги его любили. Вы заметили, мертвые всегда хорошо одеты и все их любят?

— Так и должно быть, — ответил Уимзи. — Это придает им таинственность и вызывает сочувствие. Точь-в-точь как с исчезнувшими девушками — они всегда расторопны, большие домоседки и не имеют приятелей.

— Глупо, не правда ли? — сказала мисс Твиттертон, набив рот жареной уткой с зеленым горошком. — Я думаю, каждый теперь только радуется, что избавился от Планта, этого грубого, отвратительного создания. А какой он был жадный! Всегда присваивал себе чужие работы. А те бедняжки в студии — вечно у них плохое настроение. Я всегда говорю, лорд Питер, разве руководитель отдела, если он подходит для своей должности, разве он не обязан замечать, какая у него атмосфера? Возьмите нашу копировальную. Мы все веселые и дружные, хотя, должна сказать, язык, который употребляют эти пишущие ребята — а они все одинаковые, — просто ужасный. И все-таки мистер Ормеруд, наш начальник, он настоящий джентльмен и всегда старается, чтобы все интересовались работой, хотя у нас только и делают, что обсуждают цены на сыр и болтают всякую чепуху. Многих можно было бы уволить, но все у нас идет как надо, не то что в студии — там как на кладбище, если вы понимаете, что я хочу сказать. Мы, девушки, многое замечаем лучше, чем некоторые высокопоставленные люди. Конечно, я еще очень чувствительная к таким вещам — как говорят мои знакомые, просто помешана на них.

Лорд Питер согласился, что женщины, как никто другой, с одного взгляда схватывают характер. У них и в самом деле удивительная интуиция.

— Точно, — подтвердила мисс Твиттертон. — Я всегда говорю, если бы я могла откровенно сказать мистеру Кричтону несколько слов, он бы кое-что узнал. Высокие начальники и понятия не имеют, что там творится.