Вместо разбора критических замечаний Ореховича Бошьян принялся сыпать оскорблениями и угрозами в каждом абзаце. Он характеризовал тех, кто не признает «первостепенного для нашей науки… вопроса… что органическая жизнь… постоянно зарождается из безжизненной органической и неорганической материи», как «мистиков, идеалистов и консерваторов»349 и заявлял:
«Свое научное бессилие В. Н. Орехович прикрывает кажущимся богатством литературно-исторических знаний, фактически же он подменяет научное исследование спекулятивными фразами»350,
«В. Н. Орехович… сознательно и намеренно извращает факты»351,
«…свое непонимание… он прикрыл… массой клеветнических измышлений. К умышленному, тенденциозному извращению фактов, изложенных в нашей книге. Орехович прибегает неоднократно»352.
Да, такого стиля научной полемики классическая или «старая», как ее обозвал Бошьян, наука не знала. Обвиняя своего оппонента, говорящего нелицеприятно, но вполне корректно, в «многословии»353, в том. что он «исходит из старых ДОГМ»354, В том, что он — «консерватор», «реакционер» и «космополит»355, Бошьян переходит к политическим обвинениям:
«Серьезная ошибка В. Н. Ореховича заключается, именно в том, что он не понял сущности советской мичуринской биологии. Он не видит и фактически не признает революционизирующей роли человека и особенно нашего советского общества…»356
«Кажется странным неверие В. Н. Ореховича в то, что в советских условиях наши ученые за 10–12 лет могут сделать то, чего старая наука не сделала на протяжении 100 лет. Известно, что такого рода скептики всегда просчитывались. Нет сомнений в том, что такая же участь ожидает В. Н. Ореховича»357.
Яснее ясного говорит он о том, какую критику он бы приветствовал:
«Мы нуждаемся в критике наших работ. Критика с позиций марксизма-ленинизма, с позиций советской мичуринской биологической науки поможет нам творчески дальше развивать советскую микробиологическую науку. К сожалению, В. Н. Орехович… забыл, что «для диалектического метода, — как указывает товарищ Сталин, — важно прежде всего не то, что кажется в данный момент прочным, но начинает уже отмирать, а то, что возникает и развивается, если даже выглядит оно в данный момент непрочным, ибо для него неодолимо только то, что возникает и развивается»358.
Считая, что этим он полностью обезоружил критика, Бошьян закончил свой «Ответ рецензенту» следующим образом:
«Среди советских ученых, наряду с борцами за советскую передовую науку, имеются отдельные консерваторы и даже реакционеры в науке. Мы должны вести упорную и последовательную борьбу против косности, консерватизма и застоя, против реакционеров от науки, против космополитизма.
Мы должны бороться за материалистическую диалектику в нашей науке, за идеи Ленина — Сталина, за нашу творческую советскую мичуринскую биологию. Мы должны умело, со знанием дела применять диалектический метод в наших исследованиях.
В заключение по поводу рецензии В. Н. Ореховича, который не заметил абсолютно ничего прогрессивного в нашей книге, лучше всего выразиться словами гениального Ленина: «читать — читал, писать — тоже писал, а понять — не понял»,
17. VI11.51»359
Итак, кроме забористости стиля и направленности своего Ответа» во вполне определенную — политическую сторону, ошьян ничего предложить не мог. Подкрепить чем-либо существенным свою позицию он, видимо, и не умел.
Но пока Бошьян писал «Ответ рецензенту» и пока этот ответ находился в печати (он был опубликован в 1952 году) положение реформатора микробиологии становилось все хуже! В разных журналах Бошьяна начали бить и справа и слева: И. К. Смирнов, манипулируя цитатами из Маркса, Энгельса, Ленина и Лысенко, давал понять, что идеологическая сторона в книге Бошьяна страдает изъянами и что Бошьян даже может рассматриваться как скрытый вирховианец360, а, с другой стороны, Е. И. Силантьев361, разобрав приведенные в книге факты, заявил, что
«…у Бошьяна мы находим весьма неопределенные высказывания… Его высказывания… повисают в воздухе»362.
И хотя Бошьяну удалось переиздать свою книгу, обстановка менялась катастрофически быстро.
Особенно ясно это выявилось на следующей — третьей конференции по «проблеме живого вещества». Она открылась 5 мая 1953 года. Вряд ли кого могло удивить выступление ведущего критика работ Бошьяна — Ореховича, ставшего в том же году академиком АМН СССР. Бошьян, присутствовавший на конференции, принялся возражать Ореховичу в ответном слове. Но даже те, кто всего за два с небольшим года до этого высказывали в журнале «Большевик» твердую убежденность в «окончании робких блужданий вокруг этого вопроса» и сулили «исключительную» пользу для практики, исходящую из открытий Бошьяна, забыли своего протеже. Один из авторов статьи — Жуков-Вережников[40] счел, за благо промолчать, а другой автор — Майский, не смея поднять руку на «основы», продолжал твердить, что вирусы способны образовывать бактерии (таким вирусам придумали новое название — фильтрующиеся формы бактерий), уже стремился вычеркнуть Бошьяна из списка тех, кто продолжает развивать проблему превращений как актуальную364.
Эта конференция ярко высветила способности многих официальных руководителей науки в СССР манипулировать своими взглядами в зависимости от изменения конъюнктуры. Подобно хамелеонам они меняли свою окраску, нисколько не заботясь о своем добром имени. Так, А. А. Имшенецкий, директор Института микробиологии АН СССР и в то время еще член-корреспондент АН СССР, теперь встал в позу борца с «антинаучными извращениями», не обмолвившись даже словом о том, что и он в недавнем прошлом восхвалял Бошьяна и ему подобных, и сам публиковал липовые доказательства существования живого вещества и превращений микроорганизмов[41]. Он стал отрицать саму возможность перехода вирусов в бактерии, за которую еще продолжали цепляться Г. П. Калина и В. А. Крестовникова, якобы все еще видевшие в своих опытах подобные превращения. Как сообщалось в отчете о конференции, Имшенецкий и Тимаков
«доказывали, что эти взгляды не имеют пока достаточного обоснования. Последние (т. е. Имшенецкий и Тимаков. — В. С.) отвергли также связь между фильтрующимися формами вирусов и фильтрующимися формами бактерий. Они считают, что фильтрующиеся вирусы — это особый класс живых существ, возникших в процессе эволюции»367.
В 1954 году Бошьян попытался спасти обрушивающееся здание своей «теории» популярной у всех лысенкоистов «подпоркой», указав на важные практические выходы, якобы вытекающие из его концепции368. Он писал:
«Предложенный нами комплекс оздоровительных мероприятий по инфекционной анемии лошадей… был проверен… в семи областях Советского Союза более чем на 50 тыс. лошадей. Из 220 пунктов, где проводились указанные мероприятия, оздоровлено от инфекционной анемии со снятием карантина 206 пунктов, или 90,4 %»369.
Однако легко было представить, что за «оздоровление» несли его препараты больным лошадям[42] и какова была степень грамотности и ответственности тех, кто лихо подмахивал резолюции о снятии карантина в 206 пунктах.
В это время Бошьян подписывался уже не иначе как «доктор биологических наук, профессор» (см., например, 371), Он уже руководил несколькими лабораториями372. В публикации он перечислял лиц, якобы подтвердивших его концепцию,
40
Жуков-Вережников и соавторы отнюдь не случайно «описались» в статье в журнале «Большевик», когда расхвалили Бошьяна. Не менее десяти раз Жуков-Версжии ков характеризовал Бошьяна в печати как величайшего новатора советской науки. Например, в 1950 г. он произнес такую тираду о Бошьяне «Вот пример, который показывает, что мир неклеточных форм жизни действительно стучится в двери биологической науки. Этот мир живой материи представляет выдающийся интерес как для биологов, так и для патологов»365.
41
В том же 1954 году А. А. Имшенецкий опубликовал статью о якобы полученном им и эксперименте изменении наследственности при превращении неклеточного живого вещества в клетки365, а уже через три года он стал рядиться в тогу защитника классической генетики366.
42
В 1954 году Орехович сослался на данные К. Н. Бучнева, установившего, что «приготовленная Бошьяном сыворотка привела не к лечению или оздоровлению лошадей, а к огромному по масштабам заболеванию животных"370.