Так почему же на бедного Бошьяна посыпались шишки и со стороны мичуринцев? Чем он гак провинился?
Одна причина уже упоминалась: широта замаха самозванца была необъятной. За чересчур много проблем сразу ухватился никому неведомый ветеринар. С другой стороны, многих раздражал его нахальный тон. Зазнайство нового героя даже по тем лихим временам было уникальным. Такая степень самовосхваления и претензия на коренную ломку краеугольных положений науки сильно коробила многих, даже видавших виды сторонников мичуринского учения Товар продавался по чрезмерно высокой цене, а продавец слишком явно привирал.
И все-гаки главная причина коренилась в другом. Бошьян в книге решил обойтись без цитирования трудов Лысенко и настаивал на своем собственном приоритете во всех вопросах. Поэтому в нем увидел возможного конкурента сам Лысенко.
Об этой скрытой пружине, начавшей исподволь давить опасного выскочку, поведал 5 января 1951 года на заседании Всесоюзного общества микробиологов близкий к Лысенко человек — С. Н. Муромцев334. Он рассказал, что еще на стадии обсуждения рукописи книги Бошьяна Лысенко дал о ней отрицательное заключение333. Сам Лысенко также не скрывал среди своих приближенных раздражение бошьяновскими притязаниями на независимость генезиса его идей от лысенковских (Личное сообщение академика ВАСХНИЛ И. Е. Глущенко).
Внешней причиной своего недовольства Лысенко выставил плохую экспериментальную разработку вопроса о перерождении вирусов в микробные клетки и недоучет влияния внешней среды на этот процесс. Это звучало просто смешно. Лысенко, утверждавший без всяких экспериментов возможность превращения кукушек в пеночек или восхвалявший «наблюдения» Карапетяна и Авотина-Павлова за процессом «выпотевания» деревьями веток других пород, сейчас вставал в позу моралиста и брался судить об экспериментальных ошибках Бошьяна. Не более весомо звучало и его возражение относительно недоучета внешней среды.
В то же время, сообщая о недовольстве Лысенко, Муромцев открыто поддержал идею превращения одних организмов в другие, так же как возникновения клеток из неклеточного вещества, заявив, что они отнюдь не порочны, а, напротив, прогрессивны336. О возникновении вирусов и бактерий из живого вещества Муромцев говорил как о совершенно доказанном процессе. По его словам, вполне реальным мог считаться и другой процесс — тот, при котором вирусы и бактерии могли «зарождаться… из измененных белков клеток животных, растений, бактерий»337. Но, заботясь о личных интересах Лысенко, он лишал права Бошьяна и некоторых других лиц утверждать вполне сходные мысли о перерождении вирусов в микробы и обратно.
«Представление Утенкова, Крестовниковой, Бошьяна о том, что бактериофаг — стадия развития исходного микроба, которого он растворил, явно не согласуется с фактами…» —
писал Муромцев и, переходя на понятный ему язык, спрашивал:
«Где это видано, чтобы яйцо превратило курицу снова в яйцо или, положим, икра какой-либо рыбы растворила или превратила в икру ту рыбу, которая ее произвела?»338
Особенно наглядно взгляды Муромцева (и, конечно, его покровителя — Лысенко) раскрывались в конце выступления, когда он стал говорить о том, что в принципе подход Бошьяна нисколько не противоречит основам «мичуринского» учения:
«Опубликованные… Бошьяном работы являются наглядным доказательством того, что победа мичуринской биологии в нашей стране привела к коренному, смелому пересмотру всех основных проблем современной микробиологии…»339
В это время значительная часть микробиологов еще не рассматривала Бошьяна как нездорового прожектера и ниспровергателя основ мичуринского учения, безответственно разрушающего его методом от противного (или, вернее сказать, методом ad absurdum). На его книгу последовали вполне благожелательные рецензии, в печати появились статьи, авторы которых серьезно оспаривали у Бошьяна пальму первенства в вопросе превращения неклеточных форм (вирусы) в клеточные (бактерии) (такие, как В. А. Крестовникова, Г. П. Калина, А. В. Маслюков и некоторые другие)340.
А старший научный сотрудник Института малярии Минздрава БССР А. Я. Жолкевич пыталась даже «переплюнуть» Бошьяна: она сообщила о кристаллизации целых колоний бактерий341. В подтверждение своей правоты Жолкевич указывала на то, что, дескать, дочь Лепешинской, Ольга Пантелеймоновна, продвинулась дальше нее и принародно объявила о получении кристаллов не вирусов или бактериальных клеток, а более сложно устроенных клеток — простейших (Protozoa)
Конечно, нашлись грамотные ученые, в прятки с совестью не игравшие. Они, невзирая ни на какие угрозы и не принимая во внимание хор аллилуйщиков, восславлявших революционерку Лепешинскую и ее последователя Бошьяна, критиковали последнего по всему комплексу его умозрительных построений. М. П. Чумаков (в будущем академик АМН СССР, директор Института полиомиелита и вирусных энцефалитов, Герой социалистического труда, лауреат Ленинской и Государственных премий), В. Н. Орехович, П. Ф. Здродовский выступили с обоснованными негативными заключениями относительно взглядов Бошьяна на упоминавшемся заседании Правления Всесоюзного общества микробиологов 5 января 1951 года. На VI сессии Академии меднаук СССР, состоявшейся в том же 1951 году в защиту Бошьяна выступил Жуков-Вережников, однако Чумаков, Орехович, генерал-майор медицинской службы Ф. Г. Кротков, одно время исполнявший обязанности вице-президента АМН СССР, и Тимаков не согласились с мнением Жукова-Вережникова, что «…книга Бошьяна сыграла положительную роль»342 Особенно резок в оценке работы Бошьяна был Чумаков, который прямо обвинил Министерство здравоохранения СССР, Академию меднаук и Медгиз в «беспрецедентной поддержке книги Бошьяна», выпуск которой в свет Чумаков считал «ошибкой, допущенной потому, что Министерство не спросило мнения ученых…»343
В 1952 году в печати появились новые свидетельства ошибок Бошьяна344. Становилось все более очевидным, что он фальсифицировал все данные и что его выводы — плод фантазии, а не «замечательные достижения передовой советской социалистической науки»345. Кое-кто из лиц, первоначально пропевших дифирамбы Бошьяну, сочли за благо в этих условиях отмежеваться от него и опубликовать критические статьи в его адрес (Г. П. Калина346 и его ученик В. Д. Тимаков[39] и др.).
Бошьян все критические замечания встретил крайне агрессивно. Ореховича он обвинил в неспособности дорасти до уровня экспериментирования и понимания результатов опытов, присущего ему. Г. М. Бошьяну, а также в злонамеренном пренебрежении успехами революционной науки.
«Рецензия В. Н. Ореховича, — писал он, — …является неудачной и тенденциозной… В. Н. Орехович встал на путь защиты явно устаревших догматических положений в науке и на путь борьбы против новых идей советской микробиологии»347.
Ставя свое имя в один ряд с именами выдающихся русских ученых, он продолжал:
«На протяжении всей истории науки передовые русские ученые всегда смело брались за разрешение новых вопросов… Такие выдающиеся корифеи русской микробиологии, как Ценковский, Мечников, Виноградский, Омелянский, Гамалея, Ивановский и другие, уже внесли огромный вклад в сокровищницу нашей отечественной микробиологии… Систематическое исследование привело (нас. — B.C.) к последовательному научному обобщению в свете мичуринского учения закономерностей превращения микроорганизмов. Книга «О природе вирусов и микробов» есть результат наших многолетних работ»348.
Особо сильный гнев вызвала у него критика ошибки, касающейся того, что антибиотики — это не белки. Приведенные Ореховичем структурные формулы пенициллина и стрептомицина его нисколько не удовлетворили. И он решил выйти из затруднения весьма оригинальным путем: раз структуру антибиотиков установили не русские, а английские и американские ученые, то и верить им нечего.
39
Владимир Дмитриевич Тимаков, несмотря на то, что первоначально он опубликовал несколько статей, в которых благожелательно отозвался о работах по переходу неклеточных форм в клеточные, позже несколько изменил свою позицию. На лекциях студентам во 2-м Московском медицинском институте он сказал, что опыты Бошьяна бездоказательны, потому что во всех его опытах, описанных в книге, нет даже намека на разделы, в которых бы описывались методы работы. «А раз так, — сказал Тимаков, — то и воспроизвести эти опыты нельзя, и к науке они отношения не имеют» (личное сообщение доктора медицинских паук И. А. Магасаника. слушавшего лекции Тимакова студентом). В. Д. Тимаков был ревностным службистом, всегда чутко следившим за веяниями наверху. Но в обычной жизни он был добрым, сердечным и отзывчивым человеком. Впрочем, и в ряде других вопросов он возвышался над подавляющей массой чиновников его уровня. Так, в его отделе в Институте имени Н. Ф. Гамалея основные позиции всегда занимали талантливые сотрудники-евреи (Д, М, Гольдфарб, А. Г. Скавронская, Г. Я. Каган, А. Е. Гурвич, позже В. Н. Гершанович, В. Л. Зуев и др.). Когда в годы разгула антисемитизма (конец 40-х и начало 50-х годов) евреев гнали изо всех научных учреждении, Тимаков с изрядным мужеством отстоял всех «своих евреев», и все они плодотворно работали. Так же вел себя Михаил Петрович Чумаков — человек честный, прямой и мужественный. ученый, благодаря подвижничеству которого население страны было спасено от полиомиелита.