Декрет только проводит в жизнь то, что десятки лет проповедовали лучшие люди России, что являлось общепризнанной аксиомой в среде не только социалистов, но и всех интеллигентных людей, всех сознательных рабочих.
Из отделения церкви от государства логически вытекает отделение школы от церкви. Потому что дать представителям какой-либо религии возможность сделать из школы орудие пропаганды своих религиозных идей, дать возможность им влиять па впечатлительные, не защищенные жизненным опытом и знанием детские умы — значит ставить эту религию в исключительно привилегированное положение.
Отделение школы от церкви являлось требованием социалистических программ не только по соображениям логики, по и во имя прав ребенка. Очень много говорят у нас о правах родителей, по очень мало — о правах ребенка. Между тем как общепринято, что необходимо защищать законом беззащитного ребенка от чрезмерной эксплуатации его слабых сил не только предпринимателем, но и родителями, очень мало говорят о необходимости защитить душу его от всего того, что действует на эту душу разрушающе. Но, скажут нам, взгляд на то, что действует на душу ребенка разрушающе, весьма спорен: один станет утверждать, что разрушающе действует преподавание религии, другой — что так действует отсутствие этого преподавания. Однако мерило может быть найдено. Это мерило — классовая точка зрения. Маркс и Энгельс блестяще доказали в своем «Коммунистическом манифесте», какая неизмеримая пропасть лежит между пониманием всех фактов общественной жизни, если к ним подходить с точки зрения буржуазной морали или если к ним подходить с точки зрения морали рабочего класса. До сих пор организация школы находилась целиком в руках господствующих классов, и потому они сделали ее орудием пропаганды своих взглядов на все явления общественной жизни. Школа в их руках служила средством притупления в массах самосознания, средством прививки массам буржуазного миропонимания и буржуазной морали. Господствующие классы всегда там, где это было возможно еще в силу исторических условий, пользовались для этой цели услугами духовенства. И чему же оно учило? Прежде всего оно учило, что нет власти, которая бы исходила не от бога. И потому оно призывало слушаться всякое начальство, всех власть имущих, всякого, кто сядет на шею рабочего и крестьянина и станет на них ездить. С точки зрения господствующего класса такая проповедь весьма полезна, по согласны ли рабочие и крестьяне, чтобы их детей учили быть рабами: рабами неведомого бога, рабами царя, рабами всех сильных мира сего? Классовая точка зрения трудящихся отбрасывает эту рабскую мораль, приятие ее эксплуатируемыми обозначало бы их вечное рабство. И от проповеди такой морали надо защитить ребенка.
Для рабочего и крестьянина неприемлема вся эта проповедь смирения, самоуничижения, готовности подставлять другую щеку, когда тебя бьют по одной. Все это «непротивление злу» очень выгодно эксплуататорам, но эксплуатируемым оно не с руки. Если барыня предается порывам смирения, готовности принимать удары — для нее это довольно невинное занятие, так как ее ограждает от ударов и угнетения ее общественное положение, ну а для рабочих и крестьян готовность быть эксплуатируемыми и унижаемыми имеет совершенно другие последствия. И потому ребенка надо защитить от пропаганды прелести непротивления злу, прелести самоуничижения.
Священник проповедует неосуждение, прощение своим классовым врагам; он проповедует отречение от земных благ, воздержание; обещает справедливость па небе. Зачем будут учить этому своих детей рабочие и крестьяне, которые добиваются справедливости здесь, на земле, хотят здесь, па земле, построить для всех светлую, разумную жизнь? Ребенка надо защитить от внушения ему мысли, что справедливость и светлая жизнь недостижимы на земле.
Евангелие — редко священники — проповедует любовь к людям. Это самое, что есть цепное в религиозной морали и что не противоречит классовому интересу рабочих и крестьян. Они на своем знамени также выставляют равенство и братство. Но равенству и братству учит эксплуатируемых сама жизнь, общность их интересов, сближение, основанное на взаимопонимании. «Все за одного, один за всех». И это обучение взаимопомощи трудовой жизнью гораздо ценнее, чем проповедь любви евангелия, сплетенная с самоуничижением, терпением, отречением от всякой борьбы, от всех земных благ.
Религиозная мораль противоречит, в общем и целом, классовым интересам трудящихся. Она бессильна. И ярче всего она показала свое бессилие во время мировой войны. Чуть не две тысячи лет проповедуется эта мораль, и все же она не могла предотвратить ужаса мировой войны.
Такова религиозная мораль. Что же касается религиозного миропонимания, то в век могучего развития капитализма, сопровождаемого неслыханным развитием техники, даже ребенка трудно убедить в том, что можно остановить бег солнца, создать мир в шесть дней, сделать человека из ребра и т. п. Учить верить тому, во что не верит ум, в чем нельзя убедить, — значит стремиться усыпить ум, закрыть глаза шорами. Дело безнадежное, но вредное, ибо оно учит ребенка не истине, а лжи.
Надо предохранить ребенка от внушения ему истин, противоречащих пауке.
Буржуазия пользуется религией для того, чтобы при ее помощи властвовать над массами. Послушайте рядового интеллигента, и вы часто услышите такие речи: «Мне религия, конечно, не нужна, я человек интеллигентный, но она нужна темной массе. Надо, чтобы массы что-нибудь сдерживало, нужна узда, и потому нельзя отнимать веру у народа, без веры масса превратится в банду грабителей». Религия — узда для масс. И буржуазия хотела держать народ в этой узде. Это знало духовенство и молилось за «благоверное» Временное правительство.
Очень характерно отношение к вопросу о светской школе Государственного комитета по народному образованию, хотя учреждения и выборного (не непосредственно населением), но стоявшего целиком па точке зрения Временного правительства.
Государственный комитет не нашел возможным порвать с церковью. Для школ, поддерживаемых государством, — таковых громадное большинство — закон божий продолжал быть предметом обязательным, только школам частным (главным образом средним) разрешалось не вводить закона божия в качестве учебного предмета. Для громадного большинства населения все оставалось по-старому. По-старому должны были служиться молебны, читаться утренние молитвы, молитвы перед учением и после него, по-старому священник был членом педагогического совета и влиял на постановку дела. Одна только уступка была сделана возрастающей антирелигиозности масс: ученик мог, если этого захотят родители, а по истечении 14 лет он сам, не ходить на уроки закона божия. Это была уступка, но уступка ничтожная. Родители, желающие, чтобы их сын не учился закону божию, должны подать соответствующее заявление. Для этого им надо проявить известную инициативу, энергию, интерес к школьному делу, сознание вреда обучения этому предмету, независимость. Само собой, таких родителей будет ничтожное меньшинство, большинство же детей, даже детей неверующих родителей, будет по-прежнему воспитываться в страхе божием.
Значит, для громадного большинства детей обучение закону божию остается обязательным, и только очень незначительное количество детей будет освобождено от этих уроков. Почему же Государственный комитет, в котором было большинство представителей от учителей, пошел вопреки постановлению учредительного собрания (в 1905 г.) Всероссийского учительского союза, почти единогласно высказавшегося за светскую школу?
Члены Государственного комитета ссылаются на неподготовленность населения. Уничтожить преподавание закона божия в школе — значит восстановить против себя массы. Ссылка на массы, на неподготовленность населения — в значительной мере ссылка лицемерная. Тот, кто сам не хочет какой-либо решительной меры, ссылается обычно на неподготовленность масс. Когда не хотели давать народам всеобщее избирательное право, ссылались на неподготовленность масс; когда не хотели давать избирательных прав женщинам, говорили, что женщины — народ темный, будут голосовать за попов и погубят дело свободы; когда не хотели свергнуть самодержавие, говорили, что народ так чтит царя-батюшку, что грудью встанет на его защиту; не хотят сделать школу светской и говорят: народ возмутится. А суть дела в том, что верхи учительства теперь смотрят на все сквозь буржуазные очки и втайне считают, что религия нужна народу как узда.