На следующий день после отъезда Покровского в лесокомбинат приехал другой видный руководитель партизан.

Придя утром к Фомичу, я застал у него высокого, лет под сорок, человека. Бледное, продолговатое лицо с длинным, чуть сгорбленным носом, сильным подбородком, строгая сдержанность в манерах делали этого человека заметным и отличали от других.

— Сабуров, — сказал он, подавая мне руку.

— Командир отряда, — добавил Фомич, — он только что из Брянского леса.

Сабуров прибыл к нам для установления связи. Из его скупых сообщений мы узнали, однако, очень многое.

— Имею хорошо вооруженный отряд, — говорил Сабуров, — организовал в двадцати деревнях самооборону. Районный центр Суземка, как и весь район, от гитлеровцев свободен. Брянский лес в этом районе для немцев недоступен.

Сабуров помолчал, раздумывая, а потом тихо добавил:

— Имею радиостанцию и постоянную связь с центром, с Москвою…

Последнее сообщение подействовало на нас сильнее всего. Мы мечтали о том, чтобы установить связь с Большой землей, и не могли себе в то время представить, что где-то вблизи есть партизаны, ежедневно связанные со столицей. Это казалось тогда настолько необычайным и замечательным, что Сабуров сразу вырос в наших глазах. Однако Фомич не терялся. Ему также было чем блеснуть перед столь необыкновенным гостем. Развернув карту, он начал говорить:

— Мы занимаем, — Фомич ткнул карандашом в карту, — Эсмань и Хомутовку. Наши силы: два Ворошиловских отряда, отряд Красняка, Севский, всего до двух тысяч, хомутовцы уже имеют до двух сотен партизан, а мой Эсманский состоит из трех групп, каждая по две сотни… Успехи налицо: мы блокировали Севск, Ямполь и Середино-Буду. Наши отряды контролируют по крайней мере половину Глуховского, Льговского и Канышевского районов. Подступы к Хинельским лесам, — продолжал Фомич, водя карандашом по карте, — оберегают тысячи партизан. Я прошу вас, — повернулся он к Сабурову, — сообщить об этом в Москву, Центральному Комитету партии.

Справляясь со своей картой, Сабуров делал на ней пометки, записывал фамилии командиров.

В тот же день он уехал, сказав, что отряд его в настоящее время находится в глубине Брянского леса, севернее Суземки. Сведения, полученные от Сабурова, имели для нас большую ценность, — они раздвинули наш горизонт еще на сотню километров. Отрадно было сознавать, что и у нас, партизан, имеется нечто вроде тыла, в виде партизанского края в крупных лесных массивах.

— Силы наши растут, — выражая волновавшие всех нас чувства, сказал я Фомичу, когда мы распрощались с Сабуровым.

— Да, это — начало массового партизанского движения, к которому призывает нас ЦК партии, — сказал Фомич, и глаза его молодо загорелись.

— Необходимо еще больше усилить партийную работу среди населения, неустанно поднимать людей на вооруженную борьбу, ликвидировать опорные пункты врага в Глухове и в Севске, расширить наш край на юг. Мы сможем и должны создать партизанский фронт от Конотопа до Брянска?

Фомич взволнованно шагал по комнате, развивая свой замысел, и я видел, что именно об этом он говорил с теми, кто приходил к нему тайно на лесокомбинат в течение всего февраля.

Фомич посмотрел мне прямо в глаза и сказал:

— И вот, Михаил Иванович, пришла мне в голову такая идея — как вы на это посмотрите? Нам необходимо создать объединенный штаб. Он возглавит и соединит разрозненные усилия партизан и решит задачу борьбы с немецкими гарнизонами. Что вы скажете об этом, Михаил Иванович? Говорите то, что думаете.

Нам никто не мешал, и мы могли говорить о самом сокровенном.

— Фомич, — сказал я, — по всему видно, что ваши связи с подпольным обкомом, с ЦК Украины оборваны… Мне кажется, что вам нужно взять на себя руководство подпольем не только в своем и в соседних районах, но и всей области. Что же касается меня, то не пора ли мне формировать полк, а может быть, и дивизию?

— Оно верно, — согласился Фомич, — но как созвать партийную конференцию? У меня нет связей с подпольем южных и центральных районов. Я мучительно их ищу и кое-что уже знаю. Но этого слишком мало. Быть же самозваным секретарем обкома я не могу, не имею права… Пока что мы создадим объединенный штаб. Я хотел бы заручиться вашим согласием быть начальником такого штаба, а командиром хочу просить товарища Гудзенко. Согласны ли вы?

Я принял это предложение с условием не оставлять командование своей группой и выполнять обязанности начальника штаба по совместительству.

Через несколько дней Фомич провел совещание командиров, комиссаров и начальников штабов всех отрядов. Председательствовал сам Фомич. На совещании было решено объединить отряды и избрать командование в составе Гудзенко и Фомича. Я был избран начальником штаба.

«Объединенный штаб партизанских отрядов зоны Хинельских лесов» — так стал именоваться этот орган управления отрядами. Разведка, изучение добытых о противнике сведений, ежедневная рассылка разведсводок по отрядам, служба застав, организация и содержание госпиталя для раненых и больных партизан, наконец, координация боевых действий всех партизанских отрядов, как существующих, так и вновь возникающих, — такова была задача штаба.

Штаб разместился в помещении заводоуправления, — это было одноэтажное здание на северном краю поселка. Два помощника — один по разведке, другой по службе охраны — оба офицера из штаба Гудзенко и дежурный офицер, выделенный капитаном Гудзенко для охраны штаба, — были моим рабочим аппаратом.

Через день штабная машина пришла в движение. Прежде всего я раздобыл у Покровского хорошую топографическую карту. Будучи штабным офицером в армии, он сумел сохранить солидный запас этого имущества.

Эсманский лист, которым я когда-то пользовался, оказался далеко не достаточным. Теперь пришлось обзаводиться двухкилометровкой, причем к глуховскому листу мой деловод из Ямпольского отряда — политрук Будаш, знакомый уже читателю по рассказу Анащенкова, — подклеил с правой стороны лист с наименованием «Рыльск» с левой — «Новгород-Северский», а вверху карты надставил лист «Трубчевск».

— Эх! Еще бы листочек с Нежиным, и тогда я совсем дома — на Черниговщине, — тяжело вздохнул Будаш.

До войны он был директором МТС.

Вздыхал и я, не видя на карте Путивля, Конотопа и многих других мест, откуда приходили на хинельские заставы люди. Всех их доставляли теперь в главный штаб, собирающий сведения опросом.

К десятому марта границы партизанского края определились положением застав и отрядов. Капитан Гудзенко держал заставу в Хуторе Михайловском, в Свесе и Марчихиной Буде. Хохлов очистил все села района от гитлеровцев и подошел вплотную к Севску. Покровский — далеко на востоке за Хомутовкой, в то время как местный Хомутовский отряд стоял в своем районном центре. Ямпольцы вышли на границы с Шостенским районом и занимали Горелые Хутора и Воздвиженское, Червонный отряд, совершив рейд по всему району, стал в селах Эсмань и Червонном. Его разведывательные разъезды достигали окраин города Глухова.

Таким образом, на территории в шесть тысяч квадратных километров, где насчитывалось более сотни крупных сел и не менее ста тысяч населения, уже не было ни одного гитлеровца.

Со всех концов этого края тянулись в Хинель ухабистые разбитые дороги, по ним ползли обозы с продовольствием, фуражом и сеном, мчались посыльные, шли и ехали поднявшиеся но вооруженную борьбу советские люди.

Но не дремал и противник. «Снежный ком» народного движения на Сумщине вырос за одну зиму 1942 года настолько, что его увидели из Берлина.

В середине марта наше положение ухудшилось. Все чаше и затяжней гремели бои на дальних подступах к Хинели. Теснимый целой дивизией, после полумесячных боев и маневров в районе Путивля, отошел к Хинели Ковпак. Его отряды развернулись на юго-востоке «края», отряд Покровского получил задачу защищать наши границы на юго-западе, встать в Свесе и Орловке, вблизи Ямполя.

Обращенный в ставку края, изменил темп жизни лесокомбинат.