Но не прошли и половины ступенек, как вдруг откуда ни возьмись, нежданно-негаданно где-то рядышком послышалось:

— Злату-у-ушик!

Посмотрел я на ступеньки, которые вели вниз, посмотрел на ступеньки, которые вели вверх, и Ольга посмотрела на ступеньки, которые вели вниз, и на ступеньки, которые вели вверх, но опять, кроме нас двоих, вокруг не было ни души.

И снова я решил, что это мне только почудилось.

И Ольга снова решила, что это ей только почудилось.

— Что ты оглядываешься, кто-нибудь нас звал? — спросил я Ольгу.

— А ты что оглядываешься, кто-нибудь нас звал? — спросила Ольга.

— Я оглядываюсь просто так, — сказал я.

— И я просто так, — сказала Ольга.

И мы пошли дальше.

Спустились по лесенке, и вот мы уже под мостом, среди старых бочек из-под смолы, а там уж совсем-совсем близко река. Но тут вдруг откуда ни возьмись, нежданно-негаданно где-то рядышком послышалось:

— Злату-у-шик!

И было это в тот самый миг, когда я не видел Ольгу, а Ольга не видела меня, потому что мы обходили большую бочку — Ольга справа, а я слева.

Тогда я приложил ухо к бочке, потому что хотел узнать, не из нее ли доносится голос, и спросил тихонечко, чтобы не слышала Ольга:

— Тут кто-нибудь кричал: «Злату-у-ушик»?

А Ольга приложила ухо к бочке с другой стороны, потому что тоже хотела узнать, не из нее ли доносился голос, но услышала только, как я тихонечко спрашиваю: «Тут кто-нибудь кричал Злату-у-ушик?», и сказала:

— Кто-то кричал, а кто — непонятно.

— Как по-твоему, кого он звал? — спросил я со своей стороны бочки.

— Не знаю, может быть, нас, — ответила Ольга со своей стороны.

— Но ведь ни тебя, ни меня не зовут Златушик! — снова сказал я.

— А может, он не знает, как нас зовут, — ответила Ольга.

— Но что ему от нас надо? — спросил я.

— Может, ему и верно что-нибудь от нас надо или он думает, будто нам что-нибудь надо от него, — ответила Ольга.

— Пойдем поищем его, — предложил я.

— Пойдем, — согласилась Ольга.

Вышли мы из-за большущей бочки, Ольга справа, а я слева, снова взялись за руки, забыли, что шли к реке, которая уже была совсем-совсем близко, и принялись искать того, кто кричал нам: «Злату-у-шик!».

Первым делом, еще стоя среди бочек, мы громко спросили:

— Эй! Тут кто-нибудь кричал: «Злату-у-ушик»?

Но никто не откликнулся.

Тогда мы ушли с того места, где были бочки, и стали подниматься по деревянной лесенке, дошли до самой ее середины, остановились и еще раз громко спросили:

— Эй! Тут кто-нибудь кричал: «Злату-у-ушик»?

Но никто не откликнулся.

Мы поднялись по ступенькам на самый верх, перед мостом внимательно осмотрелись, чтобы не угодить в яму, пошли по мосту, на середине моста остановились и в третий раз громко спросили:

— Эй! Тут кто-нибудь кричал: «Злату-у-шик»?

Но никто не откликнулся. Только вдруг откуда ни возьмись, нежданно-негаданно появился старый воробей. Подлетел, затрепыхал крылышками и сел на подоконник дома, что стоял у самого моста. А из открытого окна кто-то крикнул:

— Ага! Это ты, дружище воробей! Добрый вечер!

— И правда уже вечер, — сказала Ольга. — Идем скорее домой, а то мама будет беспокоиться.

— Идем, — согласился я.

И мы поспешили домой.

Перед домом, где со своими родителями жила Ольга, уже взад-вперед ходила Ольгина мама и беспокоилась.

— Где вы, дети, пропадали, разве не видите, что уже вечер? — воскликнула она.

— Мы тут! — закричали мы. — Видим, что уже вечер, только не заметили, как он наступил, потому что кто-то все время звал нас: «Злату-у-ушик!» — и мы искали, кто это нас зовет.

— И кто же вас звал? — спросила Ольгина мама.

— В том-то и дело, что мы не знаем, — ответил я.

— Он не захотел нам показаться, — сказала Ольга. — Как ты думаешь, мама, кто бы это мог быть?

— Не знаю, — ответила Ольгина мама. — И садись скорее к столу. Сколько можно ждать тебя с ужином?

Но в тот миг, когда Ольгина мама говорила, откуда ни возьмись, нежданно-негаданно где-то рядышком послышалось:

— Злату-у-ушик!

— Теперь, мама, ты слышала? — воскликнула Ольга.

— Он где-то тут, в лопухах у забора! — воскликнул я и приподнял один лопух, только, похоже, не тот.

— Ничего я не слышала, — сказала Ольгина мама. — Беги-ка и ты домой, наверняка твоя мама тоже беспокоится.

— И я побежал домой.

И настала ночь. Мы заснули и про все, про все забыли. А утром проснулись и снова вспомнили.

Утром я сказал маме:

— До свиданья, мама, я иду к своей приятельнице Ольге.

— Хорошо, — сказала мама. — Только не шалите, а то как бы с вами чего не приключилось.

— Не бойся, мама, у нас серьезное дело, — ответил я.

— Серьезное дело? — удивилась мама. — Какое серьезное дело?

— Кто-то все время окликает нас, и мы хотим его найти, — сказал я.

— Будьте осторожны, чтобы он вас не обидел, — посоветовала мама.

— Не бойся, мама, он нас не обидит, — сказал я. — Он только кричит: «Злату-у-ушик!».

И снова я побежал к своей приятельнице Ольге.

Возле дома, где со своими родителями жила Ольга, был садик, а в этом садике под кустом сирени стояла скамейка. Пошли мы в садик, сели на скамейку и стали думать, как же нам искать того, кто кричал вчера: «Злату-у-ушик!».

— Как по-твоему, позовет он нас еще? — спросила Ольга.

— Позовет, — ответил я.

Так. Этот вопрос решен. Мы стали думать дальше.

— А как по-твоему, может, и нам его позвать? — спросил я.

— Давай позовем, — ответила Ольга.

Так. Этот вопрос решен. Мы стали думать дальше.

— А как по-твоему, он нам покажется? — спросила Ольга.

— Не знаю, — ответил я.

И этот вопрос был решен. Больше мы ничего придумать не могли.

— Вчера мы три раза окликали его: «Эй! Тут кто-нибудь кричал: Злату-у-ушик?», а он все равно не показался, — сказал я, и мне сделалось грустно.

— Верно. Но почему? — сказала Ольга, и ей тоже сделалось грустно.

Но как только нам сделалось грустно, мы снова захотели развеселиться. И чтобы развеселиться, начали петь. В это время по тропинке мимо забора проходил Лоло Матерла, маляр и штукатур. Он нес кисть и стремянку.

Услыхал Лоло Матерла, как мы поем, остановился и кричит:

— Эй! Тут кто-нибудь поет?

Мы испугались, перестали петь и притаились на скамейке.

Лоло Матерла приложил к щели забора глаз, посмотрел и снова крикнул:

— Эй! Тут кто-нибудь поет?

Мы еще пуще испугались. Сидим — не дышим.

Тогда Лоло Матерла положил кисть на землю, приставил стремянку к забору и полез наверх, а пока лез, пел вот так:

Когда допел, был уже наверху и голова его торчала над забором.

Увидела нас его голова и рассмеялась.

И мы, когда увидели смеющуюся голову, перестали бояться и тоже рассмеялись.

— Это мы поем, пан Лоло Матерла, — сказала Ольга.

— Да ведь и вы поете, — сказал я.

— Тогда все в порядке. Кто поет, тот не пропадет. Пойте, а я подтяну, — сказал Лоло Матерла, и сразу голова его исчезла, Лоло Матерла спустился по стремянке на землю, подхватил кисть под мышку, вскинул стремянку на плечо и пошел своей дорогой.

— А я знаю, почему от нас прячется тот, кто кричал «Злату-у-шик!» — вдруг воскликнула Ольга. — Он нас испугался!