…Незаметно прошла неделя.

- Ну, а теперь, ребята, пора нам выпустить нашу перепёлку на волю: она уже совсем здорова, - предложила Светлана.

- Жалко отпускать, - сказал Ашир. - Уж пусть бы она у нас жила.

- Тебе хорошо так говорить, - возразила Светлана. - А каково перепёлке? Если бы тебя, например, когда ты в больнице был, оставили там жить навсегда? Как? Согласился бы?

- И правда, давайте лучше выпустим, - согласился Ашир.

Гульнар взяла из клетки перепёлку, и все вышли во двор. Перепёлка встрепенулась, повернула голову к ребятам и важно прошлась по ладони Гульнар. Потом не спеша почистила пёрышки и легко соскочила на сухую, выжженную солнцем землю.

Ребята стояли тихо и молча ждали, в какую сторону полетит перепёлка.

А перепёлка взмахнула крыльями, вспорхнула на дерево и оттуда посмотрела на ребят.

- Привет! - крикнул Ашир.

- Привет! - поддержала его Гульнар.

В ту же минуту перепёлка легко поднялась с дерева и, набирая высоту, скрылась за домом.

Ребята побежали на занятия. А когда кончились уроки и настало время обеда, Гульнар вдруг закричала:

- Смотрите, смотрите! Наша перепёлка вернулась.

И верно, над школьным двором пролетала перепёлка. Может, это была и другая перепёлка, но ребятам показалось, что это их знакомая. Наверно, они правы. Ведь не должна же перепёлка забывать тех, кто спас её от беды!

КОТЕНКИНА МАМА

Осенью жил я в деревне. Совсем маленькой - на сорок дворов.

Хозяйка моя, Христина Георгиевна, была очень мила, и только в одном я чувствовал смущение, когда она начинала спрашивать меня про животных. То ли ей сказал когда-то кто-то, то ли сама она читала мои «животные» рассказы, но её неожиданные вопросы порой ставили меня в тупик. Начинала она со слонов, которых сама не видела, переходила к верблюдам, бегемотам, ослам, лошадям, коровам, свиньям, собакам…

И вдруг:

- А вы кошечку эту видели? Ходит у дома и по огороду, сине-голубая с полосками красивыми. Она родила. Всех котят куда-то рассовала. Кошка от Третьяковых, а они, известно, всех котят топят. Вот она и ушла от них и бродит по деревне. К Третьяковым не заходит, поверьте, сама видела…

Третьяковых я не знал, но с разной живностью общался: слонами, медведями, крокодилами…

- Что нужно делать? - спросил я Христину Георгиевну.

- А что делать? Ясно, что делать! - сказала Христина Георгиевна. - Вот вы тут сидите, что-то пишете, вы - свободный человек. Надо поискать, куда она прячет котят. Пока вам делать нечего - вы ищите, а я с работы возвращусь - тоже буду искать. Я уже и сегодня утром на зорьке встала, козу в стадо выгнала и всё смотрела… Не нашла…

Признаюсь, что я не очень люблю кошек. Но эта - я её видел, и много раз, - мне чем-то нравилась. Она бродила у дома, появлялась на огороде, а то и на дороге - всегда сверхосторожная и, право, симпатичная. Шерсть, конечно, не голубая, а серая, но с голубизной и с бурыми полосами от головы и по бокам вплоть до хвоста. Увы, хвост был длинноват, но всё остальное - красиво.

После разговора с Христиной Георгиевной я вышел на улицу. Кошки не было. Полчаса прошло и час, навер- ное, я вернулся домой. Взял книгу - работать уже не мог.

И тут слышу, кто-то появился на подоконнике.

Смотрю - она, эта самая кошка. Я открыл дверь.

Действительно она. По представлениям Христины Георгиевны - сине-голубая с полосками красивыми По моим - вовсе не голубая, а серая с голубизной и бурыми полосками от головы и по бокам вплоть до хвоста. длинного хвоста!

Но - она.

- Что ты хочешь? - спросил я её самым ласковым голосом. - Может, поесть?

Она замяукала, но в комнату за мной не пошла

Тогда я пошёл за нею.

Кошка привела меня в дровяной сарай, где… дрова - берёзовые, сосновые, осиновые - лежали в полном порядке.

А под ними лежал котёнок. Вовсе не похожий на свою маму - камышового цвета и совсем не маленький. Он бросился к маме навстречу и стал лизать её: голову, бока, а потом лапы. И мама облизывала котёнка, всё время поглядывая на меня: не уйду ли я? А вдруг я - Трэтьяков?

Что делать?

Я не люблю кошек, но и не люблю, когда топят котят.

Эта кошка спасла от Третьяковых единственного котёнка. Я не знаю Третьяковых и не знаю котят, кроме этого, оставшегося в живых. Этого нельзя было бросить.

Но что думает мама-кошка?

Я взял котёнка в руки, и мама позволила мне это сделать. Я вынес котёнка из дровяного сарая, и мам-л пошла за мной. Я внёс котёнка в дом, но тут мама осталась за мной на пороге.

Я просил её, умолял даже:

- Ну, иди! Чего ты боишься?

Она не шла.

Так и осталась на улице.

Котёнка я напоил молоком, а когда вечером пришла с работы Христика Георгиевна, она ещё и манную кашу эму сварила. Он чувствовал себя отлично и маму-кошку не напоминал.

А наутро я увидел на пороге дома задушенную мышь. Во второй половине дня - ещё двух мышей. К вечеру - ещё одну.

- Это она! - объяснила мне Христина Георгиевна. - Вот вы и я тоже - не Третьяковы. Так она оценила…

Котёнок, вовсе не вспоминавший о маме-кошке, резвился в доме и доставлял нам с Христиной Георгиевной радость, хотя и отрывал меня от работы.

А котёнкина мать каждый день приносила своему сыну пойманных мышей и скромно клала их на порог чужого дома. Чужого дома, но не дома Третьяковых, где она жила раньше.

ПИРАМИДЫ И ВЕРБЛЮДЫ

Все, кто приезжает в Египет, знают, что в нём есть пирамиды.

Американцы, англичане, французы, да и жители других стран, и мы, русские, знаем, что такое пирамиды и для чего они были построены.

Не у всех в детстве по истории была пятёрка! Важно, что это Египет, а значит, и пирамиды. Надо смотреть пирамиды. Обязательно! Иначе дома, когда вернёшься, что скажут?

И я так думал. Как же без пирамид?

Их много. Самые главные из них - пирамиды Хеопса, Хефрена, Джосера и Снофру, находятся на окраине Каира.

Там, как мне говорили, даже представление ежедневное бывает по вечерам. Название - «Свет и звук». Представление на английском, французском и немецком языках.

Но дни шли, а поехать к пирамидам мне никак не удавалось. Дела мешали.

Наконец поехал, но днём, а не вечером, когда идёт «Свет и звук».

Ладно! Что поделаешь! Хотя бы пирамиды посмотрю! А то в Москве не поверят, что был в Египте.

Мы с товарищем моим поехали к пирамидам. Поехали на нашем «козлике-газике».

- Мой «плимут», будь он проклят, вторую неделю барахлит, - сказал мне товарищ. - А этот «козёл» нас довезёт. А забарахлит, так с ним и справиться легко…

В диком потоке каирского автомобильного движения мы вырвались наконец-то на какую-то прилично-широкую улицу. Особняки - справа и слева. Рестораны - слева и справа.

Тут живёт такой-то, а тут - такой-то. Этот особняк - министр, этот…

Меня эти детали не интересуют: кто, где и как живёт. Даже у себя дома. Пусть живут, если есть польза общая…

И опять - ночной ресторан.

А где пирамиды?

- Вот они, пирамиды! - сказал мой товарищ.

Слева действительно были видны пирамиды.

Вот это - главное.

Мы свернули с великосветской дороги куда-то влево и поехали вдоль канала - не самого чистого как внешне, так и по запахам, и нас сразу же остановили.

Остановил верблюд - гордый, невозмутимый красавец, который смело шёл на нашу машину. Верблюд был как верблюд, но несколько театральный. Какие-то украшения на морде, и ещё слишком красивое седло в разных красках на спине, где качается чахлый горб.

Судя по всему, верблюду было безразлично смотреть на машину, на которой мы приехали, на меня и на моего товарища. Он даже не плевался. Он был выше этого. Но он знал службу и просто лёг рядом с нашей машиной, подставив седло: мол, залезай!