– Спасибо, я многому научилась.

– Герману спасибо, но запомните: человека невозможно научить, – сказал Серебров, – он учится сам.

Если вы не против, то можете потренироваться за городом, мне как раз нужно заехать в одно место, – и глаза Сереброва сделались отстраненно-грустными, словно он увидел что-то недоступное взору других.

– Я с удовольствием.

Кристине, честно говоря, не хотелось расставаться с Серебровым. Она чувствовала себя защищенной, ей почему-то казалось, что, если рядом с ней будет сидеть этот мужчина, годящийся ей по возрасту в отцы, она никогда не попадет в аварию.

– Я буду ехать очень осторожно, – предупредила Кристина.

– Хорошо. Потому что мне важно попасть в нужное место именно сегодня, это такой день…

Все сели в машину. Кристина – за руль. Герман на заднем сиденье чувствовал себя неуютно; он сам недолюбливал женщин за рулем и был уверен, что Кабанова-младшая врежется если не в первый столб, то уж в десятый – наверняка.

– Поехали, – скомандовал Серебров, но сделал это мягко.

Кристина старательно исполняла все, чему ее учили в автошколе и на автодроме. Перед тем как выехать на улицу, она заволновалась, смотрела то влево, то вправо.

– Кристина, – сказал Серебров, – никому не хочется умирать. Никому не хочется стукнуть свою машину, поэтому, если ты не пропустишь того урода на джипе, он притормозит сам.

Когда молодая женщина увидела, что правила игры, предложенные другом отца, действуют и джип действительно притормозил, ей стало легче. В руках, в ногах появилась уверенность.

– Налево. Направо, – командовал Серебров.

Вскоре машина оказалась за городом. Этих мест Кристина не знала, она редко выбиралась за пределы кольцевой дороги.

– По шоссе ехать куда легче, чем по городу.

– Конечно. Только не разгоняйся слишком сильно и не обращай внимания на тех, кто подгоняет тебя.

Ты едешь на пределе дозволенного и не поддавайся на провокации.

С полчаса машина петляла, то съезжая по развязке на другое шоссе, то вновь забираясь по съезду на насыпь.

– Теперь – прямо, – и вновь глаза Сереброва сделались туманно-стеклянными.

Рука сильно сжала подлокотник, и Кристине показалось, что полковник Кречетов забыл о ее существовании.

Вдоль дороги потянулась однообразная кладбищенская ограда. Новые кладбища всегда ужасали Кристину, огромные, бесконечно длинные, с множеством одинаковых памятников.

Когда машина поравнялась с воротами, Серебров негромко сказал:

– Направо. И притормози у навеса.

Он вышел к полосатому сине-белому навесу, трепетавшему на ветру. Под ним расположился торговец цветами, венками, свечками. Имелись в продаже и маленькие лопатки, грабельки. Здесь можно было купить все, что может понадобиться человеку, приехавшему проведать могилу на кладбище, даже наборы кисточек и краски.

– Двадцать белых роз, – вздохнул Серебров.

Герман, сидевший на заднем сиденье, наклонил голову, чтобы Кристина не заметила его улыбку.

– Если вы будете оставлять их на могиле, – посоветовал продавец, – то поломайте стебли. Бомжи здесь ходят, цветы с могил воруют, потом в городе продают за полцены.

– Да, хорошо, – рассеянно отвечал Серебров. – И еще три цветка, пожалуйста, отдельно.

Он вернулся к машине с охапкой белых роз, три алых подал генеральской дочке, сделал это, даже не глядя на нее.

Новые кладбища хороши тем, что на них можно заехать на машине.

– Прямо, все время прямо, – закрыв глаза, говорил Серебров.

– По кладбищу?

– Да. Если хотите, Герман сядет за руль.

Пристроив цветы под лобовым стеклом, Кристина поехала по кладбищу. Мелькали памятники. Женщина ужаснулась, как много людей умирает, даты почти не отличались друг от друга.

Серебров не открывал глаза. Кристина не видела, что Герман пропустил руку между спинкой сиденья и дверцей и держит Сергея за локоть. После небольшого холма, когда справа заблестела молодыми березками аллейка, Герман сжал пальцы.

– Теперь направо, – безучастно произнес Сергей Владимирович, прижимая охапку цветов к груди.

Кристина покорно свернула. Через пятнадцать секунд Герман опять сжал пальцы на локте Сереброва.

Тот тихо произнес, так и не открыв глаза:

– Здесь.

И лишь когда машина замерла, когда замолчал двигатель, Сергей посмотрел в стекло.

– Да, – тихо проговорил он, – вот мы и приехали.

Рядом с машиной возвышалось изящное надгробие из белого мрамора, выгодно отличавшееся от остального пейзажа. Каменная глыба, в которой был просечен сквозной крест и строгая надпись: «Ядвига Биганская». Дату рождения и дату смерти Кристина рассмотреть не успела: Серебров закрыл ее букетом белых роз.

– Кто это? – спросила генеральская дочка.

– Это его секрет, – притворно вздохнул Богатырев, – большая любовь.

– Он даже с закрытыми глазами нашел дорогу к могиле.

– Сердце вело его.

Серебров присел на бортик могилы и гладил ладонью цветы так, словно это были нежные женские волосы. Ветер свистел над кладбищем, гнул тонкие березки, буквально пел, вырываясь на свободу сквозь прорезь мраморного креста. Кристина не почувствовала основательности вечного покоя, которая ощущается на старых кладбищах. Чуть тронутый травой песок, венки, недостроенные памятники, временные деревянные кресты, ни одного большого дерева. Кладбище еще жило, и подпитывала его смерть.

– Дорогая моя, – шептал Серебров так, чтобы его могли слышать в машине. – Какой несчастный день!

Ты помнишь наш день? – и его пальцы исчезли в мягких лепестках роз.

– Вы, кстати, где хрен покупаете, в магазине или на базаре? – внезапно спросил Богатырев.

Кристина даже вздрогнула от такого нелепого вопроса, абсолютно неуместного, пришедшего из другого измерения.

– Мама покупает.., на базаре вроде бы… Да, баночки без этикеток, отец другого не ест.

– Зря вы его на базаре берете, – вкрадчиво говорил Герман. – Лучший хрен – тот, который в поле вырос. Но у него корень тонкий, много корешков накопать надо. А здесь, на кладбище, хрен вырастает – корень сантиметров пять в обхвате и на полметра вглубь уходит, сочный. Земля-то рыхлая. Один корень выкопал, стер – баночка и готова. Вот московские бабушки и приноровились хрен на кладбищах копать. Поэтому, когда покупаете, внимательно смотрите.