На похоронах все плакали: жалели Алёну, такую молодую, красивую, отца твоего раньше времени поседевшего, тебя сироту, без любви и заботы материнской оставшегося. Я тоже плакала,… а где-то в глубине души, не видимая для всех, жила радость. Вот теперь, любимый моим будет.

Только, после похорон, твой отец чуть умом не тронулся. Если бы не ты… Пять лет, после смерти Алёны ни на одну женщину не глянул, потом умерла твоя бабушка. За тобой смотреть нужно было. Ты озорной, бедовый рос. А тётка твоя, свою личную жизнь налаживала, ей было не до проблем брата и племянника. Нина знала, как я к Алёше отношусь. Да об этом, наверно, все знали. Вот и стала уговаривать брата, чтоб женился на мне. Не успел твой отец толком мне предложение сделать, как я тут же согласилась. Он даже опешил, не ожидал, что я вот так, сразу...

Мама меня чуть ли не на коленях отговаривала. Мол, одумайся, куда ты лезешь. Я ведь тогда в самом соку была. Парни за мной табунами бегали. Может, и не такая красивая, как твоя мать, но тоже ничего. А тут вдовец, да ещё с ребёнком. Так кто ж советов родителей слушает? Молодая, глупая, а самой казалось, что умнее всех. Думала, стерпится ― слюбится. Со временем, ты ко мне привыкнешь, матерью назовёшь. Алёша свою первую жену забудет, меня полюбит. Дура!

Да только ты на всю ласку мою, волком смотрел. Думаешь, я не видела, что затаил обиду на меня и отца. Чуть подрос и вон из дома. А отец твой… Для него я, как женщина, никогда не существовала. Так, бесплатная прислуга. На всю мою нежность и любовь он отвечал холодностью, давая понять, что ему это не нужно.

А я ребёнка от него хотела. Мечтала, что хоть маленькая частичка его, меня любить будет. Не сложилось. Хочешь ― верь, хочешь ― нет, но я и теперь Алёшу больше жизни люблю. Только им и дышу. Он только пару лет, как слегка оттаял. А мне многого и не надо. Вот только отчуждение ваше, совесть мою мучило. Знала, что моя вина, а как исправить… Ты прости меня, Глеб за то, что не смогла тебе матерью стать, за то, что невольно стала между тобой и отцом.

― Чего же вы хотите от меня? Отпущения вам всех грехов? Так сказал уже, я не священник.

― А если просто, по-человечески, понять и простить?

― А вот с этим, вы уж не взыщите, у меня туго. Так и не научился прощать.

― Жаль… Трудно тебе в жизни будет.

― Ничего, пока справляюсь.

Мачеха вздохнула и как-то вся сгорбилась.

― Не хочешь прощать ― ты в своём праве. Я хочу только одного, Глеб, чтобы ты помнил, что у меня, кроме тебя и отца твоего на всём белом свете никого нет. Это хорошо, что ты приехал. ― Женщина помолчала немного и вдруг выпалила:

― Мне страшно.

Её глаза набухли непролитыми слезами, а губы посерели. Она поднялась, выглянула в коридор и к чему-то напряжённо прислушалась. Потом вернулась на своё место, наклонилась к нему ближе и лихорадочно зашептала:

― Алёша в последнее время каким-то тихим, ласковым стал. Болезнь эта проклятущая… Можно конечно списать на неё, мол, оценил, наконец, мою заботу, а мне страшно… Ночью спать совсем не могу, к каждому шороху прислушиваюсь. Кажется, стоит закрыть глаза и тут его не станет. Я его никому, даже смерти не отдам.

Глеб отшатнулся. По лицу мачехи побежали крупные слёзы. Она зажала рот руками, изо всех сил пытая сдержать, рвущиеся из груди, судорожные всхлипы. Мужчина не выдержал. Он вскочил, притянул мачеху к своей груди, давая измученной страхом женщине, выплакаться. Она вздрогнула, уткнулась ему в рубашку и тихо завыла. Глеб осторожно поглаживал хрупкие плечи, отмечая про себя, что с тех пор, когда он последний раз видел мачеху, она сильно исхудала.

― Ну, тише, тише. Я здесь. Всё будет хорошо. Хватит плакать. Мне не за что вас прощать. Я помню, как вы пытались наладить со мной отношения. Вы уж простите мой детский максимализм. Его частенько подогревали злые сплетни. А потом, похоже, ненавидеть вас у меня просто вошло в привычку. ― Услышав подобные слова, мачеха ещё горше заплакала. ― «Вот, болван», ― чертыхнулся про себя Глеб. ― Успокойтесь, не мне вас судить. Сам столько дров наломал, что в пору каяться.

― Что ты, что ты, ― сквозь слёзы улыбнулась женщина. ― Я всегда глядя на тебя удивлялась. Хоть ты меня терпеть не мог, но гадостей мне никогда не делал. Держался только холодно и на расстоянии.

― Что вы говорите. А мне казалось, что я вас хорошенько изводил.

― Если честно, мне поначалу тоже так казалось, ― хихикнула женщина. Она отстранилась, открыла кран с холодной водой и быстро умылась. Вытерев лицо, она судорожно вздохнула. ― Спасибо, что не оттолкнул и дал выплакаться. Мне даже дышать немного легче стало.

― Не за что, ― усмехнулся Глеб. ― Тем более, я тоже отчасти виноват в ваших слезах. Вы так и не рассказали, почему только «поначалу»? ― спросил мужчина, заметив, как опять погрустнело лицо мачехи.

― Что? ― переспросила она слегка рассеяно.

― Вы сказали, вам по началу…

― Ах, да, ― улыбнулась Марго. ― Так случилось, что одна моя подруга вышла за муж за мужчину, который жил с дочерью от первого брака. Когда он развёлся с женой, она решила, что девочке лучше остаться с отцом, так как не хотела взваливать на нового мужа своего ребёнка. Однажды я попала к ним в гости и то, что я там увидела…

― Понятно, всё познаётся в сравнении.

― Что-то вроде того.

― Марго, ― почему вы с отцом серьёзно не поговорили. Ему нужно тщательное обследование и медицинский уход. Вы же с ним совсем измучились.

― Что ты. Мне не в тягость. А что касается больницы… Глеб, поговори с ним. Ты же знаешь, какой он упрямый. Я и так и эдак, а он ни в какую. Вот точно Твердохлебов ― грызи не грызи, только зубы обломаешь.

― Я поговорю. А вам больше отдыхать нужно.

― Алёша по ночам почти совсем спать перестал. Как же…

― Вот и договорились. Если не уговорю его лечь в больницу, то беру на себя ночные дежурства.

В дверь позвонили.

― Ой, это Людочка, наверно, пришла, ― засуетилась Марго. ― Ты и не поел ничего. Совсем я тебя заболтала. Ты, давай кушай, а я к отцу.

Глава 39

Цените тех, с кем можно быть собой.

Без масок, недомолвок и амбиций.

И берегите их, они вам посланы судьбой.

Ведь в вашей жизни их — лишь единицы…

Глеб для проформы поковырялся в тарелке. Есть совершенно не хотелось. Странно, он никогда не задумывался, о причинах своей ненависти к Марго. Она никогда его специально не обижала. Вначале, мачеха пыталась пробиться сквозь стену отчуждения, которую возвёл вокруг себя осиротевший мальчик, но натолкнувшись на жёсткий отпор, отступила и сама стала держаться от него подальше. Когда Глеб узнал, что отец женится, то попытался высказать всё, что по этому поводу думает. Отец поступил так, как считал нужным. Этого пренебрежения, Глеб ему так и не простил. Алексей Глебович, после смерти жены, замкнулся в себе. На сына почти не обращал внимания, погрузившись с головой в своё горе. Одно время, даже начал выпивать, но бабушка быстро его на путь истинный поставила. Она как истинная сибирячка, обладала сильным характером и железной волей.

Пока жива была Алёна, Твердохлебовы жили легко и радостно. Она обожала делать своих мужчин счастливыми. Каждый день был наполнен чем-то интересным и увлекательным. Родители любили активный отдых: многодневные походы по лесу с ночёвкой в палатке, сплав по реке на плоту, вело путешествия и тому подобное. Глеб очень рано научился плавать, ездить на велосипеде, кататься на лыжах, лазить по горам, ориентироваться на местности. Для укрепления духа и воспитания дисциплины, отец отдал его в школу боевых искусств, в которой главным тренером работал его лучший армейский друг. И вдруг всё рухнуло, наступило оглушающее безмолвие в почти полной пустоте. Эта школа, фактически спасла Глеба от отчаяния и одиночества, надолго поселившихся внутри его, после смерти матери.