Твердохлебов неторопливо шёл по улице родного города. За последние четыре года, что он не был тут, город изменился. Центральные улицы были отремонтированы, дома радовали глаз свежей штукатуркой. Проходившие мимо женщины бросали заинтересованные взгляды на статного красавца офицера. Но Твердохлебов ни на кого не обращал внимания. Сейчас его больше волновали другие вещи: новый асфальт, сохранённая старая аллея, обилие цветочных клумб, идеальная чистота царящая вокруг.
Глеб несколько минут топтался у двери, прежде чем позвонить. Наконец решившись, надавил на копку звонка. Тихая, приятная трель пронеслась вглубь квартиры. Подождав ещё немного, мужчина ещё раз позвонил.
«Приехали», ― хмыкнул он про себя. ― «Нет, чтобы предупредить о приезде. Сюрприз хотел сделать. Сделал. Вот и топчись теперь на пороге, пака хозяева появятся».
Вдруг он услышал, как кто-то в квартире кашляет и снова позвонил.
― Входите, открыто, ― донесся до его слуха глухой голос отца.
Сердце Твердохлебова подпрыгнуло и тревожно сжалось. Он толкнул незапертую дверь и вошёл в тёмный коридор. Здесь почти ничего не изменилось. Только, похоже, переклеили обои. Насколько он помнил, когда приезжал в последний раз, они были полосатые, а теперь светлые с редким растительным рисунком.
― Ну, что вы топчитесь на пороге, проходите в комнату.
Глеб закинул сумку в свою старую комнату и пошёл на голос отца. Алексей Глебович лежал в кровати и тяжело дышал. Услышав шаги, он открыл глаза и пробормотал:
― Кто вы и чего хотите?
― Отец, это я, ― слегка дрогнувшим голосом, ответил Глеб.
― Сынок, ― мужчина широко распахнул слезящиеся глаза. ― Неужели это не сон и ты, наконец, обо мне вспомнил.
― Прости, но я же часто звонил.
― Надеюсь, ты никогда не услышишь от своих детей подобных оправданий. Сын, я же не молодею. Понимаю, что у тебя служба, но хотя бы раз в год, мог бы и навещать своего старика.
― Где Марго? Почему ты тут лежишь совершенно один. Дверь нараспашку. У нас конечно тихий городок, но всё же.
― Она в аптеку пошла. Замучил я её своей чёртовой пневмонией. Лето на дворе, а у меня пневмония, представляешь? А дверь,… так, Любочка, медсестра должна прийти делать укол. Вот Марго дверь и не закрыла, чтоб я лишний раз не вставал с постели.
― Почему ты не лёг в больницу.
― Ты же знаешь, как на меня действуют эти учреждения. Я бы там, через пару дней загнулся. Нет, я дома помереть хочу.
― Что за глупости. Тебе ещё рано умирать, ты ещё внуков не дождался.
― Угу, ― фыркнул Алексей Глебович, ― от тебя дождёшься. Вот спросит меня мать, как там мой сынок. А мне и сказать будет нечего.
― Брось, отец, ― рассердился Глеб.
― Надеюсь, ты погостишь у нас, хоть немного. А то, может, как говорится, что даже чаю не попьёте?
― Погощу. Я в отпуске.
Мужчины услышали, как хлопнула дверь.
― Алёша, я дома. Извини, немного задержалась. Заскочила в гастроном, а там сегодня мясо выбросили. Фарш просто загляденье. Представляешь, мне удалось ещё купить отличный кусок вырезки и поджарку. Приготовлю завтра голубцы. Алёш, а может лучше пельмени? Как думаешь?
― Я думаю, тебе лучше зайти ко мне, у нас гости.
― Гости? Странно...
Женщина быстро пересекла длинный коридор и вошла в комнату мужа. Она замерла на пороге, слегка приоткрыв рот, оторопело уставившись на Глеба.
― Ты-ы-ы, - протянула она.
― И тебе привет, Марго.
― Глеб, надо же, что же ты не предупредил, что приедешь.
― Хотел сделать вам сюрприз.
― Угу, ― кивнула мачеха, ― он тебе удался. Что ж пойду на кухню. Ты наверно голоден с дороги.
― Не стоит беспокоиться, я перекусил в вагоне-ресторане.
― Какое там беспокойство, ― отмахнулась мачеха, ― ты хоть ему сажи, отец.
― Глеб, надеюсь, ты у нас остановишься?
― Если не прогоните...
― Твоя комната всегда в твоём распоряжении, ― поджав губы, буркнула Марго. ― Вы тут ещё немного поболтайте, а через десять минут жду тебя на кухне.
Глеб не стал ломаться, не хотел по пустякам расстраивать отца и просто кивнул.
Глава 38
Нельзя вернуться в прошлое и изменить свой старт, но можно стартовать сейчас и изменить свой финиш…
― Что смотришь? Изменилась, постарела?
― Да нет, в общем-то, ― ответил Глеб и отвёл глаза. Он никогда не любил эту женщину, но её бледное осунувшееся лицо, почему-то его тревожило. Она выглядела измученной и сильно постаревшей. В некогда тёмно-каштановых густых волосах, было слишком много ранней седины. Под глазами залегли тени, в уголках рта, глубокие морщины.
― Угу, а врать ты так толком и не научился, ― ехидно усмехнулась Марго. ― Думаешь, не вижу, как ты на меня смотришь.
― И как же я на вас смотрю?
― С жалостью, вперемешку с лёгким налётом брезгливости. Господи, кого лешего ты заявился, ― женщина закрыла лицо руками и жалобно застонала. ― Ведь только всё стало, хоть как-то налаживаться. А тут ты, как чёрт из табакерки выскочил.
― Мне отец позвонил, ― холодно бросил Глеб. ― Может вам напомнить, что это и мой дом.
― Ах, отец, ну конечно. Вот старый прохвост. Так и знала, что он телефон припрятал, ― женщина устало махнула рукой. ― Хотя, ладно, чего уж там. Алёша в последнее время только о тебе и твердит, просил, чтобы позвонила тебе. А я не стала.
― Почему?
― Всё трусость моя, ― неожиданно призналась мачеха. ― Может, и к лучшему, что ты приехал. Да и болезнь эта его какая-то странная. Кучу лекарств извели, а Алёше легче не становится. Только день ото дня ещё больше слабеет. Сколько ни просила, сколько в ногах ни валялась, чтоб в больницу лёг ― ни в какую. Пришлось Любочку, она медсестрой работает, простить к нам забегать. Она уколы делает и капельницы ставит, но всё без толку.
― Марго, я давно вас хотел спросить, почему,… а, в прочем, ― неважно. Мужчина передёрнул плечами и отвернулся к окну. Но мачеха, будто каким-то звериным чутьём почуяла, о чём он хотел спросить.
― Тебя интересует, почему отец женился на мне? ― женщина потёрла ладонями бледное лицо и не села, а буквально рухнула на соседний стул. ― Что ж, видно пришло время всё тебе выложить, как на духу.
― Я не священник. Мне ваша исповедь ни к чему.
― А при чём тут исповедь? Хочу просто рассказать тебе, про отца твоего, про меня, но если тебе не интересно… Я думала, ты уже вырос из детских обид.
― Хорошо, я слушаю.
― Алёна умерла, когда ты ещё маленьким был.
― Не такой уж и маленький, ― скривил губы Глеб. ― Мне тогда шесть было.
― Может и так, но всё равно ещё не достаточно взрослый… Отец твой, когда мне предложение сделал…. Я дура, вне себя от счастья была, будто на крыльях летала, думала, что он хочет, чтобы я тебе матерью стала, а ему утешением. До меня не сразу дошло, ему просто нужно было, чтобы за тобой кто-то присматривал, а чужих в доме, он видеть не хотел. Твой отец меня никогда не любил. Он по матери твоей, как с ума сходил, так до конца дней своих сходить будет. Алёша до сих пор, с её портретом разговаривает.
― Почему же вы не ушли от него. Ведь вы моложе моего отца на семнадцать лет. Зачем мучились?
― А это мне наказание за все грехи мои тяжкие. Ведь я Алёшу любила всю свою жизнь. Он взрослый, а я мелюзга ещё совсем, уже тогда с него глаз не сводила. Подружки по известным киноактёрам сохли, а я по соседскому парню. Когда он женился на твоей матери, слезами горькими всю ночь обливалась, проклинала разлучницу, смерти ей желала. А разве в том её вина была, что едва Алёша увидел, так влюбился без памяти. Красивая она была. Ох, какая красивая. Ей бы в кино сниматься. Глаза синие-синие, как небесная бездна. Волосы густые, тёмные, ниже талии струились, кожа бархатная, что сметана белая, а губы… ― Марго покачала головой и грустно усмехнулась. ― Впрочем, что я тебе рассказываю, ты на неё очень похож.
Алёша ухаживал за Алёной, как в сказке, и как поженились, ― надышаться не мог. Пылинки с молодой жены сдувал. А я от зависти, злобой вся исходила. Только ума и хватило, чтобы ему не показать. Если бы узнал, точно с лестницы спустил. Я ведь частенько, по-соседски, к молодым забегала. Ты не смотри на меня с такой жалостью. Не стою я этого.