Однажды, когда она была еще совсем маленькой, Сити спросила у матери, как нужно вести себя, если к тебе обращается взрослый человек, которого нужно уважать. «Надо, доченька, отвечать ему робко, со страхом, глаза нужно опустить вниз», — ответила мать. А отец вышел тогда из кухни и говорит: «Никогда не делай этого, дочка. Твоя мать всю жизнь прожила в деревне и многого не знает. Если тебя спрашивают или обращаются к тебе, смотри прямо в лицо этому человеку, не бойся. К чему опускать глаза вниз?»

Сити запомнился этот разговор. Через два дня в школе учитель объяснял правила вежливости. И от него Сити услышала то же, что сказал отец. Мать была неправа, когда учила опускать глаза.

И сейчас, когда отец с матерью спорили, нужно ли ей продавать овощи, Сита сразу же приняла сторону отца.

На другой день они направились на базар. Сити спросила отца, почему он взял ее с собой.

— Сейчас сама увидишь, дочка, — ответил он. — Вчера я продал овощи с южного участка и получил много денег. Тебя в школе учили шить, верно? Вот на эти деньги мы купим дешевого полотна, и ты будешь шить для наших соседей, поняла?

Глаза Сити засияли.

— Какой же ты у меня молодец, папа! — воскликнула она. — Шить, конечно, лучше, чем продавать кофе на базаре.

Прошли две недели. Сита уже продала те вещи, которые сшила, а заказы все поступали и поступали. Шила она хорошо, не так, как деревенские портные, которые делали все на глазок и очень редко впору.

Так Сити стала портнихой. Она не только шила, она учила соседок одеваться со вкусом. И женщины охотно прислушивались к ее советам.

Теперь, отправляясь в город, они уже не надевали слишком короткий каин[13] или кебайю[14] с узкими длинными полами спереди. Их дочери уже редко щеголяли в ярко-красных жакетах, желтых каинах, цвета летнего неба перед заходом солнца, и темно-зеленых туфлях. Они уже не выставляли напоказ этикетку с торговой маркой на новой юбке.

Так Сити работала больше года. Отец ее все трудился на своей земле, выращивал овощи, а мать хлопотала по дому. Занятые своими заботами, они мало интересовались тем, что происходит в стране. А когда вокруг стали говорить, что на смену голландцам пришли японцы, отец только поморщился. Он все повторял, что это его не касается, и ему, дескать, не понять того, что там пишут в газетах.

— Зачем нам помогать японцам или голландцам, лишь бы овощи родились на земле, ведь тогда можно будет без нужды прожить до самой смерти, — говорил он.

Однако папаша Сити не смог долго скрывать свой участок с овощами от японского глаза. Сити тоже уже не могла спокойно заниматься своим шитьем. Она видела, что в стране творится что-то неладное. Но матушка Сити почувствовала это раньше всех. Цены на рис росли на базаре с каждым днем, и она все спрашивала себя: когда же они наконец перестанут расти?

И вот Сити пришлось бросить шитье, потому что в городе уже, никто больше не продавал дешевого полотна. Но заказов не убавилось. Люди приносили ей свою старую одежду: то надо что-нибудь укоротить, то подшить, то заштопать. Но вскоре и это стало трудно делать: не было ниток.

Теперь оккупация сказывалась во всем, от нее нельзя было спрятаться.

Дошла очередь и до папаши Сити. И ему пришлось столкнуться с оккупационными властями. В деревне уже никто не сажал овощи, потому что японцы приказали сеять клещевину.

— Кому нужна эта клещевина? — возмущался папаша Сити. — Если мы все будем выращивать и продавать клещевину, то у кого мы будем покупать рис?

Мамаша Сити плакала, просила мужа не упрямиться, не сажать больше овощей на участке. Сити тоже, пыталась разъяснить это отцу, рассказывала, к чему призывают сейчас газеты. Однако газетная пропаганда увлекала только молодежь, а папаша Сити был уже пожилым человеком и очень недоверчиво относился ко всему новому.

Вскоре папаше Сити снова предложили сеять клещевину, но он опять отказался. И на этот раз все обошлось благополучно. Отказался в третий и четвертый раз и опять легко отделался — был только неприятный разговор с кумичо деревни.

Папаша Сити все упрямился, и вот однажды рано утром к дому подкатила открытая машина. Отца схватили, посадили в машину и увезли. Даже переодеться не дали. Машина скрылась из глаз, а мать как подкошенная упала на землю.

Папаше Сити все же не удалось отгородиться от действительности. Но он и теперь, вероятно, не понимал, почему же новую власть так беспокоил его огород с овощами.

На следующий день Сити пошла в город, надеясь узнать что-нибудь об отце. Три недели подряд каждый день ходила она в город, но так ничего и не добилась.

А дома она утешала мать, старалась подбодрить ее. Но у Сити и у самой душа разрывалась на части, когда она думала об отце. Отец был для нее лучшим другом, он говорил, что Сити должна верить в свои силы. Он никогда не учился в духовной школе и не мог читать на память изречений из корана, но он часто разговаривал с ней о религии, и от отца Сити впервые узнала о боге.

Прошел месяц с того дня, как арестовали отца, и вот в деревне появился молодой человек по имени Хашим. Соседи говорили, что родом он из Гарута, но бежал оттуда, потому что его преследовала японская полиция, и теперь будет жить в нашей деревне.

Хашим был общительный и добрый, и он очень скоро сошелся с жителями деревни. Хашим часто бывал в городе. Говорили, что он будет работать там в какой-то газете, так как в Гаруте он тоже работал в издательстве.

Скоро в деревне заметили, что Хашим стал заглядываться на Сити. Сначала он только раз в день проходил мимо ее дома, потом эти прогулки участились, и наконец он стал постоянным гостем в доме Сити.

У девушки замирало сердце, когда она видела Хашима. Сити улыбалась ему, расспрашивала о городских новостях.

Хашим охотно рассказывал. Чаще всего он говорил о статьях в газете, о книгах, о войне. Многое было непонятно Сити, о многом она слышала впервые. От Хашима она узнала о движении за ликвидацию неграмотности. Это ее заинтересовало.

— Я тоже хочу обучать соседей грамоте, Шим, — несмело сказала она.

— В самом деле? — обрадовался Хашим. — Это же здорово! Карандаши, ручки и чернила я вам достану. Тетради пусть они тоже не покупают, у меня дома много бумаги. Завтра я все принесу.

Через неделю Сити начала занятия. Но учеников было немного, да и занятия проводились нерегулярно: соседи не всегда могли выбрать время. И Сити приходилось считаться с этим.

Девушка понемногу стала забывать свое горе. И мамаша Сити уже не сторонилась соседей, часто сама заговаривала с ними, иногда даже смеялась. Она видела, что Хашим очень хороший человек и может быть хорошим мужем для ее дочери. Прошло три месяца, и вот они стали жить втроем. Хашим стал ее зятем.

Но Хашим и Сити недолго прожили в деревне.

— Ти, — сказал Хашим однажды, — давай переедем в город, уж очень далеко мне отсюда на работу ездить.

Сита не возражала. Мать тоже согласилась. Вскоре они купили домик в городе, и все втроем переехали туда.

В городе у Хашима было много знакомых, и дом его всегда был полон гостей. Сити встречала всех приветливой улыбкой, хотя иногда и уставала от такого количества посетителей.

А гости приходили разные. Были и старые и молодые, были словоохотливые и молчуны, одни любили петь, а другие, войдя в дом, брали книгу и читали ее целый день. Один из друзей Хашима, худой, сутуловатый мужчина, особенно запомнился Сити. Пиджак на нем болтался, как на колу, и был весь в пятнах. Красная, зеленая, голубая краска была на этом пиджаке. А его ботинки уж и вовсе ни на что не были похожи. И еще Сити никогда не видела у мужчин таких длинных волос — все ее знакомые проходили военное обучение и поэтому были коротко острижены.

А однажды он пришел к ним и попросил накормить его.