— Итак, твой наставник, — говорит она, когда мы начинаем идти.

— Джек.

— Джек, — повторяет она. — Должно быть, замечательный парень, раз избавил тебя от зависимости.

— Не сказал бы, что он избавил меня от нее. Он помогает, но я трезвый не из-за этого. А из-за тебя.

— Меня?

— И Мэдисон, — признаю. — Вот. Вот что сдерживает меня, помогает избавляться от зависимости.

Кеннеди молчит, на ее лице отражено беспокойство, как будто она обдумывает мои слова, но кажется, не купилась на них. Через мгновение ее шаги стихают. Мы еще даже не вышли из парка, а она уже остановилась.

— Что изменилось?

— О чем ты?

— Что отличает этот раз от предыдущих?

— Я, эм...

— Возможно, большая часть статей о тебе — ложь, но я знаю, что ты был на реабилитации несколько раз, знаю, что они лечили тебя, но ты возвращался к пагубным привычкам. И мы были здесь. Мы сейчас здесь. Это не изменилось, так что же тогда?

— Не знаю, — признаю. — Последний раз, когда я приезжал... в прошлом году... когда умерла твоя мама, я хотел быть рядом с тобой, но приехал пьяным и понимал, что ты скорбишь, и ты посмотрела на меня, как...

— Как?

— Как будто ничего не делает тебе больнее, чем мое нахождение здесь, — отвечаю. — До этого я видел только твою злость, но в тот день увидел страх, как будто ты испугалась, сколько еще боли я принесу тебе, когда я просто хотел все исправить.

Кеннеди снова начинает идти, ее голос тихий, когда произносит:

— Я бы хотела тебе поверить.

— Да, — бормочу. — Я тоже.

— Хотя я рада, — признается Кеннеди. — Что бы ни изменилось, я рада, что ты трезв, и надеюсь, что так и будет. Ради Мэдди, да, потому что она заслуживает того, чтобы познакомиться со своим отцом, но и ради тебя самого тоже. Знаю, что меня не было достаточно для тебя, Джонатан, но надеюсь, что ты обретешь то, что нужно тебе.

Игры в парке

Этот блокнот собственность Кеннеди Гарфилд

Ты возвращаешься в драмкружок.

И посещаешь его уже месяц.

Показываешься четвертую неделю подряд и принимаешь участие в репетициях. «Юлий Цезарь» скучен, но это лучше, чем ничего. Помешанный актер в тебе возьмет все, что может получить. Кроме того, перевоплощение в кого-то другого несет для тебя какой-то терапевтический эффект.

Может, поэтому тебе так нравится играть на сцене. Может, ты устал быть самим собой.

Девушка все еще сидит в зале каждую неделю. Иногда она пишет. В основном наблюдает. Когда она не наблюдает за тобой, ты ловишь себя на том, что наблюдаешь за ней. Ваши взгляды периодически встречаются, и она улыбается. Всегда.

За прошедший месяц кое-что изменилось. Вы двое стали близки. Она поцеловала тебя в первый раз на прошлой неделе. В библиотеке, во время обеда — просто наклонилась и поцеловала, сделав первый шаг. Было неожиданно.

С тех пор ты каждый день крадешь у нее поцелуи.

За исключением сегодня.

У тебя плохой день.

Пропустил несколько реплик. Ты отвлечен. У тебя такое выражение весь день, будто ты не здесь.

— Боже, Каннинг, соберись, — говорит Хастингс, проводя рукой по лицу. — Если ты не можешь справиться с ролью Брута...

— Пошел ты, — перебиваешь его. — Не выпендривайся, будто ты идеален.

— Я не совершаю ошибок новичка, — поясняет Хастингс. — Может, если бы ты не был так озабочен тем, чтобы трахнуть новенькую....

БАМ.

Ты затыкаешь его на полуслове ударом в лицо. Удар сильный, почти сбивает его с ног. Он пошатывается, когда ты подлетаешь к нему, хватаешь за воротник и дергаешь на себя.

— Закрой свой сраный рот.

Люди встают между вами двумя, растаскивая в стороны. Хастингс убегает с криком:

— Я не могу с ним работать.

Все в драмкружке приходят в ступор.

Ты стоишь мгновение, сжимая кулаки по бокам, успокаиваясь. Когда приближаешься к девушке, пытаешься ослабить напряжение. Она наблюдает за тобой в тишине, смотря настороженно.

Садишься рядом с ней. Но между вами сегодня остается пустой стул. Это первый раз, когда за последние недели ты не сидишь возле нее. Даешь ей личное пространство.

Не проходит много времени, прежде чем возвращается Хастингс, но он не один. Директор вышагивает вслед за ним. Мужчина направляется к тебе с суровым выражением на лице.

— Каннингем, назови мне хоть одну причину, почему я не должен тебя исключить.

— Потому что мой отец перечисляет вам кучу бабла.

— Все, что ты можешь сказать?

— Это не хорошая причина?

— Ты ударил другого ученика!

— Мы просто репетировали, — отвечаешь. — Я Брут. Он Цезарь. Это ожидаемо.

— Брут заколол его. А не размахивал кулаками.

— Я импровизировал.

Девушка смеется на твои слова. Она пытается сдержаться, но ничего не выходит, и директор слышит, переводя свое внимание на нее.

— Послушайте, это больше не повторится, — говоришь, снова перетягивая внимание на себя. — В следующий раз я заколю его, и все будет хорошо.

— Тебе бы лучше следить за своим поведением, — говорит директор, тыча пальцем в твое лицо. — Еще один инцидент и тебя исключат навсегда. Понимаешь?

— Да, сэр.

— И будь уверен, твой отец узнает об этом, — внимание директора переключается на девушку. — Гарфилд, дать совет? Если ты хочешь добиться здесь успеха, заведи себе нового друга, кого-то с правильными приоритетами... кого-то, похожего на Хастингса.

Хастингс стоит в проходе, потирая подбородок. Несмотря на то, что у него синяк, он ухмыляется. Злорадствует.

— Потому что Каннингем не доставит тебе ничего, кроме проблем, — продолжает директор. — А ты можешь добиться большего.

Мужчина уходит. Хастингс следует его примеру. Он боится находиться рядом с тобой без поддержки. У вас двоих давнее соперничество, как у Бэтмена и Джокера... или Бризо и Рыцаря ночи.

Хотя кто из них ты?

Герой?

Девушка мотает головой, машинально рисуя на передней части блокнота.

— Это было ужасно грубо с его стороны.

— Да, но это правда, — отвечаешь.

— Да?

— Я уже однажды обеспечил тебе проблемы, — напоминаешь ты. — Могу гарантировать, что это не в последний раз.

— Ага, а что насчет другой части? — спрашивает она. — Тоже правда?

— Какой части?

— Той части, где ты, возможно, пытаешься залезть в трусики к новенькой?

Ты пялишься на нее. Она продолжает рисовать.

— Потому что, если так и есть, — продолжает девушка, — у тебя дерьмово получается. Я хочу сказать, на самом деле ты даже не пытался...

Она не смотрит на тебя, ее щеки розовые. Рисование больше похоже на рассеянные каракули, что-то, что может ее отвлечь. Она прикусывает щеку изнутри.

Вытянув руку, ты накрываешь ее своей, останавливая девушку, прежде чем ручка протрет дыру в блокноте. Она с тревогой поднимает свой взгляд на тебя.

Ты не говоришь сразу ничего, сдерживая ее взгляд, прежде чем наклоняешься, сокращаешь расстояние и целуешь ее. Поцелуй нежный, приятный и перед всем драмкружком. Но вам плевать, что все смотрят.

— Хочешь потусоваться вместе? — спрашиваешь. — Провести немного времени наедине, подальше от этого сраного места?

Она кивает.

— Как насчет выходных?

Вырывая листок бумаги из блокнота, она нацарапывает свой номер телефона, чтобы ты позвонил ей после школы.

Хотя ты не звонишь. Твоя жизнь превращается в хаос во второй половине этого дня. У тебя даже нет шанса, твой отец устраивает скандал из-за инцидента в школе, и когда ты вырываешься от него, у тебя есть важные дела.

Но позже этим вечером, когда зашло солнце, ты отправляешь ей сообщение, спрашивая, есть ли хоть один шанс, что ты сможешь увидеть ее сегодня. Пишешь, что это важно. Уже поздно и она, скорее всего, спит, но несколько минут спустя ты получаешь сообщение с координатами парка рядом с ее домом.

Я могу встретиться через тридцать минут.