344

стоит? Но если тебе верить, странный ты человек, получается, что на свете не существует корыстолюбивых людей?

Д р у г. Да я, мой Сократ, хочу назвать корыстолюбцами тех, кто из-за ненасытной алчности постоянно жаждет извлечь непомерную выгоду и нажиться на совершенно ничтожных, мало чего стоящих или совсем ни к чему не пригодных вещах. e

С о к р а т. Но, достойнейший мой, лишь в том случае, если они не ведают, что вещи эти ничтожны: ведь противоположный случай невозможен, как мы только что сами себе показали путем рассуждения.

Д р у г. Да, ты прав.

С о к р а т. И ясно, коль скоро они лишены знания, что они допускают ошибку, считая дорогостоящим то, что не имеет никакой цены.

Д р у г. Это очевидно.

С о к р а т. С другой стороны, корыстолюбцы любят наживу?

Д р у г. Да.

С о к р а т. Нажива же, говоришь ты, противоположна убытку?

Д р у г. Конечно. 227

С о к р а т. Бывает ли для кого-нибудь благом убыток?

Д р у г. Ни для кого.

С о к р а т. Наоборот, он — зло?

Д р у г. Да.

С о к р а т. Значит, из-за убытка люди претерпевают вред?

Д р у г. Да, претерпевают.

С о к р а т. Следовательно, убыток — зло. А прибыль противоположна убытку?

Д р у г. Противоположна.

С о к р а т. Значит, нажива — добро.

Д р у г. Да.

С о к р а т. Значит, ты называешь корыстолюбцами любителей добра? b

Д р у г. Похоже, что так.

С о к р а т. Отнюдь не безумцами считаешь ты, мой Друг, корыстолюбцев. Ну а сам-то ты любишь то, что является добром, или нет?

Д р у г. Конечно, люблю.

С о к р а т. Существует ли какое-то благо, тобой не любимое, которому ты предпочитаешь зло?

Д р у г. Нет, разумеется.

345

С о к р а т. Значит, вероятно, ты любишь всякое благо?

Д р у г. Да.

С о к р а т. Спроси меня, не такого же ли я мнения,

с и я соглашусь с тобой и признаю, что также люблю благо. Но не думаешь ли ты, что и все остальные люди, как мы с тобой, любят благо и ненавидят зло?

Д р у г. Да, мне так кажется.

С о к р а т. А мы согласились, что прибыль — благо?

Д р у г. Да.

С о к р а т. Но таким образом все без исключения оказываются корыстолюбцами? И наоборот, при прежнем нашем рассуждении никто не оказался корыстолюбцем. Какое же из этих рассуждений не приведет нас к ошибке?

Д р у г. Я думаю, то рассуждение, мой Сократ, кото-

d рое правильно определит корыстолюбца. А правильно считать корыстолюбивым человека, придающего значение тому и считающего возможным нажиться на том, в чем достойные люди никогда не осмелятся искать прибыль.

С о к р а т. Но видишь ли, милейший мой, только сейчас мы признали, что наживаться — значит извлекать пользу.

Д р у г. Ну и что же?

С о к р а т. Да ведь вдобавок к этому мы согласились, что все люди всегда стремятся к благу.

Д р у г. Да, согласились.

С о к р а т. Значит, и добрые люди желают получать всевозможную выгоду, если только она — благо.

e Д р у г. Но не к той выгоде стремятся они, мой Сократ, от которой могут претерпеть вред.

С о к р а т. А вредом ты называешь урон или что-то иное?

Д р у г. Нет, именно урон.

С о к р а т. Но люди терпят урон от прибыли или же от убытка?

Д р у г. И от того и от другого: они терпят урон и от убытка и от нечестной прибыли.

С о к р а т. Кажется ли тебе какое-либо достойное и благое дело нечестным?

Д р у г. Нет, конечно.

228 С о к р а т. А разве мы не признали немного раньше, что прибыль противоположна убытку, ибо он — зло?

346

Д р у г. Я это подтверждаю.

С о к р а т. Но ведь то, что противоположно злу, есть добро?

Д р у г. Да, мы это признали.

С о к р а т. Вот видишь, ты хочешь меня провести, намеренно утверждая то, что противоречит нашему недавнему соглашению.

Д р у г. Нет, Сократ, клянусь Зевсом! Напротив, это ты меня надуваешь и, уж не знаю как, играешь мною в словах, словно мячиком.

С о к р а т. Побойся бога! Это и в самом деле было бы b

с моей стороны дурно — не прислушаться к достойному и мудрому человеку.

Д р у г. К кому же это? И в чем именно?

С о к р а т. А к своему и твоему согражданину, сыну Писистрата из Филаид, Гиппарху, старшему из детей Писистрата и самому мудрому из них: он показал нам множество прекрасных деяний мудрости, и в том числе первым ввел поэмы Гомера в нашу страну, заставив рапсодов поочередно, одного вслед за другим, читать их на Панафинеях, как они делают это и в наше время; точно так же он привел в наш город теосца Анакреонта, с снарядив за ним пятидесятивесельное судно, а кеосца Симонида всегда держал при себе, оделяя его великим жалованьем и дарами1. Делал он все это, желая образовать своих сограждан, дабы повелевать возможно лучшими людьми, и не считая, будто он должен завидовать чьей-либо мудрости, ибо он был достойнейшим человеком. Когда же граждане столицы и ее окрестностей стали у него достаточно образованными и все восхищались его умом, он, задумав дать образование жителям сел, d

расставил по дорогам, на полпути между городом и каждым демом гермы и, выбрав из своей собственной мудрости и из той, коей он был обучен, самое, по его мнению, мудрое, переложил это в элегии и начертал стихотворные изречения на колоннах 2, дабы, во-первых, его сограждане не дивились мудрым дельфийс- е

ким надписям, таким, как «Познай самого себя», «Ничего сверх меры», и другим им подобным, но считали бы изречения Гиппарха более мудрыми, а во-вторых, дабы, проходя туда и обратно мимо установленных герм и читая надписи, они отведали бы его мудрости и двинулись бы из сел в школы, где могли бы набраться и прочих знаний. Надписи же эти были двойные: с левой стороны каждой гермы начертано, что Гермес 229

347

водружен на полпути между городом и демом; с правой стороны стоит:

Памятник этот — Гиппарха: шествуй путем справедливым3.

На других гермах начертаны многие другие прекрасные стихи. Например, на Стирийской дороге сделана следующая надпись:

b Памятник этот — Гиппарха: друга не ввергни в обман ты 4.

Итак, поскольку ты мой друг, я не осмелился бы тебя обманывать, обманув тем самым доверие подобного человека, после кончины которого афиняне в течение трех лет терпели тиранию его брата Гиппия, и ты от всех стариков слышал, что лишь в эти годы в Афинах царила тирания,5 все же остальное время афиняне жили чуть ли не как в царствование Кроноса. Более осведомленные люди говорят, что и смерть-то его произошла не

c из-за того, из-за чего полагают многие,— не из-за бесчестья сестры во время Канефорий6 (это ведь просто нелепость!), но из-за того, что Гармодий был любимцем Аристогитона и его учеником, да и сам Аристогитон слишком чванился тем, что обучает другого человека, и воображал себя соперником Гиппарха. В это время случилось так, что сам Гармодий был поклонником не-

d коего юноши из тогдашних родовитых красавцев — имя его известно, да я запамятовал,— а юноша этот, ранее восхищавшийся мудростью Гармодия и Аристогитона, позднее сошелся с Гиппархом и исполнился к ним презрения; тогда они, удрученные его пренебрежением, убили Гиппарха.

Д р у г. Что ж, Сократ, боюсь, либо ты не считаешь меня своим другом, либо, если считаешь, не доверяешь Гиппарху, ибо я не могу поверить, что ты не обманываешь меня, хоть и не догадываюсь, каким именно

c образом.

С о к р а т. Но я, словно в игре в шашки, позволю тебе взять назад все, что ты желаешь, из сказанного, дабы ты не думал, будто обманут. Быть может, вернуть тебе слова, гласящие, что все люди стремятся к благому?

Д р у г. По-моему, эти слова не следует брать обратно.

С о к р а т. А утверждение, что терпеть урон и убыток — зло?

Д р у г. И его надо оставить в силе.

348

С о к р а т. Быть может, мы скажем, что прибыль и нажива не противоположны ущербу и убытку?

Д р у г. Этого также нельзя сказать. 230