Д р у г. Он пойдет к мастерам плотничьего искус- e

ства.

С о к р а т. А вот если он пожелает обрести ту добродетель, коей обладают доблестные "и мудрые мужи, куда надо идти, чтобы ей обучиться?

Д р у г. Полагаю, что за этим — если подобная добродетель изучима — надо идти к доблестным мужам; куда же еще?

С о к р а т. Тогда скажи, кого мы считаем доблестными, чтобы мы могли исследовать, они ли делают людей Добродетельными.

Д р у г. Доблестными среди нас были Фукидид, Фемистокл, Аристид и Перикл 1.

С о к р а т. И каждого из них мы можем назвать учителем?

Д р у г. Нет, не можем: об этом мы ничего не знаем, d

С о к р а т. Ну а можем мы назвать какого-либо уче-

353

ника — из чужеземцев или наших сограждан, из свободных или рабов,— у которого был бы случай стать хорошим и мудрым благодаря общению с этими людьми?

Д р у г. И об этом нет никаких сведений.

С о к р а т. Но неужто им было жалко поделиться своей добродетелью с другими?

Д р у г. Возможно.

С о к р а т. Разве что по той причине, чтобы не иметь соперников по искусству, подобно тому как, бывает, ревнуют к таким соперникам повара, врачи и плотники? Ведь им невыгодно, чтобы появилось много других мастеров в их искусстве, и неинтересно жить среди многих других, им подобных. По-видимому, значит, и добродетельным мужам невыгодно жить среди похожих на них людей?

Д р у г. Быть может.

С о к р а т. Но сами-то ведь они добрые и справедливые люди?

Д р у г. Да.

С о к р а т. Ну а может ли кому-то быть выгодным жить не среди хороших людей, но среди плохих?

Д р у г. Не знаю, что и сказать.

С о к р а т. Возможно, ты не в состоянии сказать и того, не является ли задачей хороших людей вредить, а плохих — приносить пользу, или дело обстоит прямо противоположным образом?

377 Д р у г. Прямо противоположным.

С о к р а т. Значит, хорошие люди приносят пользу, а дурные вредят?

Д р у г. Да.

С о к р а т. Но существует ли человек, предпочитающий вредить, а не приносить пользу?

Д р у г. Вряд ли.

С о к р а т. Значит, никто не предпочитает жизнь среди плохих людей жизни среди хороших.

Д р у г. Это так.

С о к р а т. И следовательно, никто из хороших людей не завидует другому настолько, чтобы не помочь ему стать подобным себе в добродетели.

Д р у г. Это очевидно из нашего рассуждения.

С о к р а т. Ты знаешь, что Фемистокл имел сына по имени Клеофант?

Д р у г. Да, слыхал.

С о к р а т. Так не ясно ли, что он не мог мешать сво-

b ему сыну стать по возможности лучшим человеком, —

354

он, который не завидовал никому другому, коль скоро был добродетелен? А ведь он был, как мы сказали.

Д р у г. Да.

С о к р а т. Итак, знаешь ли ты, что Фемистокл обучил своего сына искусной верховой езде? Тот вскакивал на коня во весь рост и, так же стоя во весь рост на коне, метал дротик и выкидывал множество иных удивительных штук. И еще всяким другим вещам он его научил и сделал в этом искусным — во всем том, для чего раздобывал хороших учителей. Разве ты не слышал об этом от старших?

Д р у г. Да, слышал.

С о к р а т. Значит, никто не мог бы упрекнуть его c

сына в том, что у него дурные задатки?

Д р у г. Это было бы несправедливо, принимая во внимание то, что ты говоришь.

С о к р а т. Ну а дальше? Слыхивал ли ты от кого-нибудь — старого или молодого,— что Клеофант 2, сын Фемистокла, был добродетельным и мудрым мужем, поскольку и отец его был премудр?

Д р у г. Нет, не случалось слышать.

С о к р а т. Неужели же мы должны думать, что Фемистокл хотел обучить своего сына, но не желал усовершенствовать его в той премудрости, в какой сам был искушен, больше, чем любого из своих соседей, — если только добродетели можно обучиться? d

Д р у г. Это невероятно.

С о к р а т. Вот тебе один из учителей добродетели, которых ты перечислил. Посмотри же, каков и другой, Аристид, воспитавший Лисимаха3 и обучивший его наилучшим среди афинян образом всему тому, для чего он добыл учителей, но не сделавший его добродетельнее ни единого из мужей: мы ведь оба с тобой его знаем и с ним общаемся.

Д р у г. Да.

С о к р а т. Тебе ведь известно, что и Перикл воспитал своих сыновей Парала и Ксантиппа 4 — мне кажется, ты был даже влюблен в одного из них. Он сделал их, e

как ты знаешь, наездниками, не худшими, чем любой из афинян, и обучил их музыке и всем прочим видам состязаний, да и чему только ни научил из предметов, преподаваемых с помощью искусства, причем во всем этом они никому не уступали. Но, выходит, он не пожелал сделать их доблестными мужами?

Д р у г. Однако, мой Сократ, быть может, они ими

355

и стали бы, если бы не ушли молодыми из жизни.

С о к р а т. Естественно, что ты заступаешься за своего любимца, однако Перикл, если бы добродетель была изучима и он мог бы их сделать доблестными, гораздо раньше обучил бы их своей добродетели, чем музыке

378 и состязаниям. Но оказалось, что добродетели, по-видимому, нельзя научить. Ведь Фукидид тоже воспитал двоих сыновей, Мелесия и Стефана 5, о которых не скажешь того, что ты заметил относительно сыновей Перикла: ты знаешь сам, что один из них дожил до глубокой старости и другой прожил долгую жизнь. И, несомненно, им обоим отец также дал хорошее воспитание; между прочим, они лучше других афинян были обучены борьбе: ведь одного из них он отдал в обучение Ксанфию, а другого — Евдору 6, последние же оба слыли лучшими борцами своего времени.

Д р у г. Да, я это знаю.

b С о к р а т. Так разве не ясно, что он обучил обоих своих сыновей тому, что стоило больших затрат, а вот тому, на что вовсе не надо было тратиться — мужской доблести, он их не научил (коль скоро, конечно, можно было ей обучиться)?

Д р у г. Это очевидно.

С о к р а т. Что ж, может быть, Фукидид был никчемным человеком, и не было у него многочисленных друзей среди афинян, а также союзников? Ведь у него был большой дом, и он обладал огромным влиянием в Афинах и среди прочих эллинов, так что если бы добродетель

c была изучима, он бы уж нашел тех, кто пожелал бы сделать его сыновей доблестными людьми, среди соотечественников или же чужеземцев, раз уж у него самого из-за государственных забот не хватало досуга; но, мой друг, добродетель оказалась, по-видимому, неизучимой.

Д р у г. Быть может, и так.

С о к р а т. Ну а если она действительно не изучима и люди рождаются хорошими по природе? Быть может, мы обнаружим это, если рассмотрим вопрос следующим образом: скажи-ка, бывают у нас кони, добрые от природы?

Д р у г. Да, бывают.

С о к р а т. Так разве не бывает и каких-то людей, владеющих искусством распознавать добрую природу

d коней и по приспособленности их тела к бегу и по их нраву, а именно какие из них горячи, а какие спокойны?

Д р у г. Да, такие люди есть.

356

С о к р а т. Но что же это за искусство? И как оно называется?

Д р у г. Это искусство верховой езды.

С о к р а т. Значит, и в отношении собак существует подобное же искусство, с помощью которого можно отличить добрую породу собак от негодной?

Д р у г. Да, существует.

С о к р а т. И какое это искусство?

Д р у г. Охотничье.

С о к р а т. Но ведь и для золота и серебра есть у нас знатоки, кои, только взглянув, оценивают их по досто- е

инству?

Д р у г. Да, такие оценщики есть.

С о к р а т. И как ты их именуешь?

Д р у г. Пробирщиками.

С о к р а т. Но ведь и учителя гимнастики на взгляд определяют природу человеческих тел — какие из них крепки, а какие годятся не для всякой нагрузки, и какие тела более молодых и более взрослых людей можно вытренировать до надлежащего состояния, поскольку есть большая надежда, что в будущем они станут хорошо выполнять задания, связанные с крепостью тела.