Пошел юноша к девушке, рыдая пуще прежнего. А девушка и говорит:

— Хе! Это что! Не печалься, мы это сделаем. Вот смотри, как пойдет дело.

Вышла, махнула платком — столько слетелось шайтанов, словно черная туча, и спросили ее:

— Зачем ты нас позвала?

— Да вон на той горе лес к утру срубите, выкорчуйте, засейте пшеницей, постройте мельницу и печку, к утру сожните пшеницу, смелите и испеките пироги.

Шайтаны улетели и начали работать, а юноша лег спать. Рано утром разбудила его девушка и говорит:

— Ну, ступай и стань около печки. Как только отец станет подходить, ты начни вытаскивать хлебы. Когда он подойдет и начнет брать хлеб, ты толкни его в грудь и скажи: «Куда лезешь, я сам еще не пробовал». Отломи немного и попробуй сам. Потом скажи: «На, попробуй». Да, вот что я тебе скажу: он после того сделает нас всех на одно лицо. Я буду на правом краю. Когда он тебя спросит: «Какую возьмешь в жены?» — ты будто осмотри и скажи: «Мне все равно, хоть вон ту, что на правом краю». Он тогда и скажет: «Мне все равно, только узнай ее еще три раза». Потом он сделает нас одинаковыми утками. Когда мы начнем переходить через порог, все будут прыгать хорошо, а я словно упаду, зобом коснусь пола. А ты смотри, куда он меня поставит. А когда спросит тебя: «Какую берешь в жены?» — ты скажи: «Вон ту». Потом он сделает нас голубками, и мы начнем летать. Когда он нас расставит, мы все начнем смотреть в твои глаза. Я моргну глазом. Ты тогда и скажи: «Вот это моя невеста». Потом он сделает нас скворцами. Поставит нас в один ряд, а ты смотри на ноги, я подниму палец. Ты скажи: «Вот эта моя». Потом только он и отдаст меня.

Юноша внимательно выслушал девушку и сделал все так, как она ему сказала. Старик и говорит:

— Ты умный, не знаю только, чьим умом. Ну, ступай теперь, выбирай себе невесту. Я слова своего не изменю. Которая тебе понравится, ту и бери себе в жены.

Как говорила девушка, так старик и сделал. Юноша трижды узнал свою невесту. Старик отдал дочь в жены. А мачеха возненавидела юношу за то, что он женился не на ее дочери, и решила их погубить. Молодушка догадалась и говорит своему мужу:

— Давай убежим.

Она сделала три хлебные катушки и положила их у двери дома, сами сделались птицами и улетели. Мачеха утром говорит своей дочери:

— Ступай, разбуди молодых.

Девушка подошла к двери и крикнула:

— Вставайте!

Одна катушечка и говорит:

— Мы встали.

Ждали, ждали — нет молодых. Послала мачеха другую дочь.

— Почему вы не встаете?

Катушечка отвечает:

— Мы моемся!

Ждали, ждали — нет их. Послала третью дочь:

— Почему вы не выходите?

Катушечка отвечает:

— Одеваемся!

Ждали, ждали — опять нет их. Мачеха догадалась. Ударила в дверь, вошла в дом — никого нет. Послала дочерей догонять их. Дочери летели, летели, догонять начали. Молодушка и говорит мужу:

— Послушай-ка, будто шум какой-то сзади!

— Я ничего не слышу, — отвечает муж.

Молодушка припала к земле и сказала:

— Приближаются мои сестры. Я сделаю тебя пастухом, а сама буду овечкой. Когда станут тебя спрашивать, ты скажи им: «Я тридцать три года пасу эту овечку. Кроме вас, я никого не видел».

Повертелись, повертелись сестрицы над пастухом и вернулись назад. А муж с женой опять сделались птицами, прилетели в дом отца юноши и стали жить так богато и хорошо, что и не расскажешь. Я был у них, пил мед и брагу, по губам текло, а в рот и не капнуло.

Атякш Ёга и смерть

ил-был старик Ёга по прозванию Атякш²⁰. Вздорный был старик, чуть что — ругаться начинает или спорить. Поэтому и прозвище свое получил.

Умерла у Атякша жена. Плохо ему стало. Ни порты постирать некому, ни щей сварить. Взроптал он на бога.

— Ты, господи, — говорит, — дурак. Призвал ты к себе не ту душу, которую надо. Ну что я теперь бобылем на белом свете живу?.. Ни мне пользы, ни тебе проку. Уж лучше бы ты и меня с ней забрал!

Услышал господь бог такие роптания и посылает к старику своего ангела, который души на том свете принимает и счет им ведет. Вроде приказчика служит.

Ангел — это чин ему такой дан. А на самом деле он хуже черта. Безносый, безглазый, зубы наружу и щелкают, а в костлявой руке — длинная палка с крюком на конце. Крючок тот железный, острый, им Безносый души ловит. Подтянет к себе душу и смотрит — чего в ней больше: то ли черноты, то ли светлоты. Ну, которая почерней, ту в ад толкает, а светлые в рай направляет.

Так вот является Безносый к Атякшу Ёге. Утром рано это было. Атякш ото сна только очнулся, с печи сползает, а тут гость в избе костями клацает, железным крючком помахивает.

— Ну, — говорит, — собирайся! Недовольство ты высказывал, что господь бог не прибрал тебя со старухой на пару. Вот я и пришел за тобой.

И тянется крючком за Атякшевой душой.

— Погодь, погодь! — старик с испугу задом пятится. — Ты что, у бога служишь, а божьих законов не знаешь!.. Я ведь перед смертью исповедаться должен, все грехи попу выложить, чтоб на тот свет налегке идти.

Не понравилось Безносому, что старик указал на служебное упущение, в его промашку да его же самого носом тычет. Однако и сказать тут ничего не скажешь, потому что законное требование.

— Ладно, — говорит Безносый. — Иди к попу, только побыстрей возвращайся. Некогда мне. Вас много, а я один.

Атякшу только того и надо было. Шмыгнул в дверь босиком и без шапки, как был, и в кабак. Выпил чекушку для храбрости и думает: «Как же теперь быть? Неужто и впрямь помирать?» Выпил вторую — тут уж веселей мысли пошли. «Эх, — думает Атякш, — помирать — так с музыкой!..» Начал он тут гулять, песни петь. С купцом проезжим подрался. А что Безносый в избе дожидается, совсем забыл.

До поздней ночи веселился. Но сколько ни веселись, домой возвращаться надо. Приходит Атякш — Безносый на лавке сидит в углу под образами, злой-презлой.

— Где так долго ходил? Я с тобой время теряю!..

Атякш Ёга руки в боки, ноги кренделем — ни дать ни взять покш²¹ начальник — и говорит:

— А ты что в неурочное время приходишь? Так-перетак, не знаешь разве, что наш поп в соседнее село на крестины уехал?.. Что мне — за ним вдогонку бежать? Где это видано, чтоб помирающие рысью за попами бегали! Не по закону это.

Ударил Атякш голой пяткой об пол и в пляс пустился. А смерть, известно, веселых не любит. Посмотрел, посмотрел Безносый на Атякша, на то, какие он коленца выкидывает, плюнул и ушел.

— Я тебя сонного в одночасье подкараулю, — так сказал на прощание.

И подкараулил. Ближе к зиме заболел Атякш Era. Лежит на печке, охает. Под утро задремал, и снится ему, что на печку лезет Безносый с крюком, которым душу вытаскивает. Открыл глаза — и в самом деле: Безносый на при печке стоит, железный крюк к Атякшу протягивает, вот-вот за душу уцепит. Хворь со старика как рукой сняло.

— Погодь, — говорит, — дай чистое, смертное на себя надеть! Потом свой крюк протянешь…

— Ладно, переодевайся, — говорит Безносый. — Даю тебе сроку пять минут. И хитрить не вздумай, как в прошлый раз. Теперь ничего у тебя не получится.

Надел Атякш чистую рубашку и чистые порты, с лавки под образами сор смахнул.

— Помыть бы ее надо, больно грязная лавка, — говорит Атякш. — Даже лежать на ней совестно.

— Сойдет и так, — торопит Безносый. — Ложись, старик. Сейчас я выну твою душу и на свет посмотрю: темненькая она или беленькая.

Атякш даже подпрыгнул от возмущения:

— Да какое ты имеешь право хрестьянский обычай нарушать?! Покойник должен лежать на чистой лавке — и точка. Вот я нажалуюсь на том свете, и тебя прогонят.