Чингачгук и Кот, с не меньшим интересом, обсуждали другую картину, на которой был изображён солидный дуб во время грозы. Верхушка дерева оказалась сломана неведомыми силами, а всё полотно перерезала яркая молния, впрочем, выполненная халтурно. Автор явно не владел приёмами живописи, и в итоге, молния не получилась, а вышла полная фигня, покрашенная синей краской. Краем уха, оба ценителя услышали разговор завсегдатаев вернисажа, о целесообразности таких рисунков и с удивлением обнаружили, что именно эту картину, часто покупают в подарок начальникам. Последние, видать, настолько соответствуют изобразительному намёку, что даже не догадываются об истинной подоплёке такого подарка.

Чингачгук криво улыбнулся и сказал Коту:

— Как в старом анекдоте: «Дуб ты, Василий Иванович!» «Да, Петька, я — крепкий!»

Кот, тоже усмехнувшись, добавил:

— Молния, вкупе со сломанной башкой дуба, вероятно, тоже несёт дополнительный смысл — начальник не просто недалёкий, но ещё и буян.

— А может быть, и другое — его тоже может настичь кара сверху… Он тут далеко не главный…

В самом дальнем углу вернисажа расположились интеллектуалы данного анклава. Их картины отличались некоторой долей сюрреализма и кто его знает, чем ещё. На одном полотне художник изобразил несколько бетонных плит, положенных одна на другую, вплотную к сломанной берёзе. По его задумке, последнюю плиту, вероятно, рабочие не удержали и она с размаха врезала по дереву. Берёза, в этом месте, переломилась и оказалась лежачей: верхушкой на земле, а остальной частью на брикете панелей. Высокий пенёк остался торчать на месте. Вплотную к нему подступал дуб, разметав корявые ветви во все стороны.

— Ну, это ни в какие ворота не лезет! — возмущённо проворчала Барбариска. — Извращенцы…

— Что «это» и что не лезет? — уточнил Ворон и тут же получил локтем в бок.

На следующей картине был изображён телеграфный столб, опутанный ветвями старого вяза. По столбу, кверху, забиралась виноградная лоза.

— Ну, точно — извращенцы! — в негодовании буркнула Лариска.

— А они утверждают, что «техноты», — возразил Шмель. — Техногенные катастрофы, катаклизмы и разруха, соседствующая с живой природой — всё вместе, воспето в живописной форме.

— Другое они воспевают! — недовольно огрызнулась Барбариска.

— Тебя покупать никто не заставляет, — вмешался Ворон и опять получил локтем в бок.

Обсуждение достоинства полотен техногенных извращенцев стало постепенно уходить в сторону, впрочем, не теряя заданной генеральной линии направленности, а бок Ворона расплывался синевой всё шире и шире. Бегемот прищурился и спросил Чингачгука:

— Помнишь старый фильм, как индеец телеграфный провод перерезал, предварительно привязав к нему шнурок, чтобы место повреждения можно было определить только с подзорной трубой или залезая на каждый столб?

— Ну?

— Что ну? Чего племя собиралось делать?

— Грабить винный магазин! — не выдержал Чингачгук.

— Ну, это само собой, но сначала — к телеграфисткам. Молчаливые, понимаешь…

— Мотя, ты тоже туда же? — вздохнула Лариса.

— А куда же ещё?

Ворон обратил внимание на вполне безобидного ёжика. Колючий, изображённый на небольшой картинке, нёс на своём колючем горбу несусветное количество съестных припасов: яблоки, баклажаны и прочие дикие пряники русских лесов. Ворон указал Шмелю на фруктово-овощную грядку и на то, что художник не поскупился на дары природы. Шмель устало вздохнул и назидательно произнёс:

— Никогда, в живой природе, ты не увидишь ёжика с яблоками или грибами на спине. В дерьме — пожалуйста!

— Почему? — не понял Ворон.

— Потому что он по нему кувыркался!

— От удовольствия?

— От удара по рёбрам! — возразил Шмель. — Ёжику волки пинков надавали, за то, что колючий шарик съесть нельзя. Сами пострадали, но, против насилия устоять не смогли. Ещё и жалели, о невозможности затолкать ему мухомор в одно место…

— И вы туда же?! — вмешалась Лариска?

— Да нет! Я имел ввиду рот, а не то, что ты подумала. Ёж волкам враг, а не тренажёр…

Наконец-то одному из художников улыбнулась удача и он продал маленькую картинку. Такие обычно называются «пьяными», потому что идут, как правило, на пропой местному контингенту. Сколько таких «Пьяных лошадок» и котов подорвало здоровье творческой интеллигенции, подсчитать не имеется возможным, но, в данном случае, счастливчик был в «завязке». Продажа привлекла внимание определённых кругов и подвигла их на нездоровые подвижки. Один предложил тряхнуть везунчика, но толстый его остепенил:

— Он сейсмоустойчивый…

— Его пить никто не заставляет! — заявила оппозиция.

— Он сам в завязке, а это значит — никому ни капли, из трезвого бюджета!

— Скопидом…

— Ещё он крупную купюру менять не хочет — категорически, — добавил толстый. — Сами знаете — стоит её разменять и от денег не останется следа.

— Да нет! — возразил тощий. — В прошлый раз его в участке сильно поколотили за мелочь: делить-то может быть и удобно, а вот считать… Это грамотного искать, а с ним делиться надо…

Напротив вернисажа расположились палатки торговцев разнообразными шмотками и группа «мордописцев», предлагавших за умеренную плату портреты сомнительной схожести с оригиналом, томящегося на стульчике напротив в ожидании окончания работ. Возле одного лотка с платьями и портками состоялся спор двух супругов, постепенно переходящий в домашний скандал, вынесенный на улицу. Жена кричала о том, что из её гардероба ей нечего надеть. Муж мысленно оценил содержимое шкафа и горячо возразил:

— Тем, что у тебя есть, можно обмундировать женский батальон анархистов!

— Почему анархистов?

— Потому что они будут одеты, кто во что горазд! — раздражённо крикнул муж, резко размахивая руками.

Нервный тик посетил его правый глаз и щеку. У супруги случилось то же самое, только с противоположной стороны.

— Да ты просто денег пожалел на жену! — возопила вторая половина. — Я их от тебя почти не вижу!

— А тебе всегда их мало! — энергично парировал мужик. — Ты только о деньгах и думаешь! Когда зарплату задерживают, от тебя выполнения супружеского долга не дождёшься! Плюну на всё, да уеду на север — влюбляйся с деньгами! Выбирай любого: Вашингтон, Франклин и далее — по списку…

Товарищи не стали дослушивать до конца семейный скандал, а поспешили удалиться. Вскоре они проходили по смешанному базару, который включал в себя все наименования товаров, которые можно вынести из дома и продать: фрукты, овощи и рваные трусы. «Блошиный» рынок мирно соседствовал с цветочными рядами. Казалось, что они даже ассимилировались, один в другом, слившись воедино и, как в старые добрые времена, букет роз не купить без того, чтобы тебе, в качестве нагрузки, не впендюрили рваную резиновую прокладку.

Две дамы бальзаковского возраста совершали покупку цветочных корней и клубней в свои садовые участки. Пользы от цветов никакой, кроме красоты, поэтому некоторые мужья скептически относятся к таким приобретениям, считая их нецелесообразными. Но не все настроены так миролюбиво. Некоторые вторые половины мужского пола, забыв про философию, готовы к решительным враждебным действиям, считая выращивание цветочков на потребу души не просто нецелевыми расходами, а откровенным расточительством.

— Муж меня сегодня убьёт, за потраченные деньги и под мелодию: «Я их не молотом кую!» — заявила одна из дам своей подруге.

Шмель усмехнулся и заявил своим попутчикам:

— Меня тоже иногда достаёт садово — огородное товарищество «Неудачливый мичуринец», причём, у себя дома — на всех подоконниках.

Неожиданно, товарищи вспомнили про Ларису и про то, что давно не слышали её голоса.

— А где Лариска? — спросил Ворон, оглянувшись по сторонам. — Барбариска! Лариса! Карамелька, чтоб тебя! Где эта конфетка? Опять в какое-нибудь дерьмо вляпалась!

Лис скривился в презрительной ухмылке и, несколько презрительно, протянул:

— Лари-и-и-са… Тоже мне — Лара Крофт выискалась.