– Это наш объект, который обработал Бизона, та же категория. Мы должно быть под разломом, – тихо почти одними губами сказал он.

Моль кивнул, сжав губы и крепче сжав автомат. Осталось выяснить где этот самый объект четвертой категории и как он выглядит. Кто знает, может это полупрозрачный дух, сидящий в кабине этого самосвала, а может эта вон та тень, стоящая возле химической люминесцентной отсвечивающей зеленым аномалии? Сталкер очевидно думал также, поскольку превратился в крадущееся нечто, поворачивающееся вместе с автоматом, плотно прижатым к плечу комбинезона. Вдруг, за полем обманчивой пустоты и темноты возле зеленых слабо светящихся луж киселя они увидели неподвижную фигуру. Фигуру человека, в некогда белом халате, очках, странно неподвижно уставившегося на них. Эта неподвижность и отчетливое понятие, что он, оно или это их видит и наблюдает уже некоторое время, не издавая звука пугала. Оно выглядело человеком из плоти и крови, пусть не молодым, но без признаков разложения, ран или дефектов. Медленно, словно боясь спугнуть спутники подошли ближе, держа его в прицеле.

– Товарищи?! – негромко сказало оно, – Люди?! Товарищи вы? Живые люди!!! Это не сон? Это вправду вы?!

Трофим и Моль уронили челюсть. Все что угодно, только не это. Все что угодно в этой тьме кружащихся аномалий и протоптанных неизвестно кем тропинок. Все что угодно, безобразный мутант, химера, слизень, полтергейст, хоть сама многорукая Шива с тысячами клинков к каждой руке но не это!

– Ты кто? – просипел Трофим, потеряв от шока дар речи.

– Товарищи! Товарищи!! Товарищи!!! – фигура в некогда белом халате заплакала, – Я дождался, я дождался!!! Я знал что меня найдут, который… который сейчас год?

– Две тысячи семнадцатый, – ответил Трофим, у которого от понимания разрыва во времени закружилась голова.

– Две тысячи… невероятно… я так долго вас ждал…, – фигура вытирала не притворные скупые слезы, сняв очки и тыльной стороной ладони пытаясь закрыть мимику лица, – товарищи… я думал все погибло.

Сталкеры подошли ближе. Было видно, что оно огорожено воронками, трамплинами, каруселями, другими аномалиями в несколько рядов, кроме того на оставшемся для существа места размером с несколько больших комнат то тут то там поселились небольшие химические аномалии, сокращающие полезную площадь для пленника.

– Ты кто? – уже четко спросил Трофим.

– Я? – существо выпрямилось, поправило несуществующий галстук, – Я Одинцов Григорий Николаевич, я микробиолог, действительный член академии наук СССР, доктор биологических наук, профессор при институте ЧАН, партийный… но документов у меня с собой нет, они все внизу в архиве службы внутренней безопасности.

– Твои коллега, Док, – сталкер значительно посмотрел на Трофима.

– Товарищи, я так рад вас видеть. Вы спасательная экспедиция? Я так ждал… здесь темно, повсюду эти ловушки, а главное одиноко…

Трофим во все глаза глядел на существо. Это было невероятно, понимает ли товарищ Одинцов кто и что оно? Наверняка должен иметь понимание, в конце концов он не простой лаборант, а доктор, академик, ученый микробиолог. Трофим вздохнул.

– Почему вы все еще живы? – холодно спросил Трофим.

– Я? – растерялся профессор. – Я… я… это долго объяснять. Вы сможете мне помочь, вытащить меня отсюда?

– Мы подождем профессор, – Трофим оглянулся на оставшийся позади труп. – Скажите вы заражены вирусом?

Профессор вдруг потерял всякий интерес к спасению. Расслабился, даже стал немного выше.

– Вы знаете про вирус? – неожиданно холодным и спокойным голосом спросил он.

– Да. Мы исследуем его, – ответил Трофим.

– Скажите пожалуйста, товарищ, а как вас зовут? Какой у вас уровень допуска? – засовывая руки в карманы спросил Одинцов.

– Я Гудин Трофим Аристархович, некробиолог исследовательский комплекс Янтарь. Лаборатория номер шесть. Уровень допуска абсолютный. Мне разрешено брать любые пробы и анализы, любые материалы, все что я посчитаю необходимым.

– И кто же вам дал такой уровень допуска? Верховная ставка СВГК СССР? – с некоторой долей ехидства спросил Одинцов.

– СССР не существует, с девяносто первого года. Тысяча девятьсот девяносто первого года.

– Как?! – не поверил услышанному профессор. – Как не существует? Почему?

– Не важно. Теперь здесь никого нет, даже военных. Это закрытая территория на десятки километров вокруг. Ее называют Зона. Единственные представители с Большой Земли это ученые, то есть я и…, – Трофим помедлил,– и сталкер Моль. – Никто не придет за вами, здесь все давно погибло профессор. Скажите почему вы все еще живы? Почему вы не умерли от голода? Если ли здесь еще выжившие?

Профессор немного сник, но как бы то ни было сейчас он не выглядел жертвой, почему то он казался большим и надменным, хотя Трофим отчетливо понимал что он ничуть не выше него.

– Выживших наверное больше нет. Да я как вы изволили выразиться заражен вирусом и теперь нахожусь в стадии гамма. Вы знаете что это такое стадия гамма?

– Нет, профессор, давайте все по порядку, и от того как и в какой мере вы все расскажите, будет зависеть выйдите вы отсюда или нет.

– Что ж… справедливо, коллега, мне многое надо прояснить, а после я надеюсь вы примите верное решение. В конце концов, я уже достаточно долго хранил государственную тайну, документы с таким сроком уже подлежат переподписанию о не раскрытии, либо они теряют гриф секретности. Я не могу предложить вам чая или стула… но давайте хотя бы присядем, – предложил Одинцов, усаживаясь на пол. Его примеру последовали сталкеры, присев в нескольких метрах от него, разделяемые рядами аномалий. – Как видите я нахожусь тут в плену, жив и здоров, несмотря на то что это невозможно. Мы разрабатывали специальную вакцину. Вакцину, которая бы позволяла сохранять здоровье и жизнь носителю. Конечно она предназначалась для высшего руководства, чье здоровье всегда нуждалось в корректировке. Мы перепробовали множество вариантов, но самым сильным оказались вирусы с высоким онкопотенциалом.

– Папиллома? – спросил Трофим.

– Да коллега. Этот вирус был одним из самых обнадеживающих. Мы провели огромную работу, развернули генетическую структуру вирусов и переориентировали его не на разрушение теломер ДНК, а на защиту и восстановление. В результате, процесс старения прекращался и испытуемый восстанавливал все утраченные природные функции, данные о которых не были повреждены в его геноме.

– Ну у вас очки профессор, – заметил Трофим.

– Это? Да, но они мне не нужны, зрение восстановлено полностью, – Одинцов снял очки и убрал их в карман, – вы знаете чтобы не сойти с ума, что уже в на моей стадии не возможно я одеваю их чтобы… чтобы почувствовать себя… частью цивилизации что ли. Вы не забывайте мне оказывается уже сто семнадцать лет, – он усмехнулся. – Я не знал что я заражен или вакцинирован, называйте как хотите, способы определения в наше время были не совершенны, как и наверное в ваше, – он усмехнулся, глядя в пол. – У нас случилась авария, я не знаю что именно, но нам всем приказали срочно покинуть помещение, здесь, – он указал себе за спину, – находился один из выходов, часть наших сотрудников успела покинуть помещение до закрытия шлюзов, другая часть нет.

– Восемьдесят шестой? – спросил Трофим.

– Да коллега, восемьдесят шестой, а что именно произошло вы в курсе?

– Не важно, – отмахнулся Трофим, – рассказывайте.

– Мы поднялись на этот этаж, а потом ворота закрылись и нас обесточило. Ни резервные генераторы, ни аккумуляторы не работали. Мы находились в полной темноте. В комплексе осталось наверное с сотню людей, многие спустились вниз за едой и водой, но я никуда не уходил, я верил что ворота откроют рано или поздно, а будут ли силы у меня подняться к ним с нижних жилых этажей я не знал. Потом, я конечно, пытался спуститься, когда уже начал умирать от жажды, но в темноте не нашел дороги. Может оно и к лучшему…, – Одинцов задумался, вспоминая прошедшее. – Там внизу страшно кричали люди, мне казалось что они убивают друг друга, наверное так оно и было. В любом случае я остался здесь, а когда очнулся увидел, что темнота стала не полной, но тут появились эти физические ловушки, – он указал на стену аномалий перед собой.