— Муфти-саиб, окажите честь!

Вместе с конфетами священник взял несколько бумажек.

— Да будет аллах к тебе щедр и милостив!

Улыбнувшись, Надир протянул поднос мирзе Давуду. Тот взял конфету и положил на поднос сто афгани. Пылая от смущения, Надир перешел к профессору Фахрулле, затем к его соседу. И, так обойдя всех мужчин, остановился возле женщин. Здесь стояли Шамс, Зульфия, мать и Амаль. Наконец-то впервые после исцеления глаза его встретились с глазами Амаль!

— Амаль, неужели это правда? Ты видишь меня?

— Надир, ты красивей, чем я воображала! Какие лучистые у тебя глаза, как черны твои брови! Ты строен и высок…

— Открой лицо, сбрось чадру! Тебе она не нужна!

— Надир, ты выдержал все удары судьбы, ты сильней Меджнуна!

— Будь у меня крылья, Амаль, я унес бы тебя в далекие горы!

— О Надир, с тобой я готова хоть на край света!

Мирза Давуд подал знак гостям. Они все вышли вслед за ним. Надир и Амаль этого не заметили. Сколько времени стояли они так друг против друга, никто из них не помнил. Первым вышел из оцепенения и заговорил Надир.

— Амаль, открой же свое лицо! — попросил он.

Легкое движение головы, и чадра сползла на плечи. Заблестели пышные светло-каштановые волосы, заискрились темно-голубые глаза, и нежные веки с густыми ресницами затрепетали от счастья.

— Мой Надир!..

— Моя Амаль!..

— Ты видишь!

— Да, милый!

— Бежим отсюда!

— Зачем? Мы уже вместе. Ты для меня весь свет!

— Амаль, я не верю своему счастью!

— Теперь сама смерть не в силах разлучить нас!

— Я хочу, чтобы свадьба была в Лагмане!

— И я этого хочу. Пусть все видят, как мы счастливы с тобой, Надир… — Несколько мгновений она смотрела на него и обеспокоенно добавила: — Но где же мой отец? Я хочу обнять Биби…

— Я покажу тебе и отца и мою мать. Она добра, как весна!

— О, я хочу, чтобы она всегда оставалась с нами! Она дала мне мое счастье — тебя!

— Да, Амаль, мы никогда не отгородимся от них…

Биби, стоявшая за дверью, не выдержала и вошла вместе с Саидом.

— Амаль! — воскликнул он, глядя на дочь. — Дитя мое!..

— Отец!.. — вскрикнула Амаль, бросаясь к нему.

Саид обнял дочь, потом отстранил от себя и долго молча смотрел в ее глаза.

— Малютка моя, неужели это правда, неужели свершилось чудо?!. Как милостива к нам судьба! Встала бы твоя мать из могилы, полюбовалась бы… Вот она, твоя любимая Биби, — показал он на мать Надира.

— Дочь моя! Амаль, голубка!.. — бросилась к ней Биби.

Неизвестно, сколько бы еще продолжались эти взаимные излияния, если бы, тревожась за здоровье Амаль, мирза Давуд и Фахрулла не вернулись в зал. Биби освободила Амаль из объятий, и обе женщины, чтобы не встретиться взглядами с посторонними мужчинами, опустили головы.

— Ты доволен, Саид? — заговорил профессор Фахрулла. — Правильно мы поступили, что обвенчали ваших детей?

— О да, саиб! Мулла Башир не допустил бы этого никогда!

— Поэтому-то мы и решили церемонию венчания провести в Кабуле.

— Что вы будете теперь делать? — спросил мирза Давуд. — Неужели вернетесь в Лагман?

— Оставить Лагман невозможно, — ответил Саид. — Уже более тридцати лет мы живем там. В Лагмане родилась Амаль, там покоится прах ее матери, и там прошла вся моя жизнь… — голос его дрогнул. — Добрых людей немало и в Лагмане. И потом… Пусть все увидят, что Амаль прозрела, ее исцелили врачи, а не…

— Хорошо. Я дам вам машину.

— Вы добры к нам, саиб, мы дойдем и пешком…

— Нет, нет, Амаль еще слаба. Вы поедете. Но послушайте моего совета: не забывайте, что в Лагмане живет мулла Башир и Азиз-хан с дочерью. Что же касается роз, то их можно разводить не только в Лагмане.

— Доктор-саиб! — оживился Саид. — Если бы вы видели мои черные розы! На заре их лепестки играют с лучами солнца. И, глядя на них, сердце замирает от радости. Недаром Азиз-хан дрожит над каждым их лепестком.

— Вот и надо, чтобы эти чудесные розы радовали бы людей, а не одного хана.

— Аллах свидетель, саиб, с какими трудностями я выращивал их!.. Я согревал их собственным дыханием…

— И хан все-таки не оценил твои труды…

— Это истинная правда, саиб… Но все же я хотел, чтобы в эти радостные, счастливые для нас дни Амаль порадовала покойную мать хотя бы каплями слез над ее могилой… А там… может, мы и не останемся в Лагмане.

ЧЕРНЫЕ РОЗЫ

В Лагман машина прибыла на закате. И хоть она промчалась мимо мечети как метеор, ребятишки узнали сидящих в ней людей.

— Саид! Надир! — вопили мальчуганы, взапуски несясь за «шевроле». — Биби! Амаль!

Весть о возвращении Саида и об исцелении Амаль облетела весь Лагман. Все устремились в дом учителя Наджиб-саиба, возле которого остановилась машина. Мать Гюльшан в сопровождении двух служанок тоже пошла туда.

Потрясенная неожиданным известием, дочь Азиз-хана не находила себе места. «Как!.. Выходит, эта мерзкая медсестра обманула ее?» В ожидании матери она металась по комнате, не зная, что предпринять.

«Сколько же можно таращить глаза на этих оборванцев?!» — злилась она на мать.

Наконец мать пришла. У Гюльшан глаза налились кровью, словно у разъяренного хищника, голос стал хриплым.

— Ну говори же, говори! Она прозрела?

— Да… — с трудом вымолвила мать, обнимая дочь. — Свершилось чудо!

— А он?

— И он там… Говорят, уже обвенчались — законные жена и муж…

— Мама!.. — вскрикнула в отчаянии Гюльшан. — Я не переживу этого!..

— Что делать, дочь моя. Перед их любовью даже горы не смогли бы устоять…

— Ну нет, — скрипнула зубами Гюльшан, — одному из нас не жить на свете! Сама погибну и его уничтожу!

— Опомнись, дочь моя, стоит ли терять спокойствие из-за таких…

— Молчи, мать! Расскажи-ка лучше. Я хочу знать все-все…

Гюльшан затащила перепуганную мать в спальню и заставила ее рассказать все, что она видела и слышала в доме учителя.

— Глядишь на нее — и глазам своим не веришь, — сбивчиво докладывала мать. — Словно никогда и не была слепая. Лицо круглое, взгляд выразительный, и до того похорошела, что… А одета!.. — невольно чмокнула она языком от восторга. — Можно подумать, что она дочь-какого-нибудь важного чиновника, а не нищего раба. Белое европейское платье из шелка, чулки, лакированные туфли, серьги…

— Кто же ее нарядил? — злобно закусила губы Гюльшан.

— Врачи, говорят…

— Зачем же они вернулись в Лагман? Чтобы насмехаться надо мной?!

— Говорят, отпразднуют здесь свадьбу и всей семьей уедут в Кабул.

— Ну нет! Он останется здесь навсегда, — вскочила в бешенстве дочь Азиз-хана.

— Куда ты, безумная?

— Я не могу больше, мама!.. Я должна видеть его… — и с воплем она бросилась к двери.

— Гюльшан, где ты? — раздался вдруг крик с веранды. — Где твоя мать? Где люди! С ханом плохо… Доктора, скорее доктора!

— Я побегу за врачом, — живо отозвалась Гюльшан. Она стремглав спустилась вниз и исчезла из глаз.

На улице перед домом учителя и во дворе толпился народ. Каждому хотелось взглянуть на Амаль и собственными глазами убедиться в «чуде». Дивана с трудом пробрался во двор.

— Никакого чуда не произошло, — убеждал Наджиб столпившихся вокруг него односельчан. — Наука могущественней самого аллаха. Молитва молитвой, а больному надо обращаться только к врачам. Медицина спасает от человеческих недугов. Вы это своими глазами видите!

Вдруг Дивана вспыхнул. Он увидел Надира. «Так вот каким ты вернулся! — бормотал конюх. — Где же мой бог? И когда он так же нарядит меня?»

— Дивана, ты зачем здесь? — вдруг услышал он шепот Гюльшан.

— Ханум, с ханом плохо. Вас ждут там.

Гюльшан пристально взглянула на конюха и вздрогнула от неожиданно родившейся мысли. «А что, если?.. За деньги и женские ласки этот недалекий парень продаст и заложит собственную душу…»

— Ну хорошо, пойдем… — медленно повернулась она, с трудом отрывая взгляд от счастливой и ненавистной ей пары.