— Осторожно! — крикнула Саадат и устремилась навстречу больной.

В стерилизаторе, наполненном операционными инструментами, бурлила вода. Лучи света, идущие от отражателя сферических бестеневых ламп, освещали операционный стол. Коляска остановилась возле него.

— Температура?

— Тридцать шесть и две.

— Превосходно! — порадовалась Саадат и по-матерински нежно взяла кисть руки больной, чтобы проверить пульс. — Восемьдесят пять… — сказала она через несколько секунд.

— Неплохо, — заметил доктор Скрипкин.

— Не волнуйся, милая Лейли, все будет хорошо! — ласково наклонилась Саадат к Амаль.

Девушка вспыхнула. Жгучее пламя надежды охватило все ее существо, влило силы, наполнило готовностью все претерпеть, все перенести.

— Надир у тебя самый красивый, самый стройный, самый храбрый… — весело продолжала Саадат. — Скоро ты убедишься в этом собственными глазами.

Амаль уложили на операционный стол.

— Боги на небесах видят, что мы творим только добро! — набожно произнес Фахрулла.

Наркоз сделал свое дело: Амаль уснула.

Мирза Давуд обработал операционное поле у глаз. Запах спирта, эфира и йода наполнил помещение. Хашимова осторожно приподняла веки больной. «До чего же красивые очи, — невольно подумала она. — Разве можно не оживить их!»

— Векорасширитель!

Вставив инструмент, Саадат искусно разрезала соединительную оболочку глаза. Из раны, словно сок раздавленных вишен, выступила кровь.

— Тампон…

Мирза Давуд видел, как над белой маской зорко и проницательно сверкают черные глаза Саадат, как уверенно и четко работают ее пальцы. Сестры двигались словно загипнотизированные, угадывали малейшее ее движение.

Хашимова сделала на глазных мышцах два шва, затем острыми ножницами перерезала их. Мышцы ушли вглубь, но концы ниток остались. Придет время, и хирург извлечет с помощью этих ниток разрезанные мышцы и соединит их.

Саадат ни на секунду не задерживала движения рук. Виртуозно и четко, точка за точкой, наметила диатермокаутером[36] на сетчатом слое коричневые следы в виде шахматного поля. Закончив прижигание, выпрямилась.

Доктор Скрипкин уловил в ее глазах такое выражение, словно она оторвалась от чтения очень умной, интересной книги. Саадат взглянула на бледное лицо Амаль.

— Пульс?

— Слабый, — ответил мирза Давуд.

— Кровяное давление?

— Сто двадцать.

Все шло хорошо. В операционной было тихо, как в опустевшем храме. «В такую торжественную минуту, — подумал Фахрулла, — творец не может не послать нам свою милость».

Хирургическая сестра быстро и ловко подавала Хашимовой тампоны и инструменты.

Сменив тупой наконечник диатермокаутера на острый, Саадат проколола плотную оболочку правого глаза. Прозрачная, как утренняя роса, жидкость фонтаном выбила наружу.

— Зашиваем! — скомандовала Саадат.

Мирза Давуд кивнул головой.

С помощью оставшихся снаружи тонких, как волос, ниток Хашимова извлекла концы мышц и начала соединять их.

Мирза Давуд с восхищением смотрел, как красиво делала Саадат тонкий, ажурный шов.

Закончив операцию правого глаза, она принялась за левый.

Операция длилась уже более двух часов. Между бровями Саадат появились глубокие морщинки. Закончив прижигание второго глаза и сделав прокол, она облегченно вздохнула. На широком лбу заблестели мелкие капельки пота.

Мирза Давуд, наклонившись, приложил к груди больной фонендоскоп. Сердце Амаль билось учащенно, как при сильном волнении. Оставались последние секунды операции. Саадат нежно наложила стерильные подушечки на веки Амаль и быстрым движением рук закрепила бинтом крест-накрест.

Операция закончена. Чтобы предупредить возможные осложнения, Саадат распорядилась сделать внутривенное вливание уротропина и положить на голову больной пузырь со льдом.

— Можно отвозить? — спросила Зульфия.

— Да, — ответил мирза Давуд.

Хашимова сняла перчатки и маску. «Лейли» выскользнула на бесшумных колесах каталки из операционной. Саадат с нежностью посмотрела ей вслед.

Врачи начали мыть руки. Вдруг Фахрулла, словно очнувшись от сна, заторопился: пропустил время намаза. Он хотел было встать на молитву тут же, но, вспомнив о присутствии Скрипкина и Хашимовой, поспешно исчез.

— Ну-с, дорогой товарищ, жму вашу крепкую руку. С победой! — сказал Скрипкин, протягивая Саадат руку. — И разрешите откланяться.

— Я буду дежурить у больной, — сказала Хашимова мирзе Давуду, когда тот, проводив Скрипкина, вернулся. — Надеюсь, вы мне разрешите?

Мирза Давуд удивленно поднял брови.

— А разве в этом есть необходимость?

— Да!.. Судьба полна превратностей, и надо ко всему быть готовыми… — Она поднялась с кресла. — Пойдемте в палату, я хочу посмотреть, все ли в порядке.

Мирза Давуд и Хашимова вошли в светлую просторную палату, где лежала Амаль. У ее кровати стоял доктор Казыми.

Саадат проверила пульс больной.

— Ну как? — спросил Казыми.

— Пока в пределах нормы.

— Небо помогает вам, ханум, — шутливо заметил Казыми. — Должно быть, и там понимают значение этой операции.

— Ах, если бы оно всегда было доброжелательно к нам!..

В палате появился Фахрулла.

— Фахрулла-саиб, — обратился к нему мирза Давуд, — назначьте сестру-сиделку и побудьте в клинике до вечера. После восьми мы с ханум сменим вас.

— Хорошо, саиб.

— Предупредите, чтобы никто из посторонних не заходил сюда.

Мирза Давуд взглянул на Саадат.

— Часочек отдыха, ханум?

— Не мешало бы, — ответила Хашимова, и только теперь она почувствовала огромную усталость.

— Пойдемте в мой кабинет, я предоставляю его в ваше распоряжение.

— Милая Зульфия, если появится рвота или тошнота, вызывайте меня, — сказала Хашимова.

— Слушаю, доктор!

— И не забывайте почаще менять пузырь со льдом, следить за ритмичностью пульса.

— Слушаю, ханум.

Врачи ушли. Зульфия поправила пузырь, посмотрела на забинтованное лицо Амаль. «Какая же ты будешь счастливая! — подумала она. — Весь мир откроется перед тобой. О небо, помоги ей увидеть свет, осчастливь ее возлюбленного!.. Помоги им!.. Спаси их от недобрых людей!»

В пятом часу тихо скрипнула дверь и в палату в сопровождении старшей сестры Шамс вошел профессор Фахрулла.

Амаль все еще находилась во власти наркоза. Фахрулла взглянул на температурную табличку: 39,8!

— Когда будет просить пить, давайте только минеральную воду. Следите, чтобы во время питья не закашлялась. Чаще меняйте лед…

— Хорошо, профессор.

За дверями послышался приглушенный женский плач. Фахрулла поспешно вышел и натолкнулся на доктора Казыми. За его плечами стоял седобородый мужчина и плачущая женщина.

— Что это значит? — сердито спросил профессор.

— Это отец Амаль и мать Надира, — ответил Казыми. — Их уверили, что Амаль погибла, и они пришли пешком из Лагмана… Я хотел, чтобы они собственными глазами убедились в этой лжи.

— Только когда вы, мадар, успокоитесь, — обратился к Биби Фахрулла, — я разрешу вам войти в палату.

Саид умоляюще взглянул на Биби. Та, пересилив себя, замолкла.

— Бефармаид[37]! — показал на двери Фахрулла и добавил: — Только тихо! Ваша дочь не должна знать, что вы здесь. Через два-три дня я разрешу вам снова навестить ее и даже поговорить. А сейчас ни слова.

— Бачашм! — ответил Саид, с покорностью прижав руку к глазам.

При виде лежащих на кровати больных сердце Биби замерло, в глазах потемнело, и она, казалось, вот-вот рухнет на пол. Острый глаз Фахруллы заметил это, и он усадил ее на стул.

— Вот ваша дочь! — шепнул он Саиду, указывая на Амаль. — Только повторяю: ни слова!

Дрожа от волнения, Саид опустился на колени перед кроватью дочери. Он наклонился, чтобы поцеловать ее, и его горячие слезы упали ей на подбородок.

— Это ты, Надир?.. — прошептала Амаль. — Не плачь, мой милый. Я верю, что все кончится хорошо…