Фахрулла улыбнулся.

— Деньги, ханум, обладают магической силой. Они способны совершать чудеса. За деньги можно Купить не только морфий…

— Тем более здесь, в Кабуле. В аптекарских лавках индусов, — добавил мирза Давуд, — за деньги можно приобрести не только морфий, но и змеиный яд. Зульфия!.. — Мирза Давуд поднялся. — Не нахожу слов, чтобы оценить твою честность… Устоять против такого соблазна!.. Я горжусь тобой!

Хашимова крепко обняла и поцеловала зардевшуюся девушку. Потом сняла золотые часы «Звезда» и надела на руку смущенной Зульфии.

— Ты заслужила не только глубокое уважение, но и награду. Большое спасибо тебе! Будь всегда такой!

Много суток отмерили часы на руке Зульфии, пока доктор Хашимова решила снять повязку с глаз Амаль. Произошло это вечером, на четырнадцатые сутки после операции.

В небольшом салоне клиники стоял полумрак. Из открытых дверей балкона дул легкий ветерок. Во дворе царила тьма, а на небе тускло лучились звезды и сиял диск луны. Глубоко затаив волнение, но внешне спокойная, Саадат медленно размотала бинт и нежным движением рук сняла мягкие крошечные подушечки с глаз больной. Амаль инстинктивно зажмурилась. «Значит, реагирует даже на такой скудный свет», — подумала Хашимова и сияющими глазами посмотрела на мирзу Давуда и Фахруллу. Те ответили улыбкой.

— Ничего, ничего, детка, — наклонилась она к Амаль. — Открой глаза, не бойся. Пойдем на балкон, небо сегодня такое красивое.

Саадат взяла под руку нервно дрожавшую девушку, помогла ей подняться с кресла и вместе с нею вышла на балкон. Волнение, радость и страх сковали веки Амаль.

— Помнишь, какого цвета луна? — спросила ее Хашимова, обнимая за плечи.

— Кажется, помню, — пролепетала Амаль.

— Открой глаза и посмотри.

Амаль сделала отчаянное усилие, веки медленно раскрылись, зрачки дрогнули и остановились. Амаль замерла. С синего бархата неба ей улыбался сияющий диск луны…

— Вижу, доктор, вижу! Вижу!.. — вскричала в страшном испуге девушка и зарыдала.

Хашимова прижала ее к себе. От волнения и счастья у нее тоже выступили слезы на глазах.

— Ну, вот и хорошо. Зачем же плакать? — Она поспешно вернула Амаль в салон и снова начала накладывать на глаза повязку. — На сегодня хватит. Впереди еще много дней… Да и что нам луна без Надира, только тоску нагонять! — шутила Хашимова.

— Зачем же опять повязка, доктор? Я хочу все видеть!

— Нет, милая, пока еще рановато, потерпи немного.

Плотный слой белоснежной марли снова спрятал от девушки мир. Но она продолжала видеть и луну, и светлые точечки звезд, и безмерную пугающую даль небес. «Ах, скорей бы вырваться из этой темницы! Увидеть бы свет солнца, зелень садов, краски отцовских роз! И лицо Надира, мужественного, измученного друга», — думала она.

Через день Амаль опять вечером вывели на балкон. С открытыми глазами она просидела там два часа. Так приучали ее глаза к свету. Амаль радовало все, что она видела: зеленый свет ночной лампочки, темно-синие и белые квадратики одеяла, далеко мигающий в горах костер кочевников. Она часами не отходила от окна палаты и как завороженная смотрела и думала: «Так вот он какой, этот мир! Как все чудесно! О доктор, милый русский доктор, приблизьте же добрый и желанный час счастья, когда я буду наслаждаться всем этим без конца!»

Этот блаженный час судьбы, наконец, наступил. Накануне отъезда на Родину Хашимова в присутствии мирзы Давуда, профессора Фахруллы торжественно произнесла:

— Зульфия!.. Предоставляю тебе почетное право снять повязку с глаз Амаль.

Девушка вспыхнула и, переполненная радостью, подошла к Амаль.

— Спокойно, Зульфия, зачем же волноваться! — ласково заметил мирза Давуд.

А она дрожащими от нетерпения руками освободила глаза Амаль от вечной темноты.

— Теперь я могу спокойно вернуться на Родину, — проговорила Хашимова, обнимая и крепко целуя Амаль. — До свидания, детка! Спасибо, что помогла нам побороть свою болезнь! — Освободившись из объятий Амаль, она протянула руку мирзе Давуду. — И вам спасибо, друзья, за доверие и честь, оказанную мне, советскому хирургу. До свидания, друзья!

Саадат почувствовала, что ей жаль расставаться с новыми друзьями, смотревшими на нее с признательностью и грустью.

— Вы думаете, ханум, что мы так просто отпустим вас? — сказал, улыбаясь, мирза Давуд. — Профессор Фахрулла в вашу честь устраивает обед.

Хашимова повернулась к Фахрулле с недовольным видом.

— К чему такая затея?

— В благодарность за сохранность моей бороды! — со смехом ответил профессор Фахрулла.

Торжественный прощальный вечер был в полном разгаре. В центре стола, заставленного яствами, сидела Саадат. Справа от нее сидела миссис Мелби, слева — мирза Давуд. Среди приглашенных были доктор Казыми, доктор Скрипкин и много незнакомых мужчин-афганцев. На столе вместе с традиционным афганским пловом, позолоченным шафраном, стояли блюда, любимые узбеками, а также жареные цыплята, помидоры, многообразные маринады, шербет.

Гости окружали Саадат своим вниманием и заботой. Был девятый час вечера, когда гости, оживленно беседуя, перешли из столовой в гостиную. Ступая по мягкому ковру, Саадат продолжала разговор с Мелби.

— Академик Филатов действительно сделал возможным невозможное! — восхищенно говорила миссис Мелби. — Откуда у него такая сила?

— Очевидно, из занятий живописью, — улыбнулась Хашимова. — Владимир Петрович — прекрасный художник. Живопись — его отдых.

Уловив изумленный взгляд Мелби, она весело рассмеялась.

— Скажу еще больше. В годы Отечественной войны он создал вдохновенную, полную драматизма философскую поэму-легенду «Иссык-Куль».

В конце вечера Фахрулла что-то шепнул дочери; та исчезла и вскоре вернулась с маленькой коробочкой.

— Дорогие гости! — громко сказал Фахрулла. Все вы знаете, что сегодня мы собрались в честь уважаемой Саадат Хашимовой. На примере этой советской женщины-врача мы еще раз убедились, что жить — значит делать людям добро! Она не проповедовала гуманизма, творила добро на деле, сеяла зерна сердечной теплоты, чтобы из них произрастали колосья человеческого счастья… — Он перевел дыхание, потом подошел к Хашимовой, достал из коробки перстень, усыпанный бриллиантами. — Друзья, этот перстень — наша фамильная гордость. Вот уже сто лет, как он живет в нашем доме. И моя семья решила подарить его Саадат-ханум за ее доброе, человеческое сердце!

— Браво!.. — раздались голоса и аплодисменты.

Хозяин с волнением взял руку смутившейся Саадат, надел перстень на ее палец и, поцеловав руку, добавил:

— Ценность таких рук, как твои, сестра моя, неоценима! Слава тебе, слава твоей Родине, воспитавшей тебя, как врача и как человека! Пусть гордится тобою твоя мать!

— Музыку! Танцы!.. В почетный круг Саадат! — дружно закричали гости и закружились в танце.

Только через час Скрипкин и Мелби увезли усталую, растроганную, но счастливую Саадат домой.

Ветер трепал поникшие ветви плакучей ивы. На тонких ветвях, словно нанизанные чьей-то рукой, тихо шелестели изумрудные листья. Под ивой толпились люди… Они плотным кольцом окружили Надира и держали его, словно в плену, без конца заставляя петь свои песни.

пел Надир.

— Да отпустите его, дети мои! — умолял собравшихся Саид. — Не мучайте, дайте ему вздохнуть. Скоро придет муфти, чтобы обвенчать его с Амаль.