Мир содрогнулся. Молларда прошибла холодная дрожь, так что волосы поднялись дыбом.

– От удара начались роды. Я пытался спасти ребенка. Но такие крошечные редко выживают…

Дэнтон не мог вымолвить ни слова. Он перевел взгляд на Кассандру и она показалась ему беззащитной, как никогда ранее.

Затем взгляд его остановился на оловянному тазу, укрытом полотенцем.

– Невозможно, – выдавил он.

– Это правда.

– Но у нее не было живота!

Томаз приложил палец к губам и снова посмотрел за полог.

– Так бывает. Он бы скоро и резко вырос.

– Какой был месяц?

– Думаю, шестой.

Полгода. Та ночь в Баргезаре. Ночь, когда он едва не умер.

Жалящий рой мыслей носился в голове у Молларда. Его ребенок мог бы повторить его судьбу. Он бы родился при мертвом отце.

Все случилось по-другому. Дэнтон остался жить. А дитя погибло, будто заплатив своей жизнью за жизнь отца.

– Она не сказала мне, – проговорил Дэн.

– Быть может, держала в тайне, – прошептал Томаз. – А может, и сама не знала.

– Как это возможно?

– Живот не рос, плод мог быть вялым и мало двигаться. А его движения, если не знаешь о беременности, можно принять за простое недомогание. А она ведь рыцарь, живущая в дороге, и должно быть, не обращает внимания на такие вещи.

– А лунная кровь? – привел Дэнтон последний аргумент.

– У женщин-воинов цикл часто непостоянный. Она могла решить, что все в порядке.

В глотке пересохло. Дэн сглотнул, и ему стало больно. В горле вырос острый камень, мешающий дышать.

– Кто это был?

Томаз ответил не сразу.

– Мальчик.

– Я хочу взглянуть.

Лекарь без слов подошел к тазу, поднял его и начал снимать полотенце.

Моллард увидел только крошечную ножку, перепачканную кровью, и отвернулся.

– Нет, – сказал он и, помедлив, добавил. – Нужно предать его огню.

– Как прикажете.

– Стой, – смахнув жгучие слезы, сказал Дэн.

Томаз обернулся. Моллард старался не смотреть на таз в его руках.

– Скоро будут сжигать умерших ночью воинов. Скажи, что я приказал тебе заняться этим. Сожги его вместе с солдатами.

– Воля ваша.

– Ты знаешь заупокойные молитвы?

Томаз грустно усмехнулся.

– Каждый лекарь знает их лучше, чем хотелось бы.

– Тогда помолись и за него.

– Но у него нет имени.

– Назови его Теор. Ступай.

Когда Томаз вышел, Дэнтон сел рядом с Кассандрой, взял безвольную ладонь и заплакал. Лекарь так и не вернулся, хотя прошло, наверное, несколько часов. По свету, заполнившему палатку, Моллард решил, что настал полдень.

Кассандра очнулась и посмотрела на него.

– Дэнтон, – едва слышно прошептала она. – Я жива или мы оба погибли?

– Ты жива.

– Тогда понятно, почему так больно, – она попыталась подняться, но упала обратно на лежак. – Боже всемогущий. Мне что, ударили копытом в живот?

– Я не знаю, – прохрипел Дэн.

– Мы победили?

– Да.

– Тогда почему у тебя в глазах слезы? Дэнтон, – она слабо улыбнулась, глаза ее посветлели, и она провела рукой по щеке Молларда. – Все в порядке. Я жива.

– Ты жива.

– Что произошло?

Дэнтон долго смотрел ей в глаза и не решался рассказать. А когда рассказал, она отвернулась и закрыла глаза. Ее ладони безвольно легли на живот.

– Оставь меня.

Моллард вышел. Жестом подозвал гвардейца.

– Возьми еще одного человека. Охраняйте палатку. Я хочу, чтобы никто не входил туда, кроме лекаря по имени Томаз. Не пускайте туда даже меня, ты понял?! – прокричал он.

От неожиданности гвардеец вздрогнул.

– Да, милорд.

У меня мог быть сын, повторял про себя Дэнтон. У меня мог быть сын.

Никогда раньше он не задумывался о детях. И лишь теперь, когда потерял то, что так и не приобрел, он понял, как хотел бы взять на руки новорожденного потомка.

Клятвы инквизиции остались очень далеко, их выбил из него Зверь во дворе Альдеринга. Даже по закону он мог иметь детей. И оттого еще более сильная, невиданная ранее боль теснила сердце Дэнтона.

«У меня мог быть сын».

VII

Америя, Кроунгард

Где-то в подземельях

После попытки бегства Коррин ни разу не видел Ромашку. Отныне к нему приходил только горбун, и это было плохо – никаких новостей из большого мира, никаких передачек от Ритты. В конце концов, Коррин даже потерял возможность извиниться перед Ромашкой. Но видимо, прощенья он не заслужил.

В очередной раз горбун явился сияющий. Его единственный глаз блестел, уродливый рот расходился в улыбке. Вместо сурговой каши он принес густую тыквенную похлебку и хлеб, не слишком похожий на камень, и даже большое красное яблоко. Как только Коррин это увидел, он все понял.

– Когда? – спросил он.

– Скоро, – ответил тюремщик.

Корр кивнул и больше ничего не спрашивал. Он с удовольствием съел последний обед и поблагодарил горбуна:

– Спасибо. Передай Ромашке, что я прошу у него прощения.

– Нет его больше.

– Как нет? – изумился Коррин. Он ненароком подумал, что добрый тюремщик скончался.

– Вот так. Уехал из дворца, к матери куда-то. Надоело ему тут, – сказал горбун и захлопнул дверь.

Корр вздохнул. Бедный Ромашка – он верил в добро, и был единственным, кто помогал заключенным. Своим поступком Коррин лишил его веры в людей. Подвел его, себя и всех остальных.

Придурок. Неужели ты правда надеялся бежать?

Солома в подстилке так и осталась не меняной. Коррин сел на нее, обхватив колени руками. От грусти и стыда в горле стоял комок, в животе, несмотря на сытную еду, поселился холод. Осознание собственного ничтожества смыкалось вокруг теснее, чем стены темницы. Коррин вцепился руками в грязные волосы, опустил лицо на колени и заплакал.

Когда слезы кончились, стало немного легче. Коррин вытер опухшие глаза и повертел головой, в кромешной темноте пытаясь понять, в какой стороне находится запад, чтоб помолиться лицом к Небесному дому. Впрочем, какая разница. Господь и так услышит.

Он встал на колени, сотворил святой знак и вознес молитву, самую искреннюю в своей жизни. Он не просил спасения, ибо знал, что недостоин его. Коррин умолял только о прощении.

«Ведь ты же видишь, Просветитель! Я раскаялся, я осознал, насколько был грешен. Я обманывал людей, использовал их, предавал. Но теперь я понимаю, Господи, понимаю, какую боль они испытывали, ибо она вернулась ко мне стократно. Почему же, почему это случилось только здесь? Почему никто не указал мне на верный путь раньше?

Или я просто не видел?»

Когда слов не осталось, Коррин продолжил молиться беззвучно. Он решил, что проведет в молитве каждый час, пока не наступит тот самый день.

Он исполнил свое обещание, но день все равно наступил слишком быстро.

* * *

– Ваше величество?

Король Эсмунд был одет в простую рясу с капюшоном, но Коррин сразу узнал его дряхлое лицо, где лишь в глазах еще осталась сила.

– Оставь нас, – велел король.

Королевский Щит запер безжалостно скрипящую дверь. Законник вставил факел в кольцо, и, держась за стену, присел на солому рядом с Коррином.

– Я слышал о твоем побеге, – сказал он.

– Да, государь, – Корр склонил голову.

– Я не виню тебя. Стремление к свободе в крови у человека. Знаешь, сколько раз пытался бежать Грошовый король? Я уже сбился со счета.

Коррин кивнул.

– Я видел страшное существо в подземельях… Одного из серокожих.

– Как он выглядел? – повернулся Законник.

– Как ночной кошмар, государь… Это трудно описать.

– Значит, хорошо, что ты остался жив. Не всякий, кто спускался глубоко под Кроунгард, может этим похвастаться.

– Все равно меня скоро казнят.

Эсмунд вздохнул, будто собираясь что-то сказать, но Корр сказал первым:

– Я не жалею, ваше величество. Не жалею о смерти. Я ее заслужил. Мне больно лишь оттого, как много зла я причинил другим людям, – голос дрогнул, но лишь потому, что звучала правда. – Когда меня отправят на казнь?