И вообще, он сможет иметь любых женщин при дворе Леонарии. У него будет золото, и кони, и корабли, полные сокровищ нового мира – ведь он будет другом королевы.

От этих мыслей он испытывал отвращение и одновременно – мрачное удовольствие. Наплевать на чувства. Эльтон найдет себе супругу и продолжит род Лавеллетов. И даже оставит парочку бастардов. Почему нет?

Отлично. Осталось уговорить принцессу отправиться через Вилонию. Эльтон не хотел идти через тайгу и сходить с ума, как Жаен. И не меньше он боялся мести оборотня – на стороне Оглана колдовство и чудовища анимантов. Если Лавеллет будет один, ему несдобровать.

Надо просто сжечь дневник проводника. Наугад не пойдет даже Алина с ее упрямством.

Но сначала надо пойти к ней и узнать, как дела с больными. Ведь «пока я не излечу болезнь, мы никуда не поедем!»

* * *

Принцессы не было в покоях. Стражи сказали, что она ушла к больным еще до рассвета.

Но и в комнатах больных ее тоже не было.

«Сбежала, – подумал Эльтон. – Пока я ходил по городу, предаваясь сладко-горьким мечтаниям, он уехала за Тиир!»

Подгоняемый ужасным предчувствием, он побежал в свои покои. До самого конца он находился на грани между тревогой и неверием, но когда распахнул дверь, все стало ясно.

– Прислуга! – воскликнул Лавеллет, доставая панцирь. – Сюда, мне нужна помощь!

В полных латах было тяжело идти, пот уже катился градом, но от клыков броня защитит наверняка. Если оборотень не выкинет что-нибудь новое, Эльтон одолеет его.

Выйдя во двор, он направился прямиком на конюшню. Розы в стойле не было.

– Принцесса уезжала?

– Да, милорд, – поклонился грум.

– Как давно?

– Рано утром, как только вы ушли. Не успел подковы проверить, так поехала.

Лавеллет бросился наружу и остановился в проходе, оглядываясь.

– Она что, не взяла вьючных? Поехала просто на Розе?

– Да, сир, с парой сумок.

– Выводи моего коня!

«Дура! – кричал в голове Эльтон. – Упрямая, глупая, безответственная дура! Что, если ее убьют?! Что, если уже убили?!»

Душа наполнялась холодом, но мышцы, напротив, наливались огнем. Эльтон чувствовал, что готов сокрушить в одиночку десяток волкаров, а простых волков – вообще без счета.

Подойдя к воротам, он протрубил в рог. На стену выбрели гвардейцы Данвеля в своих цветочных дублетах.

– Мне нужна помощь! Принцесса поехала одна в тайгу. Мы должны ее вернуть!

Привратники переглянулись.

– Простите, милорд, – сказали они. – Но герцог обещал казнить всякого, кто покинет крепость.

– Вы что, оглохли?! Принцесса в опасности! Как поданные короля Америи, вы обязаны защищать ее!

– Я спрошу позволения, – сказал один и ринулся к лестнице.

Грум вывел во двор оседланную лошадь и предусмотрительно принес стремянку. Эльтон забрался в седло.

– Следуйте вдоль Острозубой и будьте готовы к бою! Я надеюсь на вас!

Гвардеец пробежал мимо него в крепость, другие распахнули ворота. Лавеллет ударил шпорами и понесся вперед, через пустынный город, в заброшенный край.

IV

Северная Лотария

Рейнвиль

В жизни Гидеону пришлось нелегко. Сейчас он едва ли мог вспомнить день, который проходил бы без ора в доме. Отец работал смольщиком, и целыми днями смолил бочки и лодки. Вечером ему платили за работу горстью медяков и кружкой кислого эля. Денег напиться допьяна хватало редко, и оттого он приходил домой злобным, как зимний волчара. Гидеон до сих пор помнил запах пота и горячей смолы, который врывался в дом вместе с отцом и означал побои для всей семьи.

Гиду, как правило, доставалось больше всех. Старшую сестру отец почти не бил. Мать получала кулак-другой, когда начинала слишком уж язвительно жаловаться на жизнь. А Гидеона он лупил, как упрямого осла, спокойно и методично, словно делал работу.

Гид вымещал свою злобу на улице. Они со своими дружками, такими же бездельниками, дрались постоянно. То друг с другом, то с такими же бандами с соседних улиц. Повзрослев, они стали нападать на прохожих, избивая их просто ради удовольствия. В четырнадцать Гид впервые ударил человека ножом. Не убил, но все равно был арестован.

Люди в кольчугах отвели его в казарму и совершенно законно исходили спину дубинками, а отцу назначили штраф в серебряную марку. Тогдашний граф, отец Унны Черлинга, тоже не любил суровых мер, предпочитая брать деньгами.

Впоследствии Гидеон не мог понять, почему ему вовсе не страшно при воспоминании об аресте. Напротив, его охватывало какое-то возбуждение.

Потом он догадался, в чем дело. Ему понравилось. Не получать дубинками по спине. А вот возможность оказаться тем, кто держит дубинку, пробирала до дрожи в коленях.

Спустя три года его мечта исполнилась. Он переехал жить в казармы и стал грозой городских улиц. Он с дикой яростью бросался на каждого, кто преступил закон, постепенно взбираясь все выше. Сначала завоевал уважение бывалых стражей, потом стал начальником патруля, а в тридцать два был назначен дуном. Мать уже умерла, а отец кое-как существовал в церковном приюте. Сестра родила бастарда от заезжего рыцаря, и тот взял ее служанкой в далекий замок.

Гидеон, уже тогда научившись брать взятки, приехал к отцу на молодом груфере, в новой кольчуге. Старик не узнал его. А когда Гид назвал свое имя, то почему-то заплакал. У Гидеона неожиданно встал камень в глотке. Он забрал у отца то, зачем пришел, и навсегда покинул его. Должно быть, тот вскоре умер – Гид больше ни разу его не навестил. Но потертый ремень, который столько раз опускался на его спину, ноги и то, что между ними, он носил до сих пор.

И как раз тогда, лет пять или шесть назад, зашуршали первые слухи о Возрождении. А потом все стало, как стало. Далекий Грейн не мешал Гидеону обирать горожан столько, сколько он считал нужным. Его власть была крепка, как сталь, пока не явился инквизитор.

И вот теперь Гид лежит на матрасе с прогнившей соломой и смотрит, как по полу ползают грязежуки.

Полная сквозняков халупа, насквозь пропахшая дубильной кислотой, нагоняла тоску. Заняться здесь было нечем. Стражник приходил утром и рассказал, что народ раскален до предела. Одна искра – и город запылает. Гидеон лежал и думал, откуда бы высечь эту искру. Может, убить еще пару солдат инквизиции и забрать доспехи? Тогда под их личиной можно было бы прикончить пару известных горожан – того же Дейрика, например. Возрожденцы уважали его за помощь Грейну.

Кто-то прошел мимо двери. Гид приподнялся, но новых шагов не раздалось. Он улегся обратно, прислушался. Тихо. Дун вернулся к своим мыслям.

Неподалеку фыркнула лошадь. Копыта зашлепали по грязи, приближаясь. Кто-то побежал, и раздался крик:

– Инквизиция!

Гидеона охватил холодный пот.

Он вскочил, отыскивая взглядом палаш.

В тот же миг дверь с треском рухнула, и внутрь ворвались солдаты инквизиции.

Бастиан бросился первым. Дун рубанул палашом, но латник увернулся и щитом сбил Гидеона с ног. Солдаты накинулись на него, проклиная за убийство Кнурда. Палаш, звякнув, отлетел в сторону, сапоги глухо застучали по бокам.

– Хватит! – не сразу приказал Моллард.

Дуна подняли. Бастиан не удержался и добавил ему коленом в живот.

– Я сказал – хватит!

Презрительно глянув на оставшееся целым лицо Гидеона, латник отошел в сторону.

Дэнтон подошел и взял дуна за подбородок. Гидеон ненавидяще уставился на него.

– Ты убил моего солдата.

Дун скрипнул квадратными челюстями.

– Да! – выдавил он. – Мы пинали его, как собаку, пока он не сдох!

Дэнтон наотмашь ударил его по лицу. Он не был близок с Кнурдом, но никто не смеет так говорить о его людях.

– И ты убил крестьян.

– Нет, ты убил! – дун расхохотался. – Докажи теперь, что не так!