Проснулся я уже лежащим на кровати. Левое плечо туго перетянуто повязкой. Голова была такой тяжелой, что её не оторвать от подушки. Обычные последствия действия морфия.

Я слышал звон хирургических инструментов и звук льющейся воды. Сквозь него звучали два голоса. Уши у меня всё ещё были словно забиты ватой, но прислушавшись, я быстро стал разбирать, о чём говорят Вадхильд и Гневомир.

— Тебе не кажется, Вадхильд, что пора бы уже объясниться? — говорил страж Революции.

— Можно и объясниться, — отвечал тот. — Я никогда не верил, что Готлинд принял урдское гражданство. Думал, что он всё-таки работает на имперскую разведку. Никто ведь не станет искать шпионов так глубоко, как он засел. Ещё думал, что он очень хорошо внедрился для непрофессионала.

— Значит ты, Вадхильд, работаешь на другую разведку, — сделал вполне логичный вывод Гневомир. — Блицкриг?

— Давай оставим этот вопрос, — отмахнулся Вадхильд. — Сейчас важно, что я работаю не на Дилеанскую империю.

— Что ж в этом важного именно сейчас?

— Очень просто, — усмехнулся Вадхильд. — Имперские шпионы собираются взорвать «Лузитанию».

— Чтобы Котсуолд вступил в войну, — задумчиво произнёс Гневомир. Я живо представил, как он кивает и потирает подбородок. — Но где гарантия, что островитяне вступят в войну на стороне Империи?

— Взрывать они будут через два дня, — пояснил Вадхильд, — когда в двух километрах от «Лузитании» будет находиться воздушный патруль Блицкрига. Шпионы подорвут двигатели нашего лайнера. И никто не станет разбираться, из-за чего они взорвались.

— «Колосс» и «Отмщение» вступят в бой с блицкриговским патрулём, — продолжил мысль Гневомир, — а это уже равносильно объявлению войны. Выходит, работаешь ты, Вадхильд, на Блицкриг.

Вадхильд ничего говорить не стал. Быть может, пожал плечами. Сознаваться на кого работает, шпион явно не собирался.

— А эти шпионы, что же, самоубийцы? — не дождавшись ответа, задал ещё один вопрос Гневомир.

— На нижней палубе, — ответил Вадхильд, — несколько эвакуационных планеров стоят уже подготовленные для экстренного выброса.

— Ну да, — я представил, что Гневомир снова потирает в задумчивости подбородок, — после взрывов начнётся неизбежная паника. И они вполне успеют сбежать до того, как команда восстановит хоть какое-то подобие порядка и начнёт эвакуацию.

— Как видите, план прост почти до гениальности, — согласился Вадхильд. — И мы должны их остановить.

— Ну почему же, — усмехнулся Гневомир. — Нам как раз выгодней, чтобы их миссия завершилась успехом. Мы вовремя эвакуируемся, например, на подготовленных дилеанцами планерах. Ведь диверсия как таковая играет на руку Урду.

— А о людях на «Лузитании» вы подумали?

— Всех не спасёшь. И намного больше наших граждан погибнет, если Котсуолд не вступит в войну. Жертвуем малым, чтобы спасти большее.

— Надеюсь, ты не станешь стрелять в меня? — даже через вату в ушах я услышал напряжённость в голосе Вадхильда.

— Мы даже поможем вам. — Не знаю, как Вадхильд, а я был ошарашен этими словами Гневомира. — Не хочется высаживаться на планере посреди поля боя. Да и у нас есть своё задание, которое надо выполнять.

Вадхильд загремел хирургическими инструментами, складывая их в саквояж.

— Как ухаживать за раненым, думаю, вы знаете, Гневомир, — сказал напоследок Вадхильд. — Когда выясню что-то насчёт диверсии более подробно, снова загляну к вам.

— Буду ждать вашего визита, — ответил Гневомир.

Дверь нашей каюты хлопнула. Следом проскрежетал закрываемый замок. Ещё через пару минут я увидел Гневомира. Он наклонился надо мной.

— Ты слышал Вадхильда, — утвердительно произнёс страж Революции. — Мы поможем ему, но до определённого момента.

— Это как? — просипел я, подивившись, каким тихим и хриплым стал мой голос.

— Диверсия состоится, — пояснил Гневомир. — Только «Лузитания» не должна упасть. Один двигатель могут и вывести из строя. Да и то не сильно. Главное, чтобы было как можно больше огня и дыма.

— Провокация состоится, — понятливо кивнул я, — и мы останемся в воздухе.

— Так что, товарищ Готлинд, — коснулся моего здорового плеча Гневомир, — приходи в себя поскорее. Ты мне скоро будешь очень нужен.

— Постараюсь.

Отлёживался я недолго. Ведь моё отсутствие за столиком в ресторане могли заметить. А допустить этого было нельзя. К нам в каюту не то, что доктора, даже уборщицу пускать было нельзя. Раскисший ковёр хлюпал под ногами. На кресле ржавые пятна крови. Кровать тоже в ужасном состоянии. Пока я не мог толком подняться на ноги, приходилось спать на заскорузлых от крови простынях. Только на третий день я сумел добраться до кресла, чтобы Гневомир сменил их.

Стражу Революции вообще пришлось освоить профессию сиделки при мне. Ранение моё хоть и не было особенно серьёзным, я потерял очень много крови и сильно ослаб. Первые дни я на ноги подняться не мог. Не то что с кровати сползти. Гневомир кормил меня бутербродами, купленными в ресторане, и поил вином. Его мне надо было пить много — это даже я знал.

И всё-таки на третий день я с помощью Гневомира встал на ноги. И даже кое-как доплёлся до ресторана. Перед тем, как выходить из каюты, Гневомир принёс мне красивую резную трость.

— Купил у одного поиздержавшегося игрока в казино, — объяснил он.

Ходить с помощью трости было проще. Хоть я чувствовал себя дряхлым стариком. Но выбора у меня не было.

Дни нового визита Вадхильда тянулись медленно. Большую часть времени я проводил в сонном полузабытьи, валяясь на кровати. Сном это назвать было сложно. Скорее от слабости я впадал в некое сумеречное состояние, не отличая реальность от полусна. Только походы в ресторан трижды в день рассеивали эту одурь.

И всё-таки с каждым днём я набирался сил. Через два дня мне уже не нужна была трость. Я носил её только, что называется, для форсу. Очень уж нравилось мне ходить с этой тросточкой. Да и на роскошном воздушном корабле, летящем в столицу Котсуолда, она была весьма к месту.

Однако я сильно сомневался в том, что в схватке от меня будет хоть какой-то толк.

— Вот ты скажи мне, Готлинд, — Гневомир начал всё-таки разговор, которого я ждал с самого появления на пороге Вадхильда, — это тот самый человек, которого ты застрелил в Баджее?

— Именно тот, — кивнул я. — Я дважды выстрелил ему в грудь. После уложил его тело на кровать и накрыл одеялом. Утром он уже остыл.

— А теперь, значит, пришёл к нам с того света, — задумчиво произнёс Гневомир. — Но так не бывает. И в братьев-близнецов я не верю. Но что тогда?

— Хочешь, верь мне, товарищ Гневомир, — пожал плечами я, теперь мне этот жест давался без боли, — хочешь, не верь, но я тебе рассказал всё, как было.

— Да уж, это слишком нелепо, чтобы быть ложью. Я видел твоё лицо, когда ты понял, кто стоит на пороге. Ты не такой хороший актёр, чтобы настолько умело сыграть недоумение и страх.

Тут я с ним спорить не мог. Актёр из меня, действительно, никудышный. Что в этот раз сыграло мне на руку.

Вадхильд постучался в дверь нашей каюты почти через неделю.

Уже который день «Лузитания» летела на предельной высоте. И публика могли с верхней палубы полюбоваться на поле битвы, проплывающее под днищем воздушного корабля.

Меня как-то не тянуло глазеть на войну. Слишком уж часто мне приходилось видеть её сверху. Под нами гремела канонада. Кажущиеся крошечными игрушечными солдатиками шли в атаку бойцы. С такой высоты не понять, кто и на кого. Периодически метались аэропланы. Им, конечно, не подняться так высоко, как летели «Лузитания» с конвоем. Но, всё равно, на время воздушных боёв публику убирали с верхней палубы. На всякий случай.

Корабли блицкриговского патруля можно было уже разглядеть через иллюминатор невооружённым глазом. Они маячили на горизонте, похожие на поднявшиеся в небо мечи с чёрными клинками. Длинный флаг с орлом тянулся под днищем флагмана. Казематы ощетинились стволами орудий. Палубные надстройки грозили главным калибром.